огрейку, на видном месте — коробок с двумя спичками, на дне ведра, в тряпочке, соль…
— Ну, что там? — спросили напарники, когда Савелий выполз из норы.
Заговорил он не сразу — старался подавить в себе нахлынувшее чувство вины, сожаления, а может, и уже зародившуюся в его сердце любовь…
— Видать, не дождалась невеста жениха, — хихикнул один из парней.
— Видел бы ты, сопляк, эту женщину, ее пацанят…
— Уж, и пошутковать нельзя…
— Беда… Ну ладно… Были бы они живы — найдем… Надо найти.
Где-то невдалеке послышался звук — вроде бы заскрипела телега. Партизаны пригляделись — пожилые женщины с трудом тащили вдоль узкоколейки тачку, груженную мешками. Партизаны крадучись вышли им навстречу. Потолковали. Женщины переглянулись между собой: мол, говорить или не говорить. И одна, помоложе, решилась:
— Видели люди, что какая-то краля, которая прислуживает немецкому начальнику, выходит во двор с детишками гулять.
Савелий едва сдержался — так кольнуло его слово «краля» — и обратился к старшей:
— Где это место находится?
— Ой! Там такая охрана, что не дай Бог…
— Тебя, бабка, спрашивают: где это?
— В лесу, под Смолевичами! — сердито ответила другая.
Женщины впряглись в тачку и, поднатужась, покатили ее дальше.
Савелий и бойцы бегом направились к своей машине…
На исходе были вторые сутки, как партизаны, укрывшись в скирде сена, не спускали глаз с большого дома, в котором предположительно находилась «краля». Кстати подсчитали, сколько грузовиков с оцинкованными ящиками выползло за это время из скрытых в земле складов и уехало в глубь лесного массива с территории, опоясанной в три ряда колючей проволокой.
Солнце уже стало клониться к закату. В просвет между танками, замаскированными ветками, а было их тут штук пятнадцать, партизаны наконец увидели, как сначала появились дети, а затем из дома вышла и женщина…
— Она! Гад буду — она! — заерзал в сене от нетерпения весельчак Cepera. — Брать надо!
— Дождемся. Может, они в лес пойдут. Вишь, она с лукошком, — сказал Савелий и почувствовал, как гулко застучало сердце. Он сразу узнал ее…
Рая подошла к часовому, тот приподнял шлагбаум, выпустил их.
— Ну, Савелич, одобряю. Не зря как ошалелый несся. Невеста — пальчики оближешь, — хмыкнул Cepera. И тихонько запел: — У любви, как у пташки, крылья…
— Федя, вставь этому балаболу кляп в рот! — сердито прошептал Савелий, а сам следил, как младший из сыновей приближался к их копне, высматривая в густой траве то ли ягоды, то ли грибы. — Гришутка! — хрипато окликнул он мальчика.
Тот вздрогнул, напрягся, оглянулся. Мальчик не мог понять — показалось или нет, что он услышал голос дяди Савелия. Ведь Гришуткой когда-то называл его только он.
Савелий тихо повторил:
— Гришутка, подойди к копне поближе.
Мальчик робко пошел на голос. Савелий, отодвинув скрывавший его клок сена, показал свое лицо.
Гришутка узнал его почти сразу, но не мог сказать ни словечка — губы его задрожали, в светлых глазенках появились слезы.
— Ну, что ты, что ты… Я же обещал, что наведаюсь, — шептал Савелий мальчику. — Сейчас ты шагом, не бегом, а шагом, подойди к маме и скажи: пусть она сюда приблизится. Но тоже шагом. Иди, сынок.
Гришутка, подойдя к матери, уткнулся в ее подол. Рая, почувствовав, как дрожит тело сына, спросила:
— Что случилось, Гриша?
— Там, в сене, дядя Савелий, он худой, худой…
Саша, услышав это, рванулся было к скирде, но Рая успела схватить его за плечо.
— Тихо! Вот, мальчики, настала пора и нам ему помочь. Сейчас, не торопясь, будто ищем грибы, идем к нему…
Подошли. Первым из сена показалось лицо Савелия, потом открылись Сергей и Федор.
— Здравствуйте! — чуть улыбаясь, сказал Саша партизанам.
— Здравствуйте, отшельники! — шутливо ответил Савелий.
После тягостной паузы Савелий произнес:
— Раиса! — Он старался говорить спокойно. — Нам приказано разыскать вас и доставить в штаб!..
Рая без единого слова согласно закивала головой…
— Фамилия?
— Садырина.
— А девичья? — спросил капитан, не поднимая головы от анкеты.
— Коган.
«Смершевец»[3] холодно взглянул на Раису.
— Отчество?
— Израилевна.
— Понятно!.. О национальности спрашивать не резон!
Капитан еще дважды протянул свое «понятно». Прикурив от уголька «беломорину», играючи выпустил изо рта дымные колечки и продолжал:
— Как же вам удалось выжить? — И ухмыльнувшись, бесцеремонно добавил: — Чем за свободу платили?
Раиса терпела эти унизительные намеки, молчала.
— Красотой? — «Смершевец» похотливо сверлил маленькими глазками Раису. Он всласть куражился над своей жертвой. И старался ударить как можно больнее. — Кто слаще? Этот или Тот?
Рая понимала: следователь-циник имел в виду немца и мужа. Она ответила:
— И «Этот», и «Тот» — порядочнее вас!..
Ей показалось, что капитан потянулся рукой к кобуре. Подумала: «Слава Богу, кажется, конец! А о детях теперь позаботится муж». Но ее мучитель процедил сквозь зубы:
— Вот так и доложим куда следует!..
Может, он собирался еще чем-то постращать Раису, но в землянку вошел командир партизанского отряда. «Смершевец» встал неохотно, видно, привык к тому, что в отряде главнее его нет — он мог при желании любого подвести под статью. Если понадобится, и командира тоже…
А тот, приветливо улыбаясь, обратился к Раисе:
— Ну, товарищ Садырина, докладываю: мужички ваши лопают партизанскую кашу, аж за ушами трещит. И вам надо подкрепиться. Позже, когда стемнеет, отправим вас «кукурузничком» в Москву. Честное слово, я так рад за вас, да и за нас.
— Мне следовало бы посовещаться с вами… — вставил капитан.
— Нам что приказано? Не совещаться, а разыскать Раису…
— Израилевну, — поторопился добавить «смершевец».
— Да, разыскать Раису Израилевну и доставить вместе с детьми. Полдела уже сделано… — Он с подчеркнутой галантностью взял Раису под руку. — Прошу в ресторан «Елки-моталки»…
— Как мне к вам обращаться? — спросила Рая.
— А просто: «товарищ Косолапый».
Впервые за последние сутки она улыбнулась.
— Так прозвали меня бойцы, — продолжал командир. — Ну ладно, пусть смеются — только бы воевали не косолапо…
— Какими словами мне… вас… — Рая не договорила.
Ее уже мучили мысли: как они долетят отсюда, из-за линии фронта? Что следователь передаст в Москву? Как встретит муж? Что подумает о ней Франц?..
Вместе с командиром Рая пошла к навесу, где за еловым пеньком весело «пировали» ее сыновья и дядя Савелий.
— Ну, как вам партизанские харчи? — спросил командир, обнимая мальчиков за плечи.
— Особенно понравилась ребятам зайчатина, — докладывал Савелий «Косолапому», а сам не спускал глаз с Раи: ему хотелось по ее лицу догадаться, как прошел разговор с капитаном из СМЕРШа. Он на себе испытал, как ведет дознание этот большой любитель покуражиться над людьми. Вдруг, немного повеселев, Савелий сказал: — Тут вот какое дело: Гриша просится к нам в отряд…
«Косолапый» и Рая переглянулись — рассмеялись. Гришу их смех обидел: шумно отодвинув алюминиевую миску, он закусил губу, отвернулся.
— Гриша! Ну что ты!.. Они просто обрадовались, что ты такой смелый малый. — И, снова обращаясь к командиру, Савелий показал рукой в сторону лошадей, стоявших на привязи и добавил: — Но просится в партизаны при условии, что мы дадим ему коня и автомат.
Командир крепко прижал к себе голову мальчика:
— Молодец, сынок… Мужской у тебя характер. Но сейчас вам надо торопиться в Москву. Саше надо в школу, он и так уже опоздал, да и папа вас ждет не дождется… Савелий Иванович, ты уж проследи за посадкой…
— Не сомневайтесь, — ответил тот с грустинкой.
Прощально козырнув, командир сказал мальчикам:
— Берегите маму, мужики. — Потом обратился к Рае: — Если не затруднит, по прибытии дайте хоть как-нибудь знать о себе…
— А куда дать знать? — спросила Рая растерянно.
— А прямо: Белоруссия, «Косолапому». — Он еще раз поднял ладонь к шапке-ушанке и быстро пошел к ожидавшему его «смершевцу».
Рая и Савелий видели, как, удаляясь, мужчины о чем-то горячо говорили, особенно горячился капитан — его жесты были резкими.
«Нашептывает, гад», — подумал Савелий, но вслух этих слов не произнес.
Рая положила свою ладонь на руку Савелия, с трудом начала:
— Савелий, милый… Яне знаю, как выразить вам нашу благодарность…
— Погодите… — От смущения, от чувств к Рае он не мог говорить, потом сказал скороговоркой: — У меня есть просьба. В Крюково, под Москвой, живут мои родители… Если, конечно, живы… Там ведь страшные бои были… — Савелий протянул Рае письмо, конверт-треугольничек. — Если случится оказия, передайте это… И на словах скажите, что, мол, все хорошо… Медалью награжден. А что хромаю — не надо…
Хотя летчик и сказал, что до Москвы рукой подать, но летели они долго и беспокойно: от маневров над линией фронта их трясло, болтало. Гриша и Саша, уставшие от впечатлений, уснули сразу, как только самолет набрал высоту. И им не пришлось видеть и пережить то, что испытала их мать — зенитный обстрел. Когда вокруг самолета рвались снаряды и мотор ревел на предельной мощности, когда летчик старался вырваться из огненной зоны, Рая думала об одном: «Только бы сыновья увиделись с отцом!» Свою судьбу она предчувствовала…
Наконец самолет заскользил по посадочной полосе подмосковного военного аэродрома, подрулил к большому деревянному зданию. Оттуда быстро вышли трое мужчин. Рая напряженно высматривала среди них Геннадия. Она узнала бы его и в темноте, но… Мужа среди встречавших не было.
Летчик передал какой-то пакет одному из военных. Все они были явно не партизанского вида — в ладно пригнанных шинелях, хромовых сапогах, скрипучих портупеях. Штабники, сразу определила Рая. Шли к зданию, подгоняемые осенним ветром, быстро, почти бегом.