Ромашкин набрал нужный номер. Как и было рассчитано, Зайцев ещё не ушел на работу, ответил сам. Василий стал говорить по-английски:
— Господин Зайцев? Доброе утро. Я беспокою вас по поводу вашего обращения — помните?
— Да, помню, конечно! — ответил Зайцев.
— Так вот, наше руководство решило удовлетворить вашу просьбу.
— Спасибо, я очень благодарю, когда я могу прийти? — немного волнуясь, спросил Зайцев.
Чтобы сообщение выглядело более заманчиво и убедительно, Ромашкин сказал:
— Нам кажется необходимым немедленно отправить вас в Лондон, чтобы избежать неприятностей, которые могут возникнуть для вас здесь.
— Да, я с вами согласен.
— Тогда я приготовлю билеты на ближайший рейс. Вы захватите обязательно ваш паспорт, мы поставим в него нашу визу, чтобы пройти формальности в здешнем аэропорту. Улетать надо очень быстро, вы понимаете почему.
— Хорошо, я это сделаю.
— Теперь, нам кажется, вам не следует до отлета находиться в нашем посольстве. Лучше, если ни наши, ни ваши не будут знать, где вы находитесь. Запишите адрес, где мы вас ждем в любое удобное для вас время.
— Я записываю.
Ромашкин продиктовал адрес конспиративной квартиры Михаила.
— Я готов прибыть немедленно, — заверил Зайцев.
— Будьте осторожны, не спешите, лучше приходите во второй половине дня, мне надо ещё взять билеты, — посоветовал Ромашкин и повесил трубку.
— Зачем ты его удерживал, пусть бы приходил прямо сейчас, — удивился Миша.
— И будем с ним целый день валандаться? Придет ближе к отплытию «Анадыря». Упакуем его и сразу в путь. А весь день проведем с тобой, нам есть что вспомнить!
— Жаль, нельзя выпить за нашу встречу! — пожалел Чернов.
— Немножко можно! Давай пивком побалуемся — такую жару ты организовал в своем Стамбуле!
— Мы тут будем пивом баловаться, а вдруг он не придет. Что-нибудь заподозрит.
— Не должен, мы с ним вроде бы по-хорошему поговорили, было полное взаимопонимание.
— Нет, Вася, поеду я к его квартире, посижу в машине на всякий случай. Прослежу, как бы он в другое место не отправился.
— И то верно! Езжай, — согласился Ромашкин и добавил: — Только будь осторожен, не сопровождай его машину, когда ко мне будет ехать. Держись подальше. Если он тебя заметит — хана всей нашей затее.
— Не беспокойся.
И вдруг Василий предложил:
— Если он придет сюда — значит, поверил. Зачем же его усыплять? Скажу ему, что будем отправляться на корабле, и он сам со мной приедет в порт.
—А как же ты его на «Анадырь» заведешь? Он сразу все поймет.
—Да, ты прав. Давай не будем рисковать. Езжай, паси его от квартиры. А потом жди в машине. Я тебе дам знак, когда у меня будет все в порядке.
Оказывается, просидеть в квартире в ожидании кульминационного события не так просто. Ромашкин ходил по комнатам, включал и выключал телевизор, листал старые журналы, но время тянулось ужасно медленно. Пришла даже такая мысль: "А вдруг Зайцев меня где-то все же видел, мог встретить даже не в управлении, а на футбольном матче или в театре, в ресторане, наконец, с Мэри, да и без нее бывал я в них нередко. Что тогда? Если он меня расколет, это должно обязательно отразиться на его лице. И тогда… Тогда дело дойдет до рукопашной, придется брать силой. Вот тут Миша очень пригодился бы. Но он будет ждать сигнала в машине. Лучше бы он сидел в соседней комнате. Но теперь уже не поправишь. А Зайцев тоже разведчик, человек бывалый, приемы, наверное, не хуже меня знает. Справлюсь ли?
Звонок у входа раздался неожиданно, хотя и ждал его Василий целый день. Он открыл дверь и, улыбаясь, приветливо пригласил:
— Входите, я вас жду.
Зайцев был средних лет, среднего роста, чернявый (как и полагалось для работы в Турции), в темных глазах его были и беспокойство, и вопрос.
