– Ты не убил его! Но я послал тебя туда, увешанного смертоносными чарами, мальчик! Я послал тебя, чтобы ты призвал Ходока! Я послал тебя с чарами, которые должны были указать тебе, что ты должен убить Амоса! А ты подвел меня! – он наступал на меня, жутко шлепая тапочками, а его руки скрючились, будто когти. – Ты заплатишь за это! – его лицо стало диким и покрылось странными пятнами, а глаза злобно смотрели на меня сквозь очки, словно большие желтые мраморные шары. – Я мог заполучить Столлери в свои руки – вот в эти руки, – если бы не ты! После смерти Амоса и твоего повешения имение отдали бы твоей матери, а ею я могу управлять.
– Нет, ты ошибаешься, – ответил я, отступая. – Есть еще Хьюго. И Антея.
Он не слушал меня. Конечно, он и никогда не слушал, если только я не заставлял его, устроив какую-нибудь забастовку.
– Сейчас я уже мог бы вытягивать вероятности! – ревел он. – Дай только добраться до тебя!
Я чувствовал жужжание его поднимавшейся вокруг меня магии. Я хотел повернуться и бежать, но был не в состоянии. Я не знал, что делать.
– Призови опять Ходока! – торопливо прошептал мне на ухо голос Кристофера.
Я почувствовал щекочущее скулу дыхание Кристофера и его невидимое тепло рядом со мной. Не думаю, что когда-либо так чему-то радовался.
– Призывай немедленно, Грант!
Невидимые пальцы потянули ключ-штопор, висевший у меня на шее, и вытащили наружу – поверх маминого горчичного свитера.
Я бросил куртку и свитер для Милли и благодарно схватил ключ-штопор, подняв его. Веревка, на которой он висел, услужливо удлинилась, так что я мог взмахнуть им прямо перед разъяренным лицом дяди Альфреда.
– Настоящим я призываю Ходока! – завопил я. – Приди ко мне и дай то, что мне нужно!
Тут же появились холод и ощущение обширных открытых пространств. За растрепанными волосами дяди Альфреда я видел гигантский изгибающийся горизонт, пылающий от невидимого за его чертой света. Дядя Альфред развернулся и тоже его увидел. Его рот открылся. Он начал пятиться к кассе, но, кажется, не мог сделать и шага. Я видел вмятины на обоих рукавах его халата, где его схватили две пары рук. Когда фигура Ходока своей торопливой семенящей походкой пересекла гигантский горизонт, я чувствовал, как Кристофер с одной стороны от дяди Альфреда, а Милли с другой вцепились в него, точно тиски.
– Нет, нет! Пустите! – закричал дядя Альфред.
Он метался и вырывался, пытаясь освободиться. Его руки поднимались так тяжело, будто стали свинцовыми, когда Кристофер и Милли повисли на нем.
Ходок приближался с поразительной скоростью, его волосы и одежда, не шевелясь, развевались в неощутимом ледяном ветре, который он принес с собой. И совсем скоро он уже возвышался в магазине, неясно вырисовываясь среди книжных шкафов, заполняя пространство ледяным запахом. Потом он уже стоял над нами. Его внимательное белое лицо и продолговатые темные глаза повернулись от дяди Альфреда ко мне.
– Нет, нет! – выкрикнул дядя Альфред.
Продолговатые темные глаза Ходока снова обратились к дяде Альфреду. Он протянул ему маленькую запятнанную алым винную пробку с этикеткой «Вина Иллари, 1893 год».
– Не направляй это на меня! – взвизгнул дядя Альфред, отклоняясь назад. – Направляй на Кона! На ней сильнейшие смертоносные чары!
Белое лицо Ходока кивнуло в его сторону. Один раз. Обе его руки вскинулись. Он подхватил дядю Альфреда подмышку и протопал мимо меня, неся его легко, будто младенца. Последнее, что я видел – яростно пинающиеся ноги в полосатых пижамных штанах, когда дядя Альфред проплывал мимо моего правого плеча. Когда мимо меня прошел сам Ходок, я почувствовал рывок на шее, и ключ-штопор вылетел из моих рук и исчез. В то же мгновение исчезло ощущение ветра и горизонта вечности.
Тогда Милли с Кристофером стали видимыми – они пошатывались и выглядели крайне потрясенными.
– Думаю, мне не нравятся оба твоих дяди, Грант, – необычайно тихо и серьезно произнес Кристофер.
– Это, – прозвучал позади меня глубокий сухой голос, – первые твои разумные слова за несколько месяцев, Кристофер.
Там стоял Габриэль де Витт, серый и суровый, в своем черном сюртуке казавшийся таким же высоким, как Ходок. Он был не один. Все те, кто заходил вместе с ним в Большой Салон, столпились возле книжных полок и там, где недавно стоял Ходок. Среди них был мистер Прендергаст, и юрисконсульт короля, и одна из королевских колдуний – мадам Дюпон, – а также жуткая миссис Хэвлок-Хартинг. Моя мать и Антея стояли рядом с Габриэлем де Виттом – обе ужасно уставшие и заплаканные. Но, оглядевшись вокруг, я с интересом отметил, что каждый присутствующий был столь же потрясен прохождением Ходока, как и я. Даже Габриэль де Витт стал немного серее, чем в Столлери.
При виде него – и других людей – у Кристофера сделался самый ошарашенный вид, какой я у него когда-либо видел. Его лицо стало таким же белым, как у Ходока. Он сглотнул и попытался поправить галстук, которого на нем не было.
– Я могу всё объяснить, – сказал он.
– Я тоже, – прошептала Милли.
Она выглядела совершенно больной.
– С вами двумя я поговорю позже, – сказал Габриэль де Витт, и это прозвучало крайне зловеще. – Сейчас я хочу поговорить с Конрадом Тесдиником.
Это прозвучало еще более зловеще.
– Я тоже могу всё объяснить, – сказал я.
Я до смерти перепугался. И предпочел бы в любой момент поговорить с дядей Альфредом.
– Понимаете, я происхожу из семьи преступников, – произнес я. – Оба моих дяди… И уверен, на мне все-таки тяготеет Злой Рок, что бы ни говорил Кристофер.
По какой-то причине это заставило Антею хихикнуть сквозь слезы. Моя мать вздохнула.
– Мне необходимо задать тебе несколько вопросов, – произнес Габриэль де Витт так, словно я ничего не говорил.
Из внутреннего кармана своего чернильно-черного представительного сюртука он вытащил сверток и передал его мне. По виду в свертке были открытки.
– Пожалуйста, просмотри эти снимки и объясни, что ты на них видишь.
Я, хоть убей, не мог понять, что заставило Габриэля де Витта заинтересоваться открытками, но открыл конверт и вытащил их.
– О, – произнес я.
Оказалось это распечатанные фотографии, которые я сделал на двойной лестнице, где мы встретили Милли. На одной была просто лестница, на двух – на той же лестнице Милли, кричавшая Кристоферу, и еще одна с той же лестницей, поднимавшейся к грязному стеклу башни. Однако с ними со всеми было что-то неправильно. На заднем плане каждой виднелись полупрозрачные, но довольно отчетливые другие здания – десятки других зданий. Я видел расплывчатые коридоры, другие лестницы, комнаты с купольным потолком в разных стилях, разрушенные каменные арки и несколько раз нечто, похожее на гигантскую оранжерею. Все они слоями находили друг на друга.
– Кажется, я вставил пленку, которую кто-то уже использовал, – сказал я.
– Продолжай смотреть, пожалуйста, – просто ответил Габриэль де Витт.
Я продолжил пролистывать стопку. Здесь был вестибюль, в который спускалась двойная лестница, но другой человек, похоже, сфотографировал мраморное помещение с плавательным бассейном, а позади – что-то темное со статуями. Следующей была комната с арфой, но за ней проглядывали буквально десятки туманных комнат, смазанные виды танцевальных залов, столовых, громадных салонов и помещение с бильярдными столами поверх чего-то, похожего на несколько библиотек. Следующие несколько фотографий показывали кухни – с тусклыми далекими кухнями за ними, – включая вязанье в кресле и стол со странным журналом на нем. Следующая…
Я резко вскрикнул. Просто не мог сдержаться. Ведьма была еще ближе, чем я думал. Ее лицо вышло плоским, круглым и пустым, какими получаются лица, когда подносишь к ним фотоаппарат вплотную. Ее рот открылся черным яростным полукругом, а глаза тупо смотрели в упор. Она походила на злой блин.
– Я не собирался убивать ее, – сказал я.
– О, ты ее не убил, – к моему изумлению ответил Габриэль де Витт. – Просто пленил ее душу. Мы нашли ее тело в коме в одной из этих кухонь, когда исследовали чередующиеся здания, и вернули его в Седьмой-Г, где, имею удовольствие сообщить, его быстро поместили в тюрьму. В том мире ее искали за убийство нескольких кудесников с целью получения их магических сил.
Милли тихонько ахнула. Одна из мохнатых бровей Габриэля де Витта дернулась в ее сторону, но он продолжил, не прерываясь:
– Мы, конечно же, вернули душу женщины в Седьмой-Г, так что она может предстать перед судом, как полагается. Скажи, что еще ты видишь на этих снимках?
Я снова пролистал стопку.
– Эти две с Милли на лестнице были бы удачными, если бы не здания, проявившиеся позади нее.
– Их там не было, когда ты фотографировал? – спросил Габриэль де Витт.
– Конечно, нет, – ответил я. – Я никогда их прежде не видел.
– А, но мы видели, – сказал один из людей Габриэля де Витта – моложавый мужчина с копной пушистых кудрей и смуглой кожей. Он шагнул вперед и протянул мне пачку фотографий другой формы. – Я сделал их, пока мы искали в вероятностях Кристофера и Милли. Что думаешь?
Здесь были фотографии двух разрушенных замков, нескольких мраморных лестниц, поднимающихся от бассейна, бальной залы, громадной оранжереи, и снова двойной спиральной лестницы, а на последней была шатающаяся деревянная башня, где мы с Кристофером нашли Чемпа. Все они, к моему стыду, были ясными, четкими и без лишних полупрозрачных изображений.
– Они гораздо лучше моих, – сказал я.
– Да, но посмотри, – мужчина взял мою первую фотографию с Милли на лестнице и держал ее рядом с четырьмя своими. – Посмотри на задний план своих. У тебя там оба разрушенных замка и стеклянный дом, и, думаю, размытая штука за ними – деревянная башня. А если возьмешь свою с арфой, на заднем плане можно ясно разглядеть мою бальную залу. Видишь?
– Мы считаем, – произнесла королевская колдунья, – и миссис Хэвлок-Хартинг согласна со мной – у тебя замечательный талант, Конрад: способность фотографировать чередующиеся вероятности, которые ты даже не видишь. Не так ли, монсиньор? – спросила она Габриэля де Витта.