ольшая часть позолоты облезла, и рисунок было сложно разглядеть. Из пространства за колоннами доносилось безбрежное, слабое, шаркающее эхо. Это пространство чувствовалось громадным, но безлюдным. Мне вспомнился тот случай, когда наша школа ходила на экскурсию в Столлчестерский собор, и гид отвел нас наверх – в переходы под куполом.
– Милли здесь! Совсем близко! – воскликнул Кристофер и помчался на другой конец галереи, откуда исходил тусклый свет.
С подпрыгивающим на груди фотоаппаратом я понесся за ним. Галерея вышла на большую изогнутую каменную лестницу, спускавшуюся в серый свет. Кристофер нырнул вниз по лестнице, а я – следом. И едва преодолев первый изгиб, мы поняли, что находимся на гигантской винтовой лестнице – двойной винтовой лестнице, поняли мы после следующего изгиба. Вокруг нашей вроде как оборачивалась еще одна лестница. Перегнувшись через высокий каменный край, мы увидели, как обе они спиралью уходят вниз и вниз. Посмотрев наверх, мы увидели над головой внутреннюю часть башни. У нее имелись причудливые окна, но такие грязные, что неудивительно, что здесь было так темно.
Раздались шаги – будто эхо наших. Мы посмотрели на другую лестницу: по ней бежала девочка, спешившая спуститься до нашего уровня.
– Кристофер! – крикнула она. – Ты что здесь делаешь?
Из-за полумрака и оттого, что лестницы были большими и располагались далеко друг от друга, сложно было понять, как девочка выглядит, но голос ее звучал приятно. Кажется, у нее было круглое лицо и прямые каштановые волосы, но это всё, что мне удалось разглядеть. Я вскинул фотоаппарат и, пока она параллельно нам неслась вниз, сфотографировал ее, что заставило ее остановиться и прикрыть глаза.
– Встретимся внизу! – крикнул Кристофер, и его голос загудел вокруг сотней эхо. – Там и расскажу.
На самом деле, он пытался рассказать, пока мы кругами бежали вниз – мы двое кружились вокруг Милли, а Милли кружилась вокруг нас, а пространство звенело от наших торопливых шагов и от голосов Кристофера и Милли. Спускаясь, они продолжали кричать друг другу, пытаясь объяснить, что они здесь делают, но думаю, из-за эха они мало что расслышали. Было заметно, что они ужасно рады видеть друг друга. По пути я сделал еще несколько фотографий. Место было просто изумительным.
Кажется, Милли крикнула что-то вроде:
– Я так рада, что ты пришел! Я тут совсем замучилась! Дом постоянно меняется, и я не могу выбраться!
– Я тоже! – крикнул Кристофер в ответ. – Мне пришлось устроиться на работу лакеем. Что ты ешь?
– Здесь внизу всегда есть еда, – ответила Милли, – но я не знаю, откуда она берется.
– Как ты попала внутрь? – проревел Кристофер.
Эхо становилось всё сильнее и сильнее. Ни один из нас не расслышал, что крикнула Милли в ответ. Кристофер проревел снова:
– Ты знаешь, что главные изменения происходят наверху дома?
Кажется, Милли крикнула в ответ, что, конечно, она знает, она не дура, но ей никогда не удается никудапопасть. И, кажется, она пыталась описать свои неудачи, пока мы грохотали вниз по еще нескольким поворотам. Потом Кристофер начал кричать, перебивая ее описание, что одно из мест непременно должно идеально подойти, чтобы им спрятаться и жить там. Но тут мы спустились по последнему изгибу, и над лестницей оказался потолок. Эхо резко смолкло. И мы очутились в обыкновенной каменной прихожей. Кристофер перестал кричать и повернулся ко мне:
– Быстро, Грант. Где другая лестница?
Мы побежали по вестибюлю туда, куда, как мы думали, выходила вторая винтовая лестница, но там была только стена. В ней располагались маленькие окна с видом на лесной массив, так что мы явно ошиблись.
– Не сюда, – выдохнул Кристофер и понесся обратно так быстро, что я едва поспевал за ним.
В той стороне в конце вестибюля находилась дверь. Кристофер с грохотом влетел в нее, попав в просторную комнату, где резко остановился рядом с грудой диванов и кресел, задрапированных чехлами. В больших окнах виднелся заросший сорняками сад. Сорняки поливал дождь. На стене слева были еще окна с видом на другие сорняки, в углу стояла арфа или что-то вроде того, а у стены справа – только большой пустой камин.
– Не здесь, – расстроенно произнес Кристофер.
Я едва успел сфотографировать арфу, когда он снова сорвался с места – обратно туда, откуда мы пришли: к вестибюлю и лестнице.
– Кажется, я видел дверь, – раздался его голос на расстоянии. – А, да.
Дверь обнаружилась за лестницей. Кристофер открыл ее и ворвался внутрь раньше, чем я успел догнать его, а когда догнал, он уже медленно и осторожно двигался по темному каменному коридору. По бокам располагалось по двери, и еще одна – в конце. Дверь справа была открыта, и мы увидели, что это нечто вроде большой раздевалки с рядом пыльных ботинок на полу, несколькими перепачканными сажей пальто на вешалках и затянутым паутиной окном, выходившим на мокрый лес. Кристофер сердито фыркнул и отодвинул меня, чтобы открыть дверь на противоположной стороне. Это была столовая, такая же заброшенная и пыльная, как раздевалка, и ее окна выходили на заросший сад.
