Летом 1962 года мы всей семьей поплыли на теплоходе по Днепру из Киева в Херсон. По пути навещали родных: в Черкассах жили мамины родственники, в Херсоне – папины. После Херсона решили поехать отдохнуть в черноморский город Скадовск, где начальником порта был папин одноклассник. Пока мы отдыхали на море, папе пришла телеграмма, что его просят в Николаеве принять участие в сборных концертах мастеров кино и эстрады. Концерты проходили на стадионе, и для папы придумали эффектный номер: Матвеев в костюме Нагульнова выезжал к зрителям, стоя на тачанке, делал почетный круг вдоль трибун, после чего читал монолог из «Поднятой целины». Первые несколько концертов прошли благополучно, а на последнем в повозку запрягли других лошадей – милицейских, скаковых, не привыкших ходить в упряжке. Папа понимал, что выезжать на таких лошадях опасно, но устроители его заверили, что лошади дисциплинированные, им наденут шоры на глаза, и беспокоиться не о чем. На том концерте на трибунах было много моряков-черноморцев в белых летних форменных рубашках. И когда папа выехал на поле стадиона, все моряки вскочили, стали аплодировать и кричать «ура». Лошади испугались этой огромной белой колышущейся массы и понесли. Тачанка перевернулась, и папу на скорости выбросило из нее. Сначала папа лежал в больнице в Николаеве. Но травмы были очень серьезными, и его решили перевезти в Москву. В Институте ортопедии и травматологии Евгению Матвееву сделали операцию на коленном суставе, и папа пошел на поправку. После выписки он даже снялся в фильме «Родная кровь». Там его герой Федотов прихрамывает, но не потому, что так задуман образ, а потому, что артист Матвеев хромал после операции. Казалось, худшее позади. Но неожиданно начались страшные проблемы с позвоночником, папа не мог ни ходить, ни стоять, ни сидеть – боли были дикие. Его опять госпитализировали. Для полного выздоровления понадобилось несколько лет – долгое время отец вообще не вставал с постели, потом ходил в жестком корсете. Ему присвоили группу инвалидности, и о возвращении к актерской работе не могло быть и речи. В больнице я регулярно встречала старших товарищей папы по Малому театру: Игоря Ильинского и Елену Гоголеву. Они хотели, чтобы Евгений Матвеев в качестве директора возглавил Малый театр вместо ушедшего Михаила Царева. Но папа принял прямо противоположное решение – уволился из театра, потому что не понимал, сможет ли он вообще вернуться к работе. В этот период работала одна мама – ее зарплата очень нас выручала. Несколько лет папиной болезни тяжело ей дались: Андрей только начинал ходить в школу, я была выпускницей и тоже заболела… И мама со всеми нами справлялась.
Но нет худа без добра – болезнь привела Евгения Матвеева к режиссуре. Он рассказывал: «Лежу я на спине, смотрю на белый больничный потолок, а он у меня как киноэкран…» Во время болезни он прочитал роман Анатолия Калинина «Цыган» и решил снимать по нему фильм. Это было задолго до знаменитой экранизации романа с Кларой Лучко и Михаем Волонтиром. Возможность дебютировать в качестве режиссера кино папе предоставили в Киеве на Киностудии имени Довженко. Матвеев долго не мог найти подходящего артиста на главную роль Будулая. «Женя, ну чего ты мучаешься, играй сам», – стали советовать коллеги. «Как же я буду играть в этом корсете!?» – отнекивался папа. Но сроки поджимали, уже надо было приступать к съемкам, и режиссер Матвеев решился взять ответственность за главную роль на себя. А в картине была сцена с танцем… И вот тут папа пошел на настоящую жертву ради искусства, на подвиг. Конечно, танцевать он полноценно не мог, но и дублера снимать не хотел – нужны были крупные планы. На съемочную площадку вызвали врачей, которые делали ему блокирующие уколы в область позвоночника. Отец танцевал дубль, терял сознание от боли, после чего ему опять делали блокаду – и так до тридцати раз. Но станцевал он эту сцену сам, правда, в основном руками и головой на крупных планах. А потом уже подмонтировали крупные планы пляшущих ног профессионального танцора.
После «Цыгана» Евгений Матвеев взялся за «Почтовый роман» – историю любви по переписке между революционером Петром Шмидтом (знаменитым лейтенантом Шмидтом) и Зинаидой Ризберг. На этот раз отцу были готовы предоставить свою площадку и «Мосфильм», и «Ленфильм», но режиссер посчитал своим долгом снять фильм на Киностудии Довженко – там, где ему рискнули доверить дебют. Потом с этой картиной папа ездил в Японию, где она демонстрировалась в рамках международной выставки от советского стенда – фильм произвел большое впечатление на иностранных зрителей. Интересно, что в то время мы жили в районе Арбата на улице Мясковского (теперь это Большой Афанасьевский переулок), а в Староконюшенном переулке, буквально через двор от нас, когда-то жила Зинаида Ризберг, пережившая любимого на 55 лет. Но, к сожалению, с Евгением Матвеевым они познакомиться не успели, она умерла в 1961 году.
Потом мы переехали на Люсиновскую улицу в просторную трехкомнатную квартиру. Квартира отличная, но была одна проблема: во дворе с папиной машины (у него были «Жигули»-«копейка») все время снимали колпаки. Это был жуткий дефицит, и, приходя в автомастерскую в поисках новых колпаков, Матвеев, как правило, свои же и покупал. Ему это изрядно надоело, и однажды он под колпак положил трешку и записку: «Ребята, возьмите деньги, но колпак поставьте на место». И сработало! А потом с партийно-правительственной делегацией папа был в Соединенных Штатах, и один большой начальник спросил его: «Евгений Семенович, вот почему все к нам пристают с какими-либо просьбами, а вы никогда ничего не просите?» «Так мне ничего и не надо», – ответил папа. «Не может такого быть! Говорите свои пожелания». – «Ну, раз так, то дайте гараж». Но вместо гаража Матвееву дали новую четырехкомнатную квартиру в доме с подземным гаражом – в Сетуньском проезде, недалеко от «Мосфильма», в природоохранной зоне реки Сетунь.
Папа продолжал снимать как режиссер. На съемках картин «Любовь земная» и «Судьба» я у него не была, так как сидела с маленьким сыном. Зато приехала к папе на его следующую картину «Особо важное задание». Я тогда работала в Союзе кинематографистов, и нужно было сделать материал о съемках этого фильма, со мной поехал оператор. Снимали картину на Воронежском авиационном заводе – помню, там стоял уже готовый к выпуску самый первый наш аэробус ИЛ-86. Мы его весь облазали. Ну, а другой цех освободили под декорации фильма, там поставили самолеты времен Отечественной войны. Приезжаю я в Воронеж. Перед гостиницей, где поселили съемочную группу, сидит Николай Афанасьевич Крючков, с которым мы давно были знакомы. Говорит мне хитро: «Светка, там тебя сюрприз ждет». Думаю: «Интересно, что такое?» Прихожу в номер – полная ванна карпов, линьков и другой рыбы. А Крючков был заядлым рыбаком. Устала я после поезда жутко, в душ хочется, а ванна занята. Делать нечего, стала вылавливать этих карпов, а они скользкие, дрыгаются, вырываются – начали скакать по всему номеру. Кое-как, проклиная все на свете, справилась. Николай Афанасьевич меня научил, как готовить карпа по-монастырски: нужно очистить рыбу от чешуи, распотрошить, обжарить, сделать соус из сметаны, чеснока и укропа, залить рыбу этим соусом, сверху посыпать тертым сыром и томить под крышкой. Получается просто нечто! Собрала я по всей гостинице сковородки и полночи с этими карпами возилась, а потом пошла разносить готовую рыбу членам съемочной группы по номерам. Было уже за полночь, когда я пришла в папин номер, а он вместе с оператором, художником, вторым режиссером и ассистентами все еще работал над завтрашними сценами. Этот фильм Матвеев снимал на «Кодак» – пленка дорогая, ее надо было экономить. Поэтому все сцены папа заранее тщательно репетировал, а потом снимал в два-три дубля. И у него всегда получалась экономия пленки и опережение сроков сдачи материала, за что вся съемочная группа получала премию. Поэтому работать с Евгением Матвеевым хотели все! Оставив папе рыбу, я направилась к Николаю Афанасьевичу Крючкову. Но он мне неожиданно (или к моему удивлению) заявил: «Девочка, я эту гадость не ем!» И все время, пока я была в экспедиции, Николай Афанасьевич рыбку ловил, отдавал мне, и мы кормили всю гостиницу…
Папу любили все: и простые люди, и в высоких кабинетах. У него была невероятная сила духа и созидательная энергетика. На «Мосфильме» говорили, что если Матвеев прошел по коридору, а ты через какое-то время идешь следом, то сразу чувствуешь – здесь проходил Евгений Семенович. Когда он появлялся в Союзе кинематографистов, сразу начиналось перешептывание: «Матвеев пришел, Матвеев!» Он был большой, широкоплечий, обаятельный – мгновенно заполнял собой любое пространство. Даже на правительственных приемах, как только мы входили, гости сразу бросали свои тарелки, и вокруг папы собиралась толпа. А ведь там были далеко не простые люди, но всем хотелось с ним поговорить, узнать его мнение. Евгений Матвеев был очень образованным человеком и прекрасно разбирался во многих сферах: в искусстве, в жизни, в политике. С приемов домой отец возвращался голодным, потому что за разговорами поесть не успевал. Иной раз едем домой с банкета, а он меня спрашивает: «Как думаешь, мама что-нибудь приготовила на ужин?» Мама сопровождать его на эти приемы не могла из-за работы или домашних хлопот, а меня папа везде с собой таскал. И когда представлял меня: «Моя дочь Светлана», – ему часто с ухмылкой отвечали: «Женя, да брось ты… Дочь…» Поэтому я эти мероприятия ненавидела. Как-то раз мама была с театром на гастролях, а мы с папой остались вдвоем. В один из дней после школы мы встретились с папой возле Малого театра и пошли обедать в «Метрополь». На следующий день прихожу в школу, а мне говорят: «Знаешь, Светка, а твоего отца вчера в ресторане с какой-то девицей видели…»
7 ноября, 1 мая и в другие государственные праздники мы с папой сидели на Красной площади на трибунах, смотрели демонстрации, а потом по специальному приглашению шли на обед в Кремль. На таких приемах всегда присутствовало и высокое партийное руководство, не раз я видела и Леонида Ильича Брежнева. Кстати, Евгений Матвеев играл Брежнева – в фильме «Солдаты свободы». А узнал он о том, что его ждет такая роль, в очереди в мосфильмовском буфете. К нему подошел режиссер Юрий Озеров: «Женя, я тебя поздравляю!» Отец удивился: «С чем вы меня поздравляете?» – «Будешь Брежнева у меня играть!» Потом Матвеева пригласили в Госкино для разговора. «Да не могу я сейчас сниматься, – стал отказываться папа, – у меня одна картина не доделана, другая стоит в плане». «Евгений Семенович, этот вопрос уже решен, – был ответ высокого начальства, – ваша кандидатура утверждена в Политбюро! Или снимаетесь, или партбилет на стол». Отец говорит: «Застращали – партбилет, партбилет… Хорошо, я согласен. А как мне Леонида Ильича играть? В жизни он гэкает, мне тоже гэкать или нет?» – «Вы артист, вы и решайте». «Я понял, – отвечает папа, – значит, если “ТАМ” понравится – вы в шоколаде, если не понравится – я в дерьме…» – «Ну, как-то так…» Всю ночь он ломал голову, как преодолеть этот дефект Брежнева, и нашел выход! Все слова в сценарии с буквой «г» он заменил на синонимы. И Леонид Ильич остался доволен. На закрытом просмотре в Кремле жена Генсека Виктория Петровна сказала: «Леня, смотри, а в этом кадре ты!» «Нет, – ответил Леонид Ильич, – это не я, а артист Матвеев!» Конечно, после этой роли завистники стали писать, что у Матвеева премии, награды, ордена, звания, потому что он сыграл Брежнева». Папа все это читал с грустной усмешкой и говорил: «Какое счастье, что я все это получил еще до роли Брежнева. Даже звание народного артиста СССР папа получил за два года до выхода этого фильма!