— Входите, входите, — подбадривал Ромашкин, — здесь вы будете в безопасности.
Зайцев вошел, огляделся, протянул руку. Он хорошо говорил по-английски.
— Я благодарю вас за заботливое отношение ко мне. Вы не пожалеете. Я принес некоторые очень вас интересующие документы.
Василий наращивал доверие:
— Надеюсь, этих документов не хватятся несколько часов, которые необходимы нам до отлета в Лондон? Кстати, паспорт вы принесли?
Зайцев подал свой дипломатический паспорт.
— Очень хорошо. Ну, что же, господин Зайцев, предлагаю выпить бокал шампанского, обмыть успешное начало вашей новой жизни.
Он пригласил гостя к столу с закусками, спросил:
— Шампанское, виски?
— Лучше виски, у меня сейчас такое состояние, хочется чего-нибудь покрепче.
А у Василия был подготовлен хрустальный фужер для шампанского, но он не растерялся:
— О пожалуйста, у меня есть замечательное шотландское виски «Чивас регал». — Ромашкин налил виски в фужер и весело добавил: — Если в таком возбужденном состоянии, рюмочка вам не поможет. — И опять-таки, чтобы окончательно избавить Зайцева от малейшего подозрения, добавил: — Я от вас не отстану, — и налил себе в такой же бокал из той же бутылки.
Зайцев выпил одним махом. Стал накладывать в тарелку закуски. Но скоро почувствовал что-то неладное, движения его становились вялыми, сознание туманилось. Он пытался что-то сказать, но с невнятным мычанием стал крениться и упал бы, если бы не поддержал его Ромашкин.
Положив Зайцева на пол, Василий тут же выглянул на улицу и помахал Михаилу. Вдвоем они перенесли Зайцева на диван. Посмотрев друг другу в глаза, почему-то негромко, несмотря на то, что их никто не может услышать, прошептали:
— Ну, лед тронулся!
— Полдела сделано!
Поскольку времени до отплытия «Анадыря» было ещё много, Миша предложил:
— Давай Вася, и мы по стопочке тяпнем за неплохое начало. Только ты фужеры не перепутай, а то свалишься, я вас обоих до «Анадыря» не доволоку.
Темнело. Миша подогнал машину к крыльцу. Когда на улице не было ни души, вынесли тяжеленного Зайцева и посадили на заднее сиденье. Ромашкин сел с ним рядом, Чернов — за руль и спокойно, не нарушая правил движения, не превышая скорости, повел машину в порт. Подъехали к самому трапу «Анадыря».
Недалеко от трапа прохаживался турецкий полицейский. Надо было его как-то нейтрализовать. Василий остался в машине и наблюдал любопытную немую сценку: Чернов подошел к полицейскому, тот отдал ему честь, Михаил, не говоря ни слова, достал из кармана десятидолларовую купюру и подал её полицейскому. Страж порядка (оказался понятливый) быстро взял деньги, вскинул руку к козырьку и пошел, не оглядываясь, в сторону трапа. Василий и Михаил подхватили Зайцева под руки и поволокли вверх по трапу. У борта ждал капитан, он коротко бросил вахтенному: «Пропустить».
Ромашкин весело сказал матросу:
— Перебрал на прощание товарищ!
— Бывает, — так же весело ответил матрос. В каюте Василий сказал:
— Миша, я тебя провожать не пойду, его нельзя оставлять без присмотра ни на минуту.
— Не беспокойся, проснется только в Одессе. Ну, будь здоров! Приеду в отпуск, увидимся. Передай мой привет Зое Афанасьевне.
Зайцев крепко спал всю ночь, это избавило Ромашкина от неприятных разговоров с ним.
…В Одессе все было гораздо проще. Встретили двое в гражданском. Василий не знал, были они из КГБ или из ГРУ. Дали Зайцеву понюхать нашатыря. Он проснулся и некоторое время ничего не мог понять. Потом своим ходом, с помощью сопровождающих, но все ещё нетвердой походкой спустился по трапу и сел в поджидавшую «Волгу».
Прилетев в Москву, Ромашкин позвонил прямо из аэропорта по телефону, который когда-то дал ему ещё Кузнецов. Услыхав голос Захарова, доложил:
— Ухажер вернулся, ваