дку, где Кузьме определили читать. Все под руку аж до очередного случайного транспорта, который повезет их в следующее место, где самоотверженно трудятся бойцы невидимого тыла.
В этот раз с транспортом им повезло: прокурор спецколлегии, оказавшийся на том же объекте, предложил отвезти их в Соликамск. Прокурор ехал со своим шофером, молодым парнем очень угрюмого вида. Расстояние от Молотова до Соликамска было неблизким, но об этом Марк не задумывался. Он был счастлив, что мог видеть своих попутчиков, что мог заглядывать через стекло дверцы на сгущающуюся вокруг машины темень. Глаза Марка так устали от повязки, что теперь даже темень казалась излишне яркой и вызывала неприятную резь. Но жаловаться было некому и незачем. Все-таки война.
«Газик» выдавил колесами треск из досок деревянного моста.
Марк оживился, прильнул-прижался носом к стеклу дверцы.
Где-то далеко мелькали огоньки, и их едва заметное отражение дрожало на далекой воде.
— Что за речка? — спросил Марк, уткнувшись взглядом в спину шофера.
— Косьва, — ответил прокурор. — Далеко еще. Мост и речка остались далеко позади, и только ночь их сопровождала, не отвлекаясь ни на мгновение.
«Приставник» Парлахов уже похрапывал и даже на ухабах не просыпался. Сидевший впереди прокурор, может быть, и не спал, но был он как-то внутренне сосредоточен и, наверно, даже не обращал внимания на то, что его куда-то везут, что он едет по этой ночной разбитой дороге в далекий Соликамск.
Только шофер уверенно выкручивал баранку, объезжая на ходу особо глубокие рытвины. Иногда он дергал плечами и крутил головой, чтобы размять затекшую шею, Назад он не оборачивался.
Марк вздохнул огорченно — одиноко ему стало. Вздохнул и закрыл глаза. Только руки посильнее обняли зачехленную в хорошую шинельную ткань клетку со своим близким боевым товарищем, пожалуй, единственным родным существом.
В Соликамск приехали лишь на следующий день к вечеру. Попрощавшись с прокурором и шофером, и остались одни среди серого, почти невидимого в темноте города.
— Стой здесь и никуда не отходи! — приказал Марку «приставник» и нырнул в темень.
Марк стоял и медленно коченел, все так же прижимая к груди зачехленную клетку.
— Как ты там, Кузьма? — дрожащим голосом спросил он. Из клетки никакого шума не доносилось, и это встревожило Иванова. Подумал он было расчехлить клетку и заглянуть туда — жив ли его товарищ, но тут же сообразил артист, что это вдвойне опасно для попугая, и не стал этого делать.
Не стал, а все-таки нервничал, сам замерзая. Боялся, что найдут они какойнибудь ночлег, там расчехлит он клетку — а Кузьма мертвый!
— Ну пошли! — прозвучал рядом голос «приставника» Парлахова.
— Куда? — спросил Марк.
— Сорок пятый рабочий барак энского завода, понятно?
— Да. — Марк кивнул и, высмотрев в темноте Соликамска фигуру «приставника», пошел за ним следом.
Барак был деревянный и имел два шатких этажа. Гниловатая лестница так трещала под ногами, будто вот-вот готова была провалиться.
Старушка, которая со свечой вела их в служебную комнатёнку на втором этаже, приговаривала на ходу: «Только там окна фанерой забиты, голубчики… фанерой забиты, так што ногами лучче к фанере, к окнам… а не то просквозит…» Поставив свечу на табурет, старушка ушла. Марк первым делом проверил, жив ли попугай. Оказалось, что жив. На радостях Иванов даже не обратил внимания на отсырелость набитого соломой матраца. Залег на него, не раздеваясь, прямо в шинели, и стал ждать сна.
Утром проснулся от какого-то шума, доносившегося с улицы.
Парлахова не было. Протерев глаза рукой, Марк полез в вещмешок, достал оттуда кулек со смешанным зерном и мерный пятидесятиграммовый стаканчик, зачерпнул им зерна и высыпал в кормушку клетки.
Кузьма с печалью во взгляде посмотрел на свой паек военного времени. Потом глянул и на хозяина.
Марку почему-то стало стыдно, хоть никакой вины в этот момент перед птицей не имел. Зачерпнул еще полстаканчика, добавил Кузьме и вышел из комнатенки на поиски воды.
Пока нашел старушку и взял у нее кружку ледяной воды, прошло минут пятнадцать.
«Приставник» уже сидел на своей лавке, покрытой таким же набитым соломою матрацом. Сидел и, видимо, ждал Марка.
— Концерт в пересменку, в час дня, — сказал он. — Позавтракать разрешили в рабочей столовой в тринадцатом бараке…
Марк обрадовался, услышав о завтраке. Обычно приходилось обходиться одним обедом.
— …но там будут завтракать три засекреченных инженера, так что придется повязку одеть… — закончил свое сообщение Парлахов.
Иванов тяжело вздохнул — есть с завязанными глазами ему еще не приходилось. Но есть хотелось.
Оставив птицу в комнатенке, Парлахов и Иванов отправились на поиски тринадцатого барака. Искать долго не пришлось. Перед тем, как войти в одноэтажное деревянное зданьице, «приставник» натянул на глаза Марку повязку.
— Что-нибудь видно? — спросил он.
— Правый немножко видит… — признался Иванов.
— Вверх видит или вниз?
— Вниз.
Парлахов подтянул повязку книзу.
— А теперь? — спросил он.
— Теперь ничего не видно.
— Ну, цепляйся и пошли! — скомандовал «приставник».
По привычке Марк взял Парлахова под руку.
— Ступенька! — предупреждал «приставник» по дороге в рабочую столовую. — Осторожно, порожек! Так. Я тебя сейчас посажу вот… тут опускайся. Да опускайся же!
Марк медленно приседал, желая как можно быстрее наткнуться задницей на табурет. Наконец наткнулся. Расслабился.
— А что там на завтрак? — спросил он.
Но никто ему не ответил. Видно, Парлахов уже пошел к окошку выдачи пищи.
Посидев минуту без движения, прислушиваясь к внутренней жизни рабочей столовой, Марк стянул с рук перчатки, засунул их в карманы шинели и потер ладони одну о другую, вызывая в коже ощущение тепла.
Где-то рядом звякнула железная миска. Марк встрепенулся, снова замер.
Какой-то шум слышался в этом помещении, но никаких разговоров, даже никакого шепота!
— Ну вот и я! — очутился рядом голос «приставника» Парлахова.
Прямо перед Ивановым тяжеловато грохнула наполненная чем-то миска.
— Правую руку вытащи! — попросил Парлахов. Марк подчинился.
— Что там? — негромко спросил артист.
— Пшенка на комбижире! — ответил, присаживаясь, Парлахов.
— А чай будет?
— Так я же принес! — слегка раздраженно сказал «приставник».
Левой рукой Марк нащупал миску, подравнял ее по линии своего лица и придвинул поближе к краю стола. Стал кушать. Каша была горячей и поэтому вкусной.
— Тут много людей? — спросил через минутку Марк. Парлахов покрутил головой и после паузы ответил:
— Восемнадцать.
Марк кивнул. Съел еще три ложки каши.
— И женщины есть? — снова спросил Парлахова.
— Все женщины, — ответил тот.
— Так что, этих засекреченных нет тут?
— Вроде нет.
— Так, может, я повязку сниму?
— Нельзя! — строго сказал Парлахов. — А вдруг они зайдут и ты их увидишь?
— Да… — согласился с доводом Марк и снова занялся кашей.
Потом медленно поводил левой рукой над столом, разыскивая чай. Нашел. Отпил. И так хорошо ему стало.
— Давай Кузьме немножко теплой каши возьмем? — предложил он «приставнику».
— Бери! — сказал тот.
— А во что?
— А хоть в руку! — бросил Парлахов.
Марк быстро допил чай.
Потом тяжело вздохнул. Залез правой рукой в миску с недоеденной еще горячей кашей, зачерпнул полную ладонь и застыл так, думая.
— Помоги, а? — снова обратился к «приставнику».
— Че помочь?
— Перчатку на правую руку надеть, чтоб каша не остыла… в правом кармане перчатка.
С грехом пополам натянул Парлахов на правую руку перчатку. Хорошо еще, что перчатки Марку выдали размера на три больше, и рука в ней поместилась свободно, и каша в ладони не рассыпалась.
Вышли на улицу. Там уже «приставник» снял с глаз Марка повязку, и вернулись они в свой сорок пятый барак.
Кузьма, казалось, был очень рад теплой пшенке. Клевал ее с аппетитом и удовольствием. Марк сидел рядом и наблюдал за любимой птицей, вместе с ней радуясь.
Потом немного порепетировали и двинулись в сторону энского завода.
Как только за деревянной серой улицей показался такой же деревянный серый забор, Парлахов натянул на глаза Марку повязку, Марк взял своего «приставника» под руку, и пошли они уже медленнее.
Со стороны для незнающего, в чем дело, человека эти двое показались бы странной парочкой: оба в шинелях, но один с завязанными глазами и с зачехленной клеткой в левой руке. Но со стороны никого не было. Улица была пустынна и тиха.
— Осторожно, ступенька и порожек! — предупредил «приставник», разворачивая Марка вслед за собою налево.
Это была проходная. Марк слышал, как Парлахов докладывал какому-то военному об их прибытии, разворачивал свои и Марка документы. Потом снова двинулись, уже по территории энского завода. Тут уж каждую минуту Марк слышал: «Ступенька, лестница, ступенька вниз…» Наконец остановились.
— Где мы? — поинтересовался шепотом Иванов.
— В помещении завода, — сухо ответил Парлахов. — Дай клетку! — через минуту уже другим, более оживленным голосом приказал «приставник».
Еще через пару минут Марк ощутил на своем правом плече цепкие лапки Кузьмы.
— Что, уже? — прошептал вопрос Марк.
— Через пару минут. Еще не все собрались! — спокойно прошептал ему в ответ Парлахов.
Марк замер и ждал. Уже привычная, но такая неприятная темнота его наглазной повязки заставила закрыть глаза. Где он сейчас стоит? Кто на него смотрит? Что он здесь такое? Может, и прав был тот толстяк в Крыму, в санатории «Украина», который потом вместе со статуей разбился? Что он тогда говорил? Что Марк паразит? Что на птице паразитирует?
— Дорогие и самоотверженные товарищи труженики энского завода! — отвлек Марка от тяжелых размышлений голос Парлахова. — Родина помнит о вас. Родина знает о вашем героизме! И вот сейчас, в эти минуты пересменки перед вами выступит московский артист Иванов с попугаем Кузьмой. Пусть это короткое выступление поможет вам на минуту забыть о тяготах и лишениях и вспомнить о ваших близких, о тех из них, кто защищает нашу великую страну от немецкофашистского врага!