снова это взять, предмета на месте уже не было. Большинство из тех, кто замечал – а не замечать вскоре стало невозможно, – думали, будто виноват призрак. Они только вздыхали. Даже когда все простыни и полотенца переместились в другие шкафы на других этажах, они говорили, что это опять призрак, и вздыхали.
Но никто не мог обвинить призрака, когда ближе к вечеру все наши униформы вдруг поменяли цвет. Вместо золотых и коричневых полос на нас внезапно оказались яркие яблочно-зеленые и кремовые.
Мисс Семпл сильно расстроилась из-за этих изменений.
– О, Конрад! – воскликнула она. – Что происходит? Эти цвета были во времена моей матери. Моя мать поменяла их, поскольку они считались несчастливыми. Зеленый действительно несчастливый цвет, знаешь. Всё тогда шло не так, пока у Столлери не появилось достаточно денег, чтобы купить новые цвета. О, надеюсь, нас не ждет еще больше невезения!
И она пронеслась мимо меня в своей обычной манере.
Мы всё еще бегали, суетились и кричали, когда внезапно вернулись графиня и леди Фелиция.
Глава 17
Графиню и леди Фелицию ждали только на следующее утро – перед самым прибытием всех гостей. Но, видимо, они быстро закончили с покупками, и вот приехали – на трех машинах, остановившихся перед громадным парадным входом.
Их прибытие вызвало всеобщую суматошную беготню. Я как раз только пришел на кухню на урок готовки, но мистер Максим отослал меня обратно, поскольку ему пришлось в спешке помогать собирать для леди приличествующий ужин. Он велел мне пойти помочь в вестибюле. Когда я проходил мимо лифта, из него вылетел Хьюго и помчался к гаражу, чтобы узнать, куда граф Роберт уехал с Антеей, и, если возможно, вернуть его. Главная суматошная беготня, которую мистер Прендергаст назвал «Генеральной репетицией завтрашнего спектакля», сосредоточилась в вестибюле с черным полом. Лакеи принеслись с чердака и из подвала, и каким-то чудом все мы прибыли как раз в тот момент, когда мистер Амос (за его правым плечом следовал мистер Прендергаст, похожий на тощее черное пугало) распахнул громадную парадную дверь, а Фрэнсис и Эндрю подхватили створки, раскрывая их шире.
Внутрь вплыла графиня, ее плечи покрывала новая меховая пелерина. Протянув пелерину Манфреду, она осмотрела нас с выражением снисходительного удовлетворения, но на мгновение, кажется, озадачилась нашими зелено-кремовыми полосами.
– Амос… – начала она.
– Да, миледи? – ответил мистер Амос.
– Я забыла, что собиралась сказать, – произнесла графиня – она явно была столь же нечувствительна к изменениям, как мистер Амос. – Здесь всё хорошо?
– Естественно, миледи.
Мистер Амос повернулся и посмотрел на красный резиновый мяч, который выкатился из библиотеки, пока он говорил. Потом он посмотрел на меня. Я подобрал мяч, и это ощущалось так, словно я вырвал мяч из чьих-то сопротивляющихся рук. Меня передернуло, и я засунул мяч в библиотеку, закрыв за ним дверь.
– Тогда где граф Роберт? – вопросила графиня.
– Мистер Хьюго в данный момент ищет его, миледи, – ответил мистер Амос.
– О, – зловеще произнесла графиня и направилась к лестнице. – Будь добр, позаботься о багаже, Амос.
Чтобы о нем позаботиться, понадобились мы все. Три машины были забиты коробками, бумажными пакетами и свертками. Я поверить не мог, что две леди могли купить так много за столь короткое время – хотя, думаю, на самом деле их было четыре. Две горничные вошли с полными руками свертков и устроили страшную суету из-за того, что с вещами надо обращаться аккуратно и что их следует отнести прямо наверх. Сразу было заметно, что они прекрасно провели время. Однако леди Фелиция, которая быстро прошла, пока мы носили сумки и передавали свертки по цепочке, счастливой не выглядела. Она низко опустила голову, но я видел, что она плачет.
С точно таким же видом она сидела, когда я тем вечером прислуживал Семье за Трапезой. Еда была столь великолепна, что никогда и не догадаешься, что Великого Диктатора и мистера Максима, как и всех нас, застали врасплох, и они (как сказал мне мистер Максим) состряпали ужин на ходу, одновременно пытаясь справиться с тем, как цыплята превращались в лосося, а сливки – в петрушку, пока еду доставляли на кухню. Изменения в тот вечер были особенно сильными.
– Ты знаешь: я никогда не замечаю, – сказал мне мистер Максим, – но шеф-повар замечает, и он расстраивался, Конрад.
Жаль, ни леди Фелиция, ни граф Роберт не были расположены к еде. Граф Роберт, который вернулся из какого-то постоялого двора рядом со Столлстидом, явно уже поужинал с моей сестрой до того, как Хьюго нашел его. Он гонял еду по тарелке, пока графиня говорила, что он должен был встретить ее в вестибюле, и о том, как невежливо с его стороны было отсутствовать. Он не стал указывать ей, что она вернулась домой на день раньше. Но он перестал даже притворяться, будто ест, когда она принялась описывать всё, что он должен будет делать и говорить, когда прибудет леди Мэри Огворт.
«Вот и все шансы Антеи!» – подумал я, стоя в одиночестве возле стены. Кристофер по-прежнему отсутствовал, и я начал беспокоиться о нем. Со всеми этими изменениями он мог оказаться в замках, башнях и особняках, уходя от Столлери дальше и дальше, и если ведьма его еще не поймала, то непременно поймает, когда он снова там застрянет, когда мистер Амос выключит на ночь свои машины. Но, похоже, я ничего не мог сделать…
– Что касается Фелиции, – услышал я слова графини, – самое меньшее, чего я требую – быть вежливой с мистером Сейли.
Леди Фелиция со звоном бросила вилку.
Граф Роберт наклонился вперед:
– Матушка, значит ли это, что ты заключила некую договоренность, чтобы этот мистер Сейли женился на Фелиции?
– Конечно, дорогой. Мы заехали к нему по пути в Ладвич и имели с ним долгий разговор. Он сделал Фелиции весьма щедрое предложение – в финансовом плане.
– Будто я лошадь! – свирепо произнесла леди Фелиция.
Графиня проигнорировала ее.
– Как я постоянно говорю Фелиции, мистер Сейли даже богаче, чем мисс Мэри Огворт.
– В таком случае, – заметил граф Роберт, – почему ты сама не выйдешь за него замуж?
Воцарилось пораженное молчание. Мистер Амос таращился, графиня таращилась, Грегор приоткрыл рот, и даже леди Фелиция подняла голову и посмотрела на брата так, словно не могла поверить ушам. Наконец, графиня произнесла умирающим укоризненным шепотом:
– Роберт! Что ты говоришь!
– Ты сказала это первая. Фелиции, – заметил граф Роберт и, прежде чем графиня успела собраться с мыслями, продолжил: – Скажи, матушка, почему ты так стремишься, чтобы твои дети заключили денежный брак?
– Почему? – задохнулась графиня, широко распахнув голубые глаза. – Почему? Но, Роберт, я просто хочу лучшего для вас обоих. Я хочу, чтобы вы были хорошо устроены – с деньгами, естественно, – и чтобы, как бы ни повернулась судьба, с вами обоими всё было в порядке.
– Что ты имеешь в виду под «как бы ни повернулась судьба»? – вопросил граф Роберт. – Как она может повернуться, по твоему мнению?
Графиня посмотрела в одну сторону, потом в другую и, похоже, не знала, что ответить.
– Ну, дорогой, – в итоге произнесла она, – всё что угодно может произойти. Мы можем потерять все деньги… или… или… Этот мир очень изменчив, Роберт, и знаешь, мать знает, как лучше, – она с такой искренностью говорила это, что на кончиках ресниц задрожали большие слезы. – Ты сделал мне очень больно.
– Мое сердце обливается кровью, – ответил граф Роберт.
– Как бы то ни было, – умоляюще вскрикнула графиня, – вы должны обещать мне, дорогие, вести себя с нашими гостями как полагается!
– Можешь рассчитывать на наше поведение, – сказал граф Роберт, – но сверх этого мы ничего обещать не станем. Это ясно?
– Я знала, что могу рассчитывать на вас! – объявила графиня и с любовью улыбнулась графу Роберту и леди Фелиции.
Оба выглядели недоумевающими. И я не винил их. Совершенно непонятно было, кто что обещал. Я посмотрел на мистера Амоса, пытаясь понять, что он думает. Он хмурился, но, возможно, из-за пятнышка пыли на стакане, который он рассматривал на свет. Хотел бы я, чтобы здесь был Кристофер. Он бы понял, что на самом деле скрывается под этим разговором.
Но Кристофера в тот вечер не было, и утром он тоже не появился. Мне пришлось сделать два захода, чтобы собрать все ботинки и туфли. Я был раздражен. Потом я работал почти слишком много, чтобы помнить о Кристофере. Но только почти. Люди ошибаются, когда говорят что-то вроде: «У меня не было времени думать». Если вы по-настоящему обеспокоены или по-настоящему несчастны, эти чувства бьют ключом, окрашивая все ваши занятия, так что вы погружены в них, даже когда усердно работаете над чем-то другим. Я много думал – и чувствовал – всё время, пока прибывали гости. Мысли о Кристофере, беспокойство об Антее и переживания за самого себя, застрявшего здесь, когда даже Злой Рок не служил оправданием моей деятельности.
Гости начали потоком прибывать сразу после полудня. Величественные люди на больших машинах подъезжали к парадному входу и проходили внутрь мимо рядов лакеев. Они были так роскошно одеты, что казалось, будто в вестибюле проходит показ мод. Затем мистер Прендергаст принялся выкрикивать:
– Багаж леди Клифтон в сиреневую комнату!
Или:
– Чемоданы герцога Алмонда в желтые апартаменты!
И я носился за Эндрю и Грегором, или Фрэнсисом и Манфредом с тяжелым кожаным чемоданом в каждой руке. Когда не прибывали гости, мистер Амос заставлял нас измерять расстояние между стульями за банкетным столом, чтобы убедиться, что они стоят друг от друга на абсолютно одинаковом расстоянии. Он в самом деле это сделал! А я-то думал, мистер Прендергаст шутит! Затем звонили колокольчики, и снова – вестибюль с черным полом и переноска чемоданов.
И всё это время я всё больше чувствовал себя несчастным и хотел, чтобы Кристофер вернулся. Милли теперь тоже сильно беспокоилась за него. Я постоянно встречал ее, когда она пробегала мимо с подносами или стопками одежды. Каждый раз она спрашивала: