«К фомор-р-рам эти дуэр-р-ри», — в который раз подумал Мидир, не припоминая никакого-такого Касса. Может, идея запретить их хотя бы в Черном замке не так уж плоха?
— Джаретт мог спасти Олли! — обвиняюще указала почему-то на Киринна чья-то рука. Женская рука, как смог увидеть Мидир. К руке прилагалось лицо, красивое, тонкое, искаженное сильными чувствами и отталкивающее сейчас настолько, что Мидир предпочел отвернуться.
— Мог. Если бы оказался в нужное время в нужном месте. Джаретт прибыл тогда, когда нить ее жизни уже остыла. Может, напомнить вам, что по остывшей нити в наш мир может заглянуть сам мир теней и утянуть за собой все живое?! Я повторяю, хватит! Хватит распрей у смертного одра моей дочери. Она — не повод для бунта. Только для скорби, — голос Киринна дрогнул.
— Я много раз говорила с тобой, но вижу, все без толку. Тогда, мой бывший супруг, — с ненавистью в голосе произнесла та же волчица, — ты изгнан из клана белых волков. Не смей больше переступать порог моего дома!
— Это твое право, Лессия, — склонил голову Киринн. — Хоть я очень сожалею об этом, но решения своего не поменяю. Вы не понимаете, что все распри внутри нашего Дома только играют на руку его врагам!
Ши зашептались, зашушукались, потом закивали. Мидир поежился. Что может быть хуже, чем лишиться своей семьи? Даже Мэрвина, уж на что он скучный, второй принц не хотел бы лишаться.
— Глупые, ничего не значащие слова! Каков король, таков и Дом! Даже смерть дочери — по вине твоего короля! — не открыла тебе глаза! Этот… — женщина поперхнулась словами.
— Я услышал все, что хотел, и все, что вы могли мне сказать. Этого достаточно, — твердо произнес Киринн и двинулся в сторону выхода, держа на одной руке Мидира, а другую опустив на навершие меча: ему, как начальнику стражи, дозволялось не расставаться с мечом нигде в пределах волчьих владений.
Два волка перегородили ему дорогу, посмотрели на Лессию, та коротко кивнула. Стражи отошли, и Лессия приблизилась к телу дочери.
— Я похороню нашу малышку в горах без тебя, — обращаясь к Киринну, но продолжая смотреть на Олли, выговорила Лессия. — Не вздумай приходить прощаться.
— Как тебе будет угодно, Лесси, — ответил Киринн уже в дверях, сильнее прижимая к себе Мидира.
— И не называй меня так! Никогда больше!.. — прилетело вслед уходящим еще более зло.
Тягостное молчание окутало фигуру уходящего Киринна, опустилось плащом, как будто весь его клан в едином движении осуждал нерадивого сына. Мидиру было знакомо это чувство, поэтому второй принц прижался к доспехам, обхватил большого волка за шею и зашептал на ухо.
— А пошр-р-ри отсюда, а, Кир-р-ринн? Они очень гр-р-рупые вещи говор-р-рят, зр-р-рые и гр-р-рупые. Я бы их покусар-р-р!
— Благородное намерение, мой уважаемый волчонок, хотя несколько запоздавшее, кусать их надо было раньше, пока они пешком под стол заходить могли, теперь ничего не исправишь, как ни бейся, — говорил Киринн вроде с Мидиром, больше не с кем было, но обращался словно к себе.
Пришлось потрепать его еще по волосам, чтобы сосредоточился где был, а не куда его там унесло.
— Ты пр-р-равир-р-рьно им все сказар-р-р, я ср-р-рышар-р-р!
— А лучше бы не слышал, — Киринн посмотрел Мидиру прямо в глаза, одним этим взглядом порождая стыд. — Мой уважаемый волчонок, что вы тут забыли, а? Не стыдно преследовать взрослых с их взрослыми жестокими делами? Подслушивать и подглядывать что-то, не предназначающееся для маленьких мохнатых ушей?
— Эй! У меня не мохнатые уши! — но на всякий случай Мидир за них схватился, проверить.
— Конечно, не мохнатые, от таких разговоров любой мех облезет, — Киринн скривился, будто откусил кислую жёлтую штуку, что подсовывал иногда Воган. — Впредь, пожалуйста, от преследования воздержитесь. Дороги начальника стражи бывают разными, не всегда мирными.
— Так и я, и я не мир-р-рный вор-р-рчонок! Я умею ср-р-ражаться! И смогу помочь! Тут ведь помог! — Мидир приосанился, напоминая, кто тут великолепный принц. — Кстати, Кир-р-ринн, а что они пр-р-ро пожир-р-ратер-р-ря мир-р-ров говор-р-рир-р-ри? Они сказар-р-ри, это вор-р-рчонок папин, но у папы тор-р-рько два вор-р-рчонка, я и Мэр-р-рвин, а мы ни от чего такого бор-р-рьшого не откусываем, я бы знар-р-р!
Против ожиданий перевод темы не очень-то помог, Киринн опять нахмурился, теперь отчётливо, продолжая смотреть Мидиру в глаза, стало как-то неприятно.
— В том числе поэтому, мой принц, не стоит таскаться за взрослыми по всяким взрослым делам! — пересадил поудобнее, прижал крепче, они как раз выходили под последней аркой белой усадьбы, похожей на крепость. — Тема это грустная, она ещё всплывёт как-нибудь, когда повзрослеете, там и поспрашиваете других, менее глупых взрослых.
— Ты не гр-р-рупый! — возмущение было так велико, что воздуха перестало хватать, Мидир аж задохнулся и забыл всю остальную фразу вместе с убежавшим дыханием. — Как ты можешь?!
И воздел руки так, как обычно делала это мама, когда отчитывала папу или Мэрвина, получалось у нее всегда красиво, но делала она это редко. Обычно мама брала другим — расстраивалась так, что сразу все самому хотелось исправить.
У Киринна жест ожидаемой реакции в виде раскаяния или возмущения не вызвал. Громадный белый волк только ухнул как будто филин, потом ещё раз, а потом озадаченный Мидир понял, что над ним смеются!
— Эй! Так нер-р-рьзя! Ты что это, надо мной смеяр-р-рся?! — толкнул взрослого в плечо, но доспехи, конечно, украли весь удар. — Так нечестно!
— Нечестно от нянек сбегать, мой уважаемый волчонок, — пошли по улице, Киринн перестал пригибать голову и засиял серо-голубыми глазами, как звёздами, что сейчас усыпали все небо. — А если вас хватятся, принц? То-то же!
Стоило Мидиру чуть убавить бдительность, как взрослый поддел его за нос.
— Я все р-р-равно тебе помог! — в отместку волчонок опять ухватился за белые волосы волка, чуть дёрнул, чтобы обозначить свое неудовольствие, но не больно. — А ты небр-р-рагодар-р-рный! Вот выр-р-расту, пр-р-рикажу тебе ср-р-радкого не давать! На обед!
— Ужасно, — и Киринн опять подозрительно ухнул. — Я трепещу, мой принц, но нужно вернуть вас в постель, покуда кто-нибудь не хватился. Сможете спрятаться под мой плащ? Чтобы стража не заметила нашу совместную прогулку?
— Спр-р-рашиваешь! Я все могу! — Мидир приосанился гордо. — Я такой!
— Не сомневался никогда, — пробормотал коварный взрослый и набросил на всего Мидира полу плаща!
— Эй! Стр-р-ража ещё дар-р-реко!
Тряпка, будто нарочно, лишь запутывалась больше, не выпуская Мидира из душных объятий.
— Напоминаю, мой уважаемый волчонок, что плащи не разговаривают, — прошептал Киринн прямо в ухо, отчего Мидир поежился.
Рядом раздались голоса, и Мидиру пришлось действительно затихнуть, позволяя Киринну пронести себя тайно. Прижиматься к чужим доспехам было уютно, под плащом — тепло и темно, Мидир сам не заметил, как начал задремывать. Волчонок спохватился только тогда, когда его уже опускали прямо в постель.
— Эй, эй, нет, ты еще дор-р-ржен мне все р-р-рассказать! Что там быр-р-ро-то? — возмутиться убедительно почему-то тоже не получалось, Киринн только улыбался.
— Спите, мой принц, спите легко и спокойно, всех, кого вы могли сегодня спасти, вы точно спасли, оставьте мне хоть чуть-чуть заслуг, — раскатистый низкий голос убаюкивал, несмотря на отчаянное нежелание Мидира. — Вы сегодня видели на редкость разнообразные сны, так?
— Я поняр-р-р, поняр-р-р, конечно, я видер-р-р ужасный сон пр-р-ро бер-р-рых гр-р-рупых вор-р-рков, но папе это обычно неинтер-р-ресно, так что незачем…
На грани сна и яви Мидиру показалось, что его еще раз обняли и, может, даже поцеловали, но поручиться он бы не смог, зато спалось действительно крепко и сладко.
Следующий день начался обыкновенно, Мидир удрал от нянек, три раза перезастегивал свою одежду, потому что сидела неудобно, потом отчаялся и отправился искать Киринна — тот всегда быстро заставлял всех слушаться, даже шнурочки, пуговки и веревочки. Выглядел начальник стражи веселее, чем накануне, чуть более спокойно, но и по-обыкновенному живой, тяжелый и огромный. С одеждой Киринн справился быстрее, чем Мидир ожидал, так что на завтрак еще отвести успел, как будто его кто-то просил.
После завтрака день покатился своим чередом, события вчерашней ночи все больше отдавали сном, жутким, нереальным, но поэтому страшным только в тенях. Белых волков в замке тоже не было видно, Мидир вовсе расслабился, находя, что жизнь почти не изменилась, как была удобной, приятной и привычной, так и осталась.
Все опять изменилось к вечеру, когда Мидир искренне почти забыл, что изменения действительно были. Разговор за ужином перетекал от политики к политике, отец с Мэрвином обсуждали опасности объединения Леса с Камнем, потом припомнили распри внутри собственного Дома, тут-то и всплыли снова белые волки.
— Им стоит напомнить об обязанностях, не только о свободах, — Мэрвин, как обычно, идеальный, поправлял салфетку на коленях и не смотрел ни на кого, кроме отца.
— Белые, вечно с ними проблемы. Однако есть и приличные ши. Следовало бы дать Киринну время, — задумчиво произнес отец, глядя почему-то на Мидира. — Все-таки смерть ребенка…
— …самое страшное, что может случиться! — мама дрогнула, вилка выпала из ее рук и покатилась по каменному полу.
— Ужин окончен! — торопливо объявил отец.
Мэрвин недовольно покривился, ничего не говоря, просто встал и ушел, Мидир хотел подойти к маме, успокоить, напомнить, что они с Мэрвином оба живые, не надо так волноваться, но отец успел раньше, уже подхватил ее под руку, уже увел куда-то в галерею, они уже пропали в длинных факельных тенях.
Мидир вздохнул, покачал ногами в воздухе — скоро он вырастет, тогда это тоже будет сделать невозможно, не в обеденном зале и не на этих стульях точно.
Потом появился Воган. Он вечно каким-то образом именно появлялся, появлялся неожиданно и словно бы ниоткуда, хотя был выше и толще любого нормального волка, а уж его голос грохотал не хуже, чем водопад.