— Мы обязаны быстроте и энергии братьям Бестужевым и солдатам князя Щепина-Ростовского.
— Но князь Щепин-Ростовский даже не член Тайного общества, — сказал Саня.
— Я тоже. Нами просто владеет любовь к нашей отчизне. Но... вот главнокомандующего до сих пор у нас нету.
— Диктатором назначен князь Трубецкой. Я это знаю. Но у него должен быть заменяющий.
— Заменяющий, полковник Булатов, друг детства Рылеева. Этот не подведет. Но сейчас он тоже куда-то пропал. Ни Бестужев, ни князь Щепин для командования непригодны. Нам нужен опытный полководец, стратег. И подкреплений что-то не видно.
— Я поскачу в Гренадерский. Вчера там было вдохновенное совещание боевое, при участии самого Николая Бестужева. Они выступят обязательно.
И Санечка дал шпоры своему Воронку.
Продвижение снова задерживалось народом, стекавшимся на Сенатскую площадь. Плашкоутный Исаакиевский мост, выходивший от монумента Петра через Неву к Сухопутному кадетскому корпусу с той стороны реки, был запружен, словно поднялось и пришло сюда все население Васильевского острова. Толпа волновалась, переговаривалась, перекрикивалась: это расплата за двенадцатый год! за обман в обещаниях! Полицейских не было: отчаявшись в возможностях навести самый малый порядок, они попрятались в уголках.
Алексанечке было бы значительно ближе добраться до казарм Гренадерского лейб-гвардии полка по льду Невы, однако после нескольких дней оттепели он на коне рисковал провалиться между подтаявших льдин, где путь был безопасен только для пешего хода. Поэтому дорога его теперь пролегала по Васильевскому острову вдоль длинного-длинного здания Сухопутного кадетского корпуса, затем через Невку по второму наплавному мосту и поперек Санктпетербургского острова. Обогнув Кронверк, Саня выехал на набережную речки Карповки, против Ботанического сада. Теперь легко добраться до семи казарменных корпусов, выходивших на Петроградскую набережную около Гренадерского моста через Большую Неву. Ему необходимо было спешить...
Когда он приближался уже к самым казармам, то услышал сзади цокот копыт. Оглянулся. Его догоняли князь Одоевский с молоденьким прапорщиком Ванечкой Коновницыным, сыном героя Отечественной войны. Оба приветливо махали руками Плещееву. Только что Рылеев на Сенатской площади просил их поскорей сюда прискакать, чтобы ускорить выступление гренадеров.
Во дворе казарм все трое появились как раз в ту минуту, когда принималась присяга. Но в полку уже началась неразбериха. Полковому священнику никак не удавалось прочесть текст присяги — его без конца прерывали. С галереи офицерского флигеля кричал истошным голосом подпоручик Кожевников с растрепанной шевелюрой, одетый бог знает как — в расстегнутом мундире, без пояса:
— Ребята, не присягайте!...Это обман!.. От-ва-га!!! Не забывайте клятвы своей Константину. Отвага!.. Кому присягаете?
Солдаты шумели, сбивали священника. Одоевский и Плещеев подбежали к ротному Стугофу, стали рассказывать о Московском полке. Полковой командир Николай Карлович Стюрлер, обычно называемый гренадерами «Штюрля», приказал Кожевникова арестовать. Этот приказ еще больше солдат возбудил. Они заглушали присягу, кричали, рук с крестом не поднимали, беззастенчиво переговаривались между собою. Под громкий шум кое-как чтение было закончено. И присяга почиталась принятой! «Штюрля» вместе с прапорщиком Врангелем отправился в штаб составлять «победное» донесение Николаю.
Этим моментом и воспользовался ротный командир, поручик Сутгоф, член Северного общества, вдохновленный Одоевским.
— Братцы! — кричал Сутгоф солдатам. — Напрасно мы слушали эту присягу. Другие полки присягать отказались. Московский полк собрался перед Сенатом. Надевайте шинели, на льду будет холодно, заряжайте ружья. За мной! Построимся за воротами. И не выдавай! Отвага!!!
Гвардейцы уже одевались. Над серыми рядами шинелей взвилось яркое батальонное знамя. Многие успели выскочить за ворота. Сутгоф — с ними. Но вернулся полковой командир, стал удерживать и уговаривать гренадеров. Они не слушались и уходили.
Одоевский с Коновницыным примкнули к партии Сутгофа, но Санечка задержался в казармах ради своего закадычного приятеля, поручика Панова, маленького, щупленького офицерика со вздернутым носиком, любимца полка. Вдвоем они уговаривали оставшихся гренадеров выступить следом. «Штюрля» грозными окриками перебивал доводы Санечки и Панова. Тут подоспел Кожевников, самовольно освобожденный стражниками из-под ареста, а «Штюрле» кто-то подал санные дрожки, и он колебался, что делать — догонять ли партию Сутгофа или остаться, чтобы удержать остальных. Врангель, опасаясь вооруженного столкновения, торопил с отъездом, и «Штюрля» послушался. Это дало возможность Панову объединить оставшихся в казармах гренадер. Панов непрестанно шутил, и Санечка вторил ему, заливаясь своим заразительным смехом. Солдаты хохотали и, забирая с собою боевые патроны, весело выступили за ворота. Еще одно батальонное знамя, а главное — знамя полка развернули свои полотнища на ветру. Свою лошадь Санечка оставил в конюшне и последовал пешком за отрядом. Кто-то накинул ему на плечи офицерскую шинель.
Со стороны Сенатской площади донеслись ружейные выстрелы.
— Вы слышите, ребята?.. — крикнул Панов. — Там, на площади, в наших стреляют! Побежим братишкам на выручку!.. Отвага!.. Ура‑а!
Его возглас единодушно был подхвачен гренадерами. Все побежали к Петропавловской крепости.
По дороге узнали у столпившихся горожан, что Сутгоф с первым отрядом уже проследовал к Петропавловке, где на карауле сегодня находился еще один батальон их же полка гренадеров. Значит, проход через цитадель обеспечен, а это путь сокращало. Последовали к Петропавловке.
Но на Дворянской улице снова встретили «Штюрлю» и Врангеля в санках, обогнавших отряд. В других санях их сопровождал полковник Шебеко и рослый, плечистый поручик барон Зальц. По команде начальника все они выскочили и бросились отнимать у восставших знамена. Но «Штюрлю» сжали в тиски. Изрядно помяв, оттерли его от знаменщика. Полковника Шебеко сбили с ног прямо в снег. Барону Зальцу все же удалось знамя отнять, но по приказу Панова самые бравые гренадеры из передних рядов вернулись, ударами ружейных прикладов по рукам вырвали знамя у Зальца. Снова им овладели!
Увидя грозную настроенность гренадеров во главе — с кем? — с мальчишкой Пановым! — «Штюрля» отчаянно махнул только рукой, сел в сани и помчался в Кронверк, — вероятно, полетел к Сенатской обходной дорогой. Так оно потом и оказалось.
В Петропавловской крепости часовой, старый инвалид, указал, что первый отряд гренадеров Сутгофа только что проследовал по гласису крепости — по отлогости внешнего бруствера; этот отряд пошел по направлению к Исаакиевскому мосту и монументу Петра и в крепость даже не заходил. Но Саня, знакомый с Невскими воротами Петропавловки, возведенными некогда Львовым, посоветовал Панову маршрут все-таки чуть изменить: по льду пешим идти не опасно — надо поэтому выйти сразу на пристань через эти ворота и далее перпендикулярной дорогой по льду через Неву по прямому направлению к Летнему саду.
Лишь только спустились на лед, опять послышалась на Сенатской стрельба.
— Поторопимся, поторопимся, братцы. Это в наших палят. Знамена, не отставай. Отвага! Бе-е-егом!.. арш!
Панов был очень мал ростом, «совершенный дитя», как обзывали его гренадеры. «Дитя» бежал, перебирая короткими ножками, торопясь поспевать за гигантским шагом солдат. Отставал, задыхался. Тогда два рослых солдата подняли его, словно перышко, посадили на плечи и понесли впереди.
— Э-э, я выше всех! — кричал он. — Саня, ты торопись! Гляди не подкачай!
Но Саня еще в детстве под руководством отца знатно вымуштровал себя в беге.
— Не лучше ли было бы нам с нашим отрядом засесть в Петропавловке и завладеть крепостными орудиями? Ты понимаешь, какой мы оплот создали бы для дела восстания?
— Ой, дорогой, мы там сдохли бы от тоски. Высиживать сложа руки, пока наши братья воюют?..
— Мы дали бы залп по дворцу.
— Растрелли ломать? Ах, но теперь уже поздно думать об этом.
— Да, дали мы маху.
Вышли на берег, к Лебяжьей канавке. Последовали вправо по набережной. Кучки мастеровых и ремесленников, встречавшиеся им, шумно приветствовали гренадеров, бежавших на помощь восставшим. На Марсовом поле увидели потасовку — толпа стащила с коня незнакомого подполковника и, сорвав с него шинель и погоны, принялась дубасить вовсю.
На Миллионной народу было еще того больше.
— Знамена, не отставай! — кричал Панов. — Не подпускать к знаменам никого из чужих! Ура! Наддай, еще наддай! Ура‑а!
Впереди показался помпезный угол громадины Зимнего, коринфские двойные колонны и стройные статуи на кровле, устремленные вверх. Вот выступающий под пышным балдахином Комендантский подъезд, вот три въездные арки ворот. Что за чудо? Вход гостеприимно раскрыт. Арки заняты, правда, небольшим караулом. Но его возглавлял комендант дворца Башуцкий, генерал-лейтенант. А ведь в Плане восстания — вчера еще Николай Бестужев план подтверждал — был пункт о захвате дворца, об аресте всей царской фамилии. В глубине двора виднелись измайловцы, с ними московцы...
— Санечка, Санечка, ворвемся туда, авось императора с семьею удастся в плен захватить!.. Ребята! слушай команду!.. Левое плечо вперед, в ворота полным бегом арш!.. Отвага! Круши караул!
Вихрь движения, разбег и натиск гренадеров был так динамичен, что дворцовая стража дрогнула и немедля была опрокинута. Комендант Башуцкий, пытавшийся задержать бег наступавших, прижатый ими к колонне проема, получил несколько ударов ножнами по голове и упал. В глубине огромного двора в полном порядке стояли войска. Но они оказались совсем не измайловцами и не московцами. Это был батальон гвардейских сапер с ощетинившимся флигель-адъютантом полковника Геруа и маститым командиром батальона капитаном Витовтовым. О-о, эти не «Штюрля». При них с солдатами даже поговорить не удастся.