– Ну, что там? – спросили напарники, когда Савелий выполз из норы.
Заговорил он не сразу – старался подавить в себе нахлынувшее чувство вины, сожаления, а может, и уже зародившуюся в его сердце любовь…
– Видать, не дождалась невеста жениха, – хихикнул один из парней.
– Видел бы ты, сопляк, эту женщину, ее пацанят…
– Уж и пошутковать нельзя…
– Беда… Ну ладно… Были бы они живы – найдем… Надо найти.
Где-то невдалеке послышался звук – вроде бы заскрипела телега. Партизаны пригляделись – пожилые женщины с трудом тащили вдоль узкоколейки тачку, груженную мешками. Партизаны крадучись вышли им навстречу. Потолковали. Женщины переглянулись между собой: мол, говорить или не говорить. И одна, помоложе, решилась:
– Видели люди, что какая-то краля, которая прислуживает немецкому начальнику, выходит во двор с детишками гулять.
Савелий едва сдержался – так кольнуло его слово «краля» – и обратился к старшей:
– Где это место находится?
– Ой! Там такая охрана, что не дай бог…
– Тебя, бабка, спрашивают: где это?
– В лесу, под Смолевичами! – сердито ответила другая.
Женщины впряглись в тачку и, поднатужась, покатили ее дальше.
Савелий и бойцы бегом направились к своей машине…
На исходе были вторые сутки, как партизаны, укрывшись в скирде сена, не спускали глаз с большого дома, в котором предположительно находилась «краля». Кстати подсчитали, сколько грузовиков с оцинкованными ящиками выползло за это время из скрытых в земле складов и уехало в глубь лесного массива с территории, опоясанной в три ряда колючей проволокой.
Солнце уже стало клониться к закату. В просвет между танками, замаскированными ветками, а было их тут штук пятнадцать, партизаны наконец увидели, как сначала появились дети, а затем из дома вышла и женщина…
– Она! Гад буду – она! – заерзал в сене от нетерпения весельчак Cepегa. – Брать надо!
– Дождемся. Может, они в лес пойдут. Вишь, она с лукошком, – сказал Савелий и почувствовал, как гулко застучало сердце. Он сразу узнал ее…
Рая подошла к часовому, тот приподнял шлагбаум, выпустил их.
– Ну, Савелич, одобряю. Не зря как ошалелый несся. Невеста – пальчики оближешь, – хмыкнул Cepегa. И тихонько запел: – У любви, как у пташки, крылья…
– Федя, вставь этому балаболу кляп в рот! – сердито прошептал Савелий, а сам следил, как младший из сыновей приближался к их копне, высматривая в густой траве то ли ягоды, то ли грибы. – Гришутка! – хрипато окликнул он мальчика.
Тот вздрогнул, напрягся, оглянулся. Мальчик не мог понять – показалось или нет, что он услышал голос дяди Савелия. Ведь Гришуткой когда-то называл его только он.
Савелий тихо повторил:
– Гришутка, подойди к копне поближе.
Мальчик робко пошел на голос. Савелий, отодвинув скрывавший его клок сена, показал свое лицо.
Гришутка узнал его почти сразу, но не мог сказать ни словечка – губы его задрожали, в светлых глазенках появились слезы.
– Ну, что ты, что ты… Я же обещал, что наведаюсь, – шептал Савелий мальчику. – Сейчас ты шагом, не бегом, а шагом, подойди к маме и скажи: пусть она сюда приблизится. Но тоже шагом. Иди, сынок.
Гришутка, подойдя к матери, уткнулся в ее подол. Рая, почувствовав, как дрожит тело сына, спросила:
– Что случилось, Гриша?
– Там, в сене, дядя Савелий, он худой, худой…
Саша, услышав это, рванулся было к скирде, но Рая успела схватить его за плечо.
– Тихо! Вот, мальчики, настала пора и нам ему помочь. Сейчас, не торопясь, будто ищем грибы, идем к нему…
Подошли. Первым из сена показалось лицо Савелия, потом открылись Сергей и Федор.
– Здравствуйте! – чуть улыбаясь, сказал Саша партизанам.
– Здравствуйте, отшельники! – шутливо ответил Савелий.
После тягостной паузы Савелий произнес:
– Раиса! – Он старался говорить спокойно. – Нам приказано разыскать вас и доставить в штаб!..
Рая без единого слова согласно закивала головой…
– Фамилия?
– Садырина.
– А девичья? – спросил капитан, не поднимая головы от анкеты.
– Коган.
Смершевец[4] холодно взглянул на Раису.
– Отчество?
– Израилевна.
– Понятно!.. О национальности спрашивать не резон!
Капитан еще дважды протянул свое «понятно». Прикурив от уголька беломорину, играючи выпустил изо рта дымные колечки и продолжал:
– Как же вам удалось выжить? – И ухмыльнувшись, бесцеремонно добавил: – Чем за свободу платили?
Раиса терпела эти унизительные намеки, молчала.
– Красотой? – Смершевец похотливо сверлил маленькими глазками Раису. Он всласть куражился над своей жертвой. И старался ударить как можно больнее. – Кто слаще? Этот или Тот?
Рая понимала: следователь-циник имел в виду немца и мужа. Она ответила:
– И «Этот», и «Тот» – порядочнее вас!..
Ей показалось, что капитан потянулся рукой к кобуре. Подумала: «Слава богу, кажется, конец! А о детях теперь позаботится муж». Но ее мучитель процедил сквозь зубы:
– Вот так и доложим куда следует!..
Может, он собирался еще чем-то постращать Раису, но в землянку вошел командир партизанского отряда. «Смершевец» встал неохотно, видно, привык к тому, что в отряде главнее его нет – он мог при желании любого подвести под статью. Если понадобится, и командира тоже…
А тот, приветливо улыбаясь, обратился к Раисе:
– Ну, товарищ Садырина, докладываю: мужички ваши лопают партизанскую кашу, аж за ушами трещит. И вам надо подкрепиться. Позже, когда стемнеет, отправим вас «кукурузничком» в Москву. Честное слово, я так рад за вас, да и за нас.
– Мне следовало бы посовещаться с вами… – вставил капитан.
– Нам что приказано? Не совещаться, а разыскать Раису…
– Израилевну, – поторопился добавить смершевец.
– Да, разыскать Раису Израилевну и доставить вместе с детьми. Полдела уже сделано… – Он с подчеркнутой галантностью взял Раису под руку. – Прошу в ресторан «Елки-моталки»…
– Как мне к вам обращаться? – спросила Рая.
– А просто: «товарищ Косолапый».
Впервые за последние сутки она улыбнулась.
– Так прозвали меня бойцы, – продолжал командир. – Ну ладно, пусть смеются – только бы воевали не косолапо…
– Какими словами мне… вас… – Рая не договорила.
Ее уже мучили мысли: как они долетят отсюда, из-за линии фронта? Что следователь передаст в Москву? Как встретит муж? Что подумает о ней Франц?..
Вместе с командиром Рая пошла к навесу, где за еловым пеньком весело «пировали» ее сыновья и дядя Савелий.
– Ну, как вам партизанские харчи? – спросил командир, обнимая мальчиков за плечи.
– Особенно понравилась ребятам зайчатина, – докладывал Савелий «Косолапому», а сам не спускал глаз с Раи: ему хотелось по ее лицу догадаться, как прошел разговор с капитаном из СМЕРШа. Он на себе испытал, как ведет дознание этот большой любитель покуражиться над людьми. Вдруг, немного повеселев, Савелий сказал: – Тут вот какое дело: Гриша просится к нам в отряд…
«Косолапый» и Рая переглянулись – рассмеялись. Гришу их смех обидел: шумно отодвинув алюминиевую миску, он закусил губу, отвернулся.
– Гриша! Ну что ты!.. Они просто обрадовались, что ты такой смелый малый. – И, снова обращаясь к командиру, Савелий показал рукой в сторону лошадей, стоявших на привязи и добавил: – Но просится в партизаны при условии, что мы дадим ему коня и автомат.
Командир крепко прижал к себе голову мальчика:
– Молодец, сынок… Мужской у тебя характер. Но сейчас вам надо торопиться в Москву. Саше надо в школу, он и так уже опоздал, да и папа вас ждет не дождется… Савелий Иванович, ты уж проследи за посадкой…
– Не сомневайтесь, – ответил тот с грустинкой.
Прощально козырнув, командир сказал мальчикам:
– Берегите маму, мужики. – Потом обратился к Рае: – Если не затруднит, по прибытии дайте хоть как-нибудь знать о себе…
– А куда дать знать? – спросила Рая растерянно.
– А прямо: Белоруссия, «Косолапому». – Он еще раз поднял ладонь к шапке-ушанке и быстро пошел к ожидавшему его смершевцу.
Рая и Савелий видели, как, удаляясь, мужчины о чем-то горячо говорили, особенно горячился капитан – его жесты были резкими.
«Нашептывает, гад», – подумал Савелий, но вслух этих слов не произнес.
Рая положила свою ладонь на руку Савелия, с трудом начала:
– Савелий, милый… Я не знаю, как выразить вам нашу благодарность…
– Погодите… – От смущения, от чувств к Рае он не мог говорить, потом сказал скороговоркой: – У меня есть просьба. В Крюково, под Москвой, живут мои родители… Если, конечно, живы… Там ведь страшные бои были… – Савелий протянул Рае письмо, конверт-треугольничек. – Если случится оказия, передайте это… И на словах скажите, что, мол, все хорошо… Медалью награжден. А что хромаю – не надо…
Хотя летчик и сказал, что до Москвы рукой подать, но летели они долго и беспокойно: от маневров над линией фронта их трясло, болтало. Гриша и Саша, уставшие от впечатлений, уснули сразу, как только самолет набрал высоту. И им не пришлось видеть и пережить то, что испытала их мать – зенитный обстрел. Когда вокруг самолета рвались снаряды и мотор ревел на предельной мощности, когда летчик старался вырваться из огненной зоны, Рая думала об одном: «Только бы сыновья увиделись с отцом!» Свою судьбу она предчувствовала…
Наконец самолет заскользил по посадочной полосе подмосковного военного аэродрома, подрулил к большому деревянному зданию. Оттуда быстро вышли трое мужчин. Рая напряженно высматривала среди них Геннадия. Она узнала бы его и в темноте, но… Мужа среди встречавших не было.
Летчик передал какой-то пакет одному из военных. Все они были явно не партизанского вида – в ладно пригнанных шинелях, хромовых сапогах, скрипучих портупеях. «Штабники» – сразу определила Рая. Шли к зданию, подгоняемые осенним ветром, быстро, почти бегом.
– Мама, где мы? – сонно спросил Гриша.
– В Москве, мальчик, – ответил ему тот, что спрятал за борт шинели пакет.