В общей тревоге никто из офицеров не спал, несмотря на позднее время. И все притом знали, что ответственность ложилась теперь на Вадковского. Федик решил поэтому переночевать в казармах у брата. Алеша тоже остался. Заходил Бестужев-Рюмин, взволнованный... Неужто... восстание?..
В шесть утра, еще в темноте, Иваш Вадковский вышел к поверке. Государева рота упрямо твердила все то же: убрать полковника Шварца. «Нетути сил далее терпеть такое тиранство». Иваш растерялся. Происходившее — небывалый прецедент в истории гвардии. Будь Вадковский высокого роста, с зычным голосом, наподобие великого князя Николая Павловича, он дал бы громовую команду всей роте немедленно отправиться на «десятичный смотр». Но был он заикой, маленьким и тщедушным, притом добрейшим человеком, солдаты любили его. Он старался их урезонить. Увы, не помогло.
— Шварца, Шварца долой!..
Вадковскому доложили, что волнением охвачены также и три другие роты его батальона.
Шварц к войскам так-таки не явился. Отослал два донесения: первое — Бенкендорфу, начальнику штаба гвардейского корпуса, и второе — Васильчикову, командиру гвардейского корпуса. Васильчиков смалодушничал и, сказавшись больным, предложил донести о «происшествии» великому князю Михаилу, Павловичу младшему брату царя. Однако никто с появлением в полк не торопился.
— Тоже, видимо, перетрусили! — Теодор со злорадством заметил, что все начальники поджали хвосты, головы потеряли, слагают ответственность с одного на другого.
Иваш Вадковский был сам не свой. Позавтракал наспех и снова ушел.
Неожиданно Алексей с Теодором услышали шум... топот множества сапог. Солдаты торопились, взводу был отдан приказ построиться в коридоре. В рядах слышался глухой, но настойчивый ропот.
Перед фронтом появился коротышка военный, круглолицый, курносый и безобразный двадцатидвухлетний мальчишка. Алексей сразу узнал по сходству с Павлом Петровичем младшего сына его, великого князя Михаила Павловича. Его сопровождал Бенкендорф с огромною свитой и даже с охраной.
В ответ на расспросы образцовая Рота его величества отвечала тем же ропотом, тихим, но твердым, упорным. Перекатывалось по рядам похожее на отдаленное гулкое эхо требование: «Шва-а-а-рца!.. Шва-а-а-рца!..» Усовещевания не помогли.
Иваш Вадковский не приходил в себя от волнения. «В моем батальоне!.. в моем батальоне!.. а главное — Государева рота!.. Как хорошо, что монарх за границей!» Для храбрости выпил водки рюмку, вторую...
В три часа он был вызван на совещание к великому князю на квартире Васильчикова. Там Бенкендорф объявил: пусть Вадковский передаст солдатам своей взбунтовавшейся роты, что с ними, дескать, желает по-отечески поговорить сам Васильчиков, их корпусной командир. Так пусть Вадковский приведет Первую роту к Генеральному штабу.
К назначенному времени Иваш во главе Государевой роты отправился в назначенный пункт. Алексей и Теодор решили его не оставлять и следовали рядом почти — по панелям. «Не нравится мне этот поход», — ворчал Теодор.
Из Главного штаба вышел Бенкендорф с генералом Бистромом и объявил семеновцам, что Шварцу дали отставку, а Васильчиков ждет их в манеже. Вадковский повел роту в манеж... Открыли ворота. Там в полной боевой амуниции, с ружьями, взятыми на прицел, стояли в две шеренги три роты лейб-гвардии Павловского полка. Васильчиков произнес грандиозную речь, разгромил, распушил бунтовщиков за неповиновение и приказал вести под ружьем Государеву роту семеновцев прямым ходом в Петропавловскую крепость. Батальонному командиру разрешено вернуться домой.
Подавленные шагали Вадковские и Плещеев обратно в казарму. Такого вероломства никто не ожидал. Бестужев-Рюмин был вне себя. Сели к столу, стали пить водку, чтобы забыться. Легли. Вдруг по казармам пронесся издали отчаянный, теперь ничем уже не сдержанный крик: «На пе-ре-кли-и-и-чку!.. Все выхо-ди-и!..»
По коридорам, по лестницам в полумраке замелькали тени людей, одевавшихся на ходу. «Нет Первой роты!.. Нет Государевой роты!..» — «Где Первая рота?» — «В Петропавловской крепости!.. Погибает!..» Казарма вся ходила ходуном.
Внезапно послышались новые голоса: «А где Третья рота? Задрыхла?» Все бросились к дверям Третьей роты, отстранили часового.
— Левое плечо ша-агом арш!.. — прогрохотала команда одного из рядовых, стали будить спящих солдат, потом, выломав внизу входные ворота, проникли во двор, затем — в казармы других батальонов. Всех! всех! подняли на ноги! Алексею вспомнилось, как во время пожара в деревне, громадное стадо коней, разбив ворота конюшен, беспорядочно помчалось вдоль села, мимо усадьбы, спасаться к реке и в леса, опрокидывая все на бегу.
Весь двор кишмя кишел копошившимся людом, как разворошенный муравейник. «Наши ребята из Государевой роты в крепости погибают, а мы дрыхнем вроде сурков». — «Мы не менее их виноваты!» — «Где Шва-а-арц?.. Давай Шварца!..»
Иваш уже успел побывать в квартире начальника, но нашел только мундир: сам Шварц куда-то бежал и, видно, запрятался. Потом говорили, будто в кучу навоза зарылся.
Ротные командиры бегали взад и вперед, взывали к семеновцам, чтобы построились. Они вразброд, беспорядочно отвечали, что ребята Первой Государевой роты в опасности и надо идти их освобождать. «Куда, дурачье?! В крепость нешто проникнете?..»
Шел четвертый час ночи. Офицеры, все струсив, боялись покинуть посты. Тогда Иваш просил младшего брата поскорее оповестить корпусное командование. Сам верхом поскакал к Бенкендорфу.
Вдвоем с Алексеем Федик Вадковский, тоже верхом, помчались к Васильчикову, командиру гвардейского корпуса. Разбудили его. Тот вконец перепугался. «Что же делать теперь? Что придумать?» Но тут приехал к нему Бенкендорф со старшим Вадковским. Иваш умолял выпустить из Петропавловской крепости и вернуть в казармы Первую роту — единственное средство, чтобы порядок сразу был водворен. Бенкендорф и слышать о том не хотел.
Решили обратиться за помощью к генерал-губернатору. Милорадович, старый боевой генерал, своей неустрашимостью в былых боях и сражениях вызывал в армии всеобщее поклонение. Его застали за азартной игрой в фараон. Вдребезги пьяный, он дождался, пока закончится банк. Шатаясь, поднялся, застегнул мундир и отправился. Явился в казармы.
Сразу наступила тишина и порядок. Но строиться полк отказался. «Где Первая рота?..» — «Где Государева рота?..» — «Без Государевой роты нам в караул невозможно...»
Милорадович уехал ни с чем.
На семь утра был объявлен инспекторский смотр. Прибыл Васильчиков и вызвал весь полк на семеновский плац. Плац был окружен полком Алеши Плещеева, Конногвардейским полком во главе с генералом Алексеем Орловым.
Несколько молодых офицеров Конного полка появились в казармах семеновцев. Они, а также Иваш уговорили Алешу Плещеева во избежание недоразумений немедля покинуть казармы и примкнуть к своему полку. По долгу дисциплины пришлось скрепя сердце занять место в рядах. Отсюда, верхом на коне все было виднее вокруг.
Васильчиков, тоже верхом, начал велеречивое «порицание». Вторично сообщил, что Шварц от должности отрешен, а Первая рота теперь под судом и находится в Петропавловской крепости. Дело ее будет решать государь. А раз другие роты тоже проявили дерзкое непослушание, то он приказывает им всем поголовно отправиться в крепость.
Алеша видел, как тем временем прибыл еще один — Егерский — полк, самый «надежный» в императорской армии, и, проходя позади, занимает казармы семеновцев. Итак, семеновцы в окружении.
— Строиться! — скомандовал Васильчиков.
Наступило молчание. Васильчиков поскакал вдоль фронта конногвардейцев, собираясь отдать приказ о подготовке к стрельбе.
— Что ж, в крепость так в крепость! — послышался в толпе семеновцев хриплый голос старого воина. — Где голова, там и хвост.
Семеновцы построились. Ротные, батальонные командиры встали на свои места. По новой команде отправились маршем, окруженные конницей. Алеша ехал сбоку медленным ходом. Брезжил рассвет. Путь в Петропавловскую крепость пролегал мимо Михайловского, теперь Инженерного замка. В сереньких сумерках Алексею едва удалось разглядеть проклятые окна.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Долгое время в Петербурге только о семеновцах и говорили. Их называли героями.
Все, даже пустейшие, люди выражали участие. Все — от либералов до ультраглупцов — удивлялись, вздыхали, сочувствовали. Федор Глинка видел в солдатском неповиновении начало... революции. И многие из офицерства втайне от ненадежных доброжелателей сожалели, что не догадались воспользоваться возмущением, чтобы раздуть его до восстания.
Ивашу Вадковскому был отдан приказ сопровождать семеновцев водою из Петропавловки до Свеаборга.
Четыре полка были выстроены во дворе Петропавловской крепости. На пристани у Невских ворот приготовлено шесть пушек, заряженных картечью.
Лил дождь. Семеновцы были в ветхих шинелях, в рваной обуви и сразу промокли, продрогли. Их усадили на три штильбота, старых, негодных, залитых водою, без окон, без рам, без бортов. Судна отчалили по направлению к Кронштадту.
В тот же день, 19 октября, было послано первое донесение государю. Больше всего он был обеспокоен вопросом: что скажет Европа? Бунт в гвардии монарха российского! беспрекословного и незыблемого колосса самодержавия!
Весь этот «бунт» император приписывал влиянию тайного общества. О-о, у него есть неопровержимые доказательства. «Их цель, кажется, была меня запугать. Не выйдет. Не я буду запуган, а участники «вспышки». И те, кто лелеет дерзновенную мысль последовать примеру семеновцев».
Монархом был отдан приказ раскассировать полк. Рядовой состав направить в Псков, Витебск, Муром, Коломну, Рязань, Новую Ладогу и Полтаву. Полковника Шварца и множество офицеров, начиная с Васильчикова, Ивана Вадковского, за попустительство и слабость действий предать военному суду.