Кристофер выразил свои чувства, захлопнув эту дверь, прежде чем я успел сфотографировать. И бросился к двери в конце коридора.
За ней обнаружились кухни – два довольно уютных помещения с креслами-качалками, большими натертыми столами и плитой в более дальней кухне. А за ней находилась буфетная, выходившая в дождливый двор, заставленный красными полуразвалившимися навесами. Теперь даже Кристофер вынужден был признать, что этот дом гораздо, гораздо меньше места с двойной лестницей.
– Не понимаю! – воскликнул он, с несчастным видом стоя возле стола во второй кухне. – Я не почувствовал никаких изменений. А ты?
У него было такое лицо, словно он сейчас заплачет.
Хотел бы я, чтобы он говорил потише. Здесь присутствовали явные признаки того, что в этой кухне недавно кто-то был. От плиты исходило тепло, а в одном из кресел-качалок лежал мешок с вязанием. Я видел крошки на столе и какой-то журнал, как если бы кто-то читал за завтраком.
– Возможно, изменение произошло, пока ты перекрикивался с Милли, – произнес я очень тихо, надеясь, что Кристофер поймет намек.
Он обвел взглядом плиту, вязание и стол.
– Должно быть, сюда Милли приходит есть, – сказал он. – Грант, останься здесь на случай, если она появится. Я поднимусь обратно по лестнице посмотреть нет ли ее где-нибудь там.
– Милли увлекается вязанием? – спросил я, но к этому моменту он уже умчался и не слышал меня.
Я вздохнул и сел на стул рядом со столом. Даже если Кристофер отказывался понимать, мне было ясно, что на последней спирали две лестницы каким-то образом разделились. Милли, должно быть, спустилась в месте настолько же отличающимся от этого дома, как деревянная башня от Столлери. И мне не нравился этот дом. Здесь жили люди. Они оставили после себя мебель, одежду и вязание и в любое мгновение могли вернуться и обвинить меня в незаконном проникновении на чужую территорию. Я не имел ни малейшего представления, что тогда говорить. Может, спросить не видели ли они Милли?
Чтобы не слишком нервничать, пока жду Кристофера, я притянул к себе журнал и полистал его. Он был ужасно странным – таким странным, что заворожил меня. На самом деле, таким странным, что я не удивился, обнаружив дату: «Февраль, 1399 год». Он не мог быть настолько старым. Он пах свежей краской и был напечатан на плотной ворсистой бумаге странным вылинявшим красно-синим шрифтом, теми круглыми простыми буквами, которые бывают в книгах для дошкольников. Он назывался «Еженедельный сплетник». В нем совершенно отсутствовали фотографии или реклама, и он был полон длинных статей с названиями вроде «От отрепья к богачам», или «Испорченный медовый месяц певца», или «Скандал в Азиатском банке». Каждую статью иллюстрировали рисунки. Я ни разу в жизни не видел настолько плохих рисунков. Они были так плохи, что большинство из них скорее напоминали карикатуры, хотя художник использовал множество красных и синих оттенков, пытаясь сделать рисунки похожими на настоящих людей. Однако что было действительно странно: половина из них походила на известных мне людей. Леди в начале «От отрепья к богачам» почти могла быть Дейзи Болджер, а один из рисунков к банковскому скандалу выглядел в точности, как дядя Альфред. Но, должно быть, причина просто в том, что они плохо нарисованы. Я посмотрел на большую картинку рядом со статьей под названием «Королевская хроника», и она выглядела в точности как наш король, вот только подпись гласила: «Принц Альпенхольма». Один из придворных, кланяющихся ему, почти мог быть мистером Хьюго.
Ну хватит, подумал я. Это действительно, на самом деле журнал из другого мира. Всё, что я знаю – в этом мире кто-то, похожий на Хьюго, является королевским придворным. Поразительно. И я начал читать королевскую хронику. Я одолел почти всю выцветшую синюю колонку, не понимая, в чем состояло событие или почему оно произошло, когда услышал тяжелые медленные шаги, приближающиеся со стороны буфетной.
По шагам становилось понятно: вы точно не захотите, чтобы этот человек обнаружил вас, сидящим в его доме. Они топали. Вместе с ними доносилось сердитое пыхтение и недовольное ворчание. Я бросил журнал и попытался тихонько ускользнуть в дальнюю кухню. К несчастью, я запнулся за стул, когда соскользнул с него, и он громко заскреб по полу. Человек в буфетной зашагал быстрее и появился в дверях, когда я всё еще был посреди комнаты. Опять мой Злой Рок в действии, подумал я.
Это оказалась грузная женщина с туповатым багровым лицом. Я с одного взгляда понял, что она принадлежит к тому типу женщин, которые знают, что вы замышляете что-то дурное, даже если вы ничего не замышляете, и звонят в полицию. Над головой она держала клеенку от дождя, ноги были обуты в большие резиновые сапоги, и она несла бидон с молоком. И она была ведьмой. Я понял это в тот момент, когда она поставила бидон и спросила: