С тех пор так повелось: едва Лисицын выставит на подоконник фильтр, к дому Марины Петровны уже тянутся любопытные. Придут, стоят на самом солнцепеке, невозмутимо грызут тыквенные семечки.
Свыкнуться с ними он не мог. Каждый раз глядел на них сердито, хмуро, с беспокойством.
Между тем опыты, которые он делал теперь, шли очень успешно. Они подтверждали, что он зиму работал не зря.
Уже можно бы вплотную взяться за постройку первых промышленных моделей. К июлю были рассчитаны, продуманы и вычерчены на бумаге два вида таких установок. Одна - для получения пяти пудов крахмала в сутки, другая - чтобы в сутки получать восемь пудов сахара. При установках он наметил небольшую печь, в которой либо просто сгорало бы топливо, либо обжигался бы известняк.
Родилась новая проблема: где взять деньги для продолжения работы? Несмотря на крайнюю экономию в расходах, последняя сторублевая бумажка из денег тети Капочки была уже разменяна.
Все предстоящее выглядело невероятно сложным. Части будущих моделей придется заказывать в разных местах: оптику - отдельно, электрические принадлежности - отдельно. Надо самому поехать туда и сюда. На первый случай, чтобы был электрический ток, не миновать устраивать мощную гальваническую батарею. И слесарь нужен - делать металлические колпаки, газопроводы, и умелый столяр - строить чаны и компактные градирни для выпаривания. И все это требовало не одну тысячу рублей.
Где достать эти несколько тысяч?…
Стоял жаркий полдень. Перезарядив пластины фильтра, Лисицын снова начал опыт. Не заметил, как скрипнула дверь. А за его спиной:
- Все зеленую?…
Он оглянулся - вздрогнул: посреди комнаты стоит околоточный надзиратель.
- Зеленую, спрашиваю? - повторил надзиратель и показал на фильтр пальцем.
Лисицын понял: речь идет о краске.
- Совершенно верно, - сказал он, - да, зеленую.
- Та-ак, - протянул околоточный. Прошелся по комнате, посмотрел на загроможденный стол, остановился перед Лисицыным. - Вот интересуюсь я… Ты, Поярков, например, это крыши красить или господам художникам?.
- Ситцы красить на фабрику, - ответил Лисицын.
- На фабрику кому - Коняшникову, что ли?
- Бывает; смотря кому продашь.
- Интере-есно… А что, один колер умеешь вырабатывать? Стало быть, зеленый?
- Как купцы заказывают, - сказал Лисицын и нервно, ненужно двигал с места на место банки.
- Так! Говоришь, купцы! - Околоточный снисходительно кивал. - Ну-ну! - И вдруг спросил: - Так ты откудова сюда приехал-то?
В этот день Лисицын работать уже не мог. С тревогой в сердце ушел на Волгу. Сел около пристани и обдумывал все, что вытекает из разговора с полицейским. Неспроста, по всей вероятности, к нему проявлен интерес!
Один за другим, не подходя к пристани, проплыли два белых парохода. Лисицын проводил их взглядом. Ему становилось с каждой минутой тревожнее. Вспомнилось, как он, распростившись с тетей Капочкой, уезжал в последний раз из Петербурга.
Тетя Капочка его предостерегла: жандармы ему готовят западню на границах России и ищут его в Петербурге. Решив тотчас уехать, он сперва действовал относительно спокойно. Но в то же утро, уже на Николаевском вокзале, он почувствовал острый приступ страха - он увидел, что его в действительности ищут.
Тогда он издали заметил: по перрону не спеша прогуливаются двое, штатский и жандарм. И жандарм был похож на того самого вахмистра, который некогда, при аресте, отнял у него револьвер, а штатский показался переряженным Микульским.
Не сомневаясь в том, что на вокзалах Петербурга именно его подкарауливают специальные заставы, он тогда бросился назад, потом вскочил в вагон какого-то стоящего поезда, выпрыгнул на рельсы - на другую сторону, побежал, прячась за вагонами, влез на параллельную платформу…
Сейчас он тоскливо смотрит с берега на волжскую ширь. Все теснее сжимается пространство, отведенное ему судьбой. И на границах его ждут жандармы, и в Петербург пути заказаны…
А на следующий день опять пришел околоточный надзиратель. Принес обвязанный шпагатом сверток.
- Поярков твой дома? - спросил он Марину Петровну.
- Садись, серебряный, чай пить. Да нету его! - ответила она. - Уехал ночью пароходом, видать, в Казань. Да много товару-то наработал: цельных три ящика увез, да таких ящика! - Она жестом показала, какие ящики. - И человек-то работящий, и товар у него, знаешь, ходкий… - И зашептала: - Я вдове Хрюкиной его сватала. Так, милый, брезгает она: говорит, мастеровой. Невесть какого подай ей королевича…
- Вот что, Марина Петровна, - строго сказал околоточный. - Когда вернется твой Поярков, вели - пусть краску подберет: платок зеленый у жены слинял. Покрасить надо. А как понесет ко мне, то непременно пусть захватит паспорт. Ты поняла? - Он показал на сверток: - Я это здесь оставлю. И за платочком сама присмотри.
3
Платок продолжал лежать у Марины Петровны, а Лисицын спустя неделю пришел на горноспасательную станцию к инженеру Терентьеву. С собой у него был только небольшой чемодан, там - пара белья да тетради. Остальной же свой багаж он сдал на хранение в Харькове, где пересаживался с поезда на поезд.
…Облокотясь о стол, Терентьев говорил ему:
- Помню вас, батенька, в этаком сюртуке. Цилиндр на вас чопорный был… Знаете, я побаивался вас иногда. С третьего курса побаиваться начал, еще задолго до того, как вы цилиндр себе купили. У-у, да кто теперь узнал бы в вас прежнего Лисицына!
- Прошу - Поярков я, - вполголоса бросил Лисицын и оглянулся: дверь, кажется, закрыта, и в комнате они вдвоем.
- Да-да-да, простите… Ай, батенька, что делается! Ну, перебил вас, виноват, рассказывайте дальше.
Терентьев подпер ладонью щеку. Смотрел с выражением сочувствия. А Лисицын с подчеркнутой резкостью спросил:
- Мне, беглому каторжнику, можете содействовать? Прямой вопрос, и отвечайте прямо. Нет так нет. Не обижусь.
Терентьев молчал. Еле заметным движением выпрямился.
«Эх ты, человек!» - мелькнуло в мыслях у Лисицына.
Он встал со стула, подошел к открытому окну. Небо, затянутое знойной мглой, казалось закопченным стеклом, сквозь которое едва просвечивает солнце. Перед окном за крышами домов чуть дымился большой терриконик - высокая, как египетская пирамида, куча вынутой из-под земли породы. Рядом с террикоником виден копер. На копре крутятся шкивы.
В какой-то миг, отвернувшись от Терентьева, Лисицын всматривался в копер профессиональным взглядом. Стальная конструкция. Система Кеппе. И он подумал, что изменился Донецкий бассейн за эти… сколько их прошло? - уже полтора десятка лет. Когда он ездил по рудникам, будучи студентом, деревянные копры встречались чаще, чем теперь.
- Какой хотите помощи? - спросил наконец Терентьев.
Лисицын вернулся на прежнее место. Сел и, взвешивая каждое слово, начал:
- Я о моих исследованиях вам упоминал. Не прогневайтесь - не объясняю пока, в чем они состоят. Для этого и время нужно, и не так это существенно сейчас. Дело, поверьте мне, честное и многим людям полезное. Так вот, чтобы закончить опыты, я нуждаюсь в двух вещах. Во-первых, хочу быть на службе, получать деньги. Я понимаю, у меня нет такой практики, как, скажем, у вас, но все-таки я горный инженер. А во-вторых, мне нужен совершенно тихий угол… ну, комната, небольшой закрытый двор, немного электрического тока. И чтобы, конечно, никто не вмешивался в мои опыты. Я буду благодарен вам, если вы незаметным образом устроите меня куда-нибудь на рудник.
Терентьев покачал головой:
- Ах ты, задача-то какая! - и опять задумался.
У дальнего окна жужжала муха.
- Если не можете, то так и говорите сразу, - сказал Лисицын, сдерживая раздражение. - Вам незачем искать приличный повод, чтобы оправдаться в этом.
- Да никаких я оправданий не ищу, - спокойно произнес Терентьев. Достал из кармана платок, стал вытирать себе шею - жарко было в комнате. - А вот, батенька, на такой трудный вопрос ответьте: диплом у вас имеется? Да на какую фамилию? Документ, что вы горный инженер?
Внезапно под окном ударил колокол и продолжал звонить громко и часто. В здании станции захлопали двери, послышался топот бегущих. Терентьев тотчас поднялся и, извинившись на ходу, быстрым шагом вышел в коридор. Оттуда донеслось, как кто-то ему говорит: пожар на руднике «Святой Андрей», верховой прискакал с запиской.
- А люди? - спросил Терентьев.
- В западном штреке, в дыму, осталась половина артели…
Лисицын тоже вышел. Заметил в конце коридора спешащего Терентьева, пошел следом за ним.
Он был взволнован. Где-то близко, под землей, люди борются со смертью. И то, что все вокруг него бегом кинулись, чтобы помочь им в беде, и этот набатный звон колокола - все усиливало в нем чувство тревожной приподнятости. Его личные заботы сейчас словно отступили на второй план.
Во дворе уже стояли два громоздких крытых фургона с оконцами по бокам, выкрашенные в серый цвет. В каждый было запряжено по паре крупных лошадей. Кучера на козлах держали вожжи наготове. Человек восемь или девять из спасательной команды торопливо всовывали в дверцы фургонов разные ящики, свертки брезента, носилки.
Не прошло минуты, как все спасатели сами вскочили за дверцы, и оба фургона покатились к воротам. В окошечко переднего из них, уже в момент отправления, выглянул Терентьев. Улыбнувшись издали Лисицыну, он крикнул:
- Ко мне заходите! - и протянул руку в сторону от спасательной станции. - Прошу меня там подождать! Сюда, налево…
Дальше был слышен только грохот колес. Фургоны скрылись за воротами.
А колокол, висевший на кронштейне у крыльца, давно затих. От него по ступенькам спускался чернобородый, небольшого роста мужичок. Хромая, он пошел через пустынный теперь двор по направлению к конюшне. Дошел было туда, но вдруг вернулся - заковылял к Лисицыну. Снял перед ним картуз:
- Заведующий наш велели вам до них на квартиру идти. Вон, калитка в заборе - они за калиткой живут. Там и квартира ихняя.