– Давайте попробуем выбраться, – предложил Хакнесс. – Идите тихо.
Остальные, казалось, руководствовались той же идеей. Было слишком темно и черно для такой спешки, так что об опасной панике не могло быть и речи. Медленно, но верно модная публика достигла вестибюля, холла и ступеней.
Ничего не было видно, ни проблеска чего-либо, ни шума транспорта. Ангел-разрушитель мог бы пройти над Лондоном и уничтожить всю человеческую жизнь. Масштабы катастрофы напугали миллионы лондонцев, когда она обрушилась.
III
Город слепых! Шесть миллионов человек внезапно лишаются зрения!
Эта катастрофа кажется невероятной, кошмар, порождение больного воображения, и все же почему бы и нет? При благоприятных атмосферных условиях, что-нибудь грандиозное в виде пожара, и готово. И где-то там, в закромах природы, находится простейшее лекарство.
Подобные мысли мелькали в голове Хакнесса, когда он стоял под портиком Лицейского театра, совершенно беспомощный и безучастный в данный момент.
Но тьма была гуще и чернее, чем все, что он когда-либо мог себе представить. Это была абсолютная тьма, которую можно было чувствовать. Хакнесс мог слышать тихое чирканье спичек повсюду вокруг себя, но нигде не было ни проблеска света. Атмосфера была густой, удушливой, маслянистой. И все же она была не настолько удушающей, как это представлялось пылкому воображению. Сама темнота наводила на мысль об удушье. Тем не менее, здесь был воздух, знойный легкий ветерок, который приводил в движение муть и милосердно приносил из более чистых мест кислород, делающий жизнь возможной. Воздух, слава Богу, был всегда, до конца Четырехдневной ночи.
Некоторое время никто не разговаривал. Не было слышно ни единого звука. Странно было думать, что в нескольких милях отсюда земля может спать под ясными звездами. Страшно было подумать, что сотни тысяч людей, должно быть, стоят, потерявшись на улицах, и в то же время находятся рядом с домом.
Неподалеку заскулила собака, ребенок слабым тонким голосом крикнул, что потерялся. Встревоженная мать позвала в ответ. Малышка была потеряна в первой волне этой ужасной тьмы. По счастливой случайности Хакнессу удалось найти малышку. Он почувствовал, что ее одежда была богатой и дорогой, хотя на ней была все та же жирная слизь. Он подхватил ребенка на руки и закричал, что она у него в руках. Мать была рядом, но прошло целых пять минут, прежде чем Хакнесс наткнулся на нее. Что-то скулило и барахталось у его ног.
Он позвал Гримферна, и тот ответил ему прямо в ухо. Синтия плакала жалобно и беспомощно. Некоторые женщины были не в себе.
– Ради всего святого, скажите нам, что мы должны сделать, – взмолился Гримферн. – Мне кажется, что я хорошо знаю Лондон, но я не могу найти дорогу домой в таких условиях.
Что-то лизало руку Хакнесса. Это был пес Ким. Оставался один шанс. Он разорвал свой платок на полоски и связал их в узел. Один конец он прикрепил к ошейнику маленькой собачки.
– Это Ким, – объяснил он. – Скажи собаке "домой". Есть шанс, что он приведет вас домой. Мы удивительные существа, но одна разумная собака сегодня стоит целого миллиона. Попробуйте.
– А куда направитесь вы? – спросила Синтия. Она говорила громко, потому что раздался шум голосов. – Что с вами будет?
– О, со мной все в порядке, – сказал Хакнесс с напускной веселостью. – Видите ли, я был совершенно уверен, что рано или поздно это случится. Поэтому я придумал, как справиться с трудностями. Скотланд-Ярд выслушал, но все равно счел меня занудой. Вот в такой ситуации я и оказался.
Гримферн прикоснулся к собаке и подтолкнул ее вперед.
Ким залаял и заскулил. Его мускулистое тело напряглось на поводке.
– Все в порядке, – крикнул Гримферн. – Ким все понял. Этот его причудливый маленький мозг стоит самого лучшего интеллекта в Англии.
Синтия прошептала слабое пожелание спокойной ночи, и Хакнесс остался один. Когда он стоял в черноте, чувство удушья было непреодолимым. Он попытался закурить сигару, но у него не было ни малейшего представления о том, горит она или нет. У сигары не было ни вкуса, ни аромата.
Но стоять здесь было бесполезно. Он должен пробиваться в Скотланд-Ярд, чтобы убедить власти прислушаться к его мнению. Не было ни малейшей опасности попасть в пробки, ни один здравомыслящий человек не поехал бы на лошади в такую непроглядную темень. Хакнесс брел по дороге, не имея ни малейшего представления о том, на какую сторону компаса он направлен.
Если он сориентируется, то все будет в порядке. В конце концов он вышел на улицу Стрэнд, натолкнувшись на кого-то, он спросил, где находится. Хриплый голос ответил, что, по мнению его хозяина, он находится где-то на Пикадилли. На улицах стояли десятки людей и отчаянно переговаривались, абсолютно незнакомые люди цеплялись друг за друга, просто нуждаясь в компании для поддержания истрепанных нервов. Самый взыскательный завсегдатай клуба скорее стал бы болтать с самым отъявленным хулиганом, чем иметь в компании свои собственные мысли.
Хакнес прокладывал себе путь. Если он терял ориентацию, то прибегал к простому эксперименту – стучал в первую попавшуюся дверь и спрашивал, где он находится. Прием не всегда был восторженным, но сейчас не время для красивых выражений. Всех сковывал смертельный страх.
Наконец он пришел в Скотланд-Ярд, когда часы возвестили, что уже половина первого. Призрачные чиновничьи голоса подсказали Хакнессу дорогу к кабинету инспектора Уильямсона, суровые служащие подхватили его под руки и повели вверх по лестнице. Он в растерянности опустился на стул и сел. Из черной пещеры космоса заговорил инспектор Уильямсон.
– Я благодарен вам за то, что вы пришли. Вы именно тот человек, которого я больше всего хотел увидеть. Я хочу освежить в памяти вашу затею, – сказал он. – Тогда я не придал ей особого значения.
– Конечно, не придали. Вы когда-нибудь знали подлинного пророка, над которым не смеялись? Тем не менее, не могу не признаться, что я вряд ли ожидал чего-то настолько ужасного, как это. Сама плотность этого делает некоторые части моего плана невозможными. Нам придется стиснуть зубы и терпеть. Пока длится этот туман, ничего действительно путного сделать нельзя.
– Но, друг мой, как долго это продлится?
– Может быть, час, а может быть, неделю. Понимаете ли вы, какое ужасное бедствие нам грозит?
Уильямсон ничего не ответил. Пока длился туман, Лондон находился на осадном положении, и не только он, но и каждый дом в нем был фортом, каждый зависел от самого себя в плане снабжения. Пока держался туман, нельзя было печь хлеб, разносить еду, доставлять молоко или овощи. Еще день-два такой обстановки, и тысячи семей оказались бы на грани голодной смерти. Хакнесс нарисовал не слишком привлекательную картину, но Уильямсон был вынужден согласиться с каждым его словом.
Эти два человека просидели в темноте до рассвета, в то время как десятки подчиненных приводили в действие механизмы для поддержания порядка.
Хакнесс вернулся в свои комнаты около девяти часов утра, так и не сумев убедить чиновников дать ему разрешение на эксперимент. Машинально он нащупал свои часы, чтобы посмотреть время. Часов не было. Хакнесс мрачно улыбнулся. Представители хищных профессий не были слепы к преимуществам сложившейся ситуации.
Завтрака для Хакнесса не было по той простой причине, что разжечь огонь на кухне оказалось невозможно. Зато была буханка хлеба, немного сыра и нож. Хакнесс нащупал бутылку пива и стакан. В то утро в Лондоне было много более худших завтраков.
Проснувшись, он понял, что часы бьют девять. Поразмыслив и задав пару вопросов другому обитателю дома, Хакнесс к своему ужасу обнаружил, что проспал почти два раза. Было девять часов утра, а он проспал двадцать три часа! И, насколько Хакнесс мог судить, не было никаких признаков того, что туман ослабевает.
Он переоделся и смыл с себя жирную слизь, насколько позволяли холодная вода и мыло. На улицах было много людей, в основном охотившихся за едой; ходили рассказы о людях, найденных мертвыми в сточных канавах. Продвижение было медленным, но благодаря полному безлюдью оно было безопасным и возможным. Люди говорили, затаив дыхание, под тяжестью навалившейся на них беды.
Новости, которые приходили с расстояния в несколько миль за пределами района, сообщали о ясном небе и ярком солнце. Больных было очень много, и врачи не могли справиться с ними, особенно с юными и нежными.
И казалось, что бедствие становится все тяжелее. Шесть миллионов человек дышали тем кислородом, который имелся. Хакнесс вернулся в свои покои, где его ждал Элдред.
– Это не может так продолжаться, ты же понимаешь, – резко сказал тот.
– Конечно, не может, – ответил Хакнесс. – Воздух на исходе. Пойдемте со мной в Скотланд-Ярд и помогите убедить Уильямсона провести мой эксперимент.
– Что! Вы хотите сказать, что он все еще упрямится?
– Знаете, возможно, сегодня он настроен по-другому. Пойдемте.
Уильямсон был в подавленном состоянии духа. У него не нашлось оптимистичных слов, когда Хакнесс предположил, что не что иное, как сильное метеорологическое возмущение, избавит его от смертельной опасности тумана. Настало время радикальных мер, и если они не помогут, то все станет не хуже, чем было до этого.
– Но сможете ли вы справиться с этим? – спросил Уильямсон.
– Думаю, да, – ответил Хакнесс. – Конечно, это риск, но все уже давно подготовлено. Мы можем начать после завтрашней полуночи или в любое другое время.
– Очень хорошо, – вздохнул Уильямсон с видом человека, который понимает, что зуб все-таки придется вырвать. – Если это приведет к беде, меня попросят подать заявление об отставке. Если я откажусь…
– Если вы откажетесь, есть вероятность, что вы не пожелаете другой работы, – мрачно сказал Хакнесс. – Давайте начнем, Элдред.
Они пробирались сквозь черную удушливую тьму, слабея, изнемогая и потея всеми порами. В атмосфере витала какая-то мутная духота, которая, казалось, отнимала все силы и энергию. В любое другое время прогулка до Кларенс-Террас была бы удовольствием, а сейчас это было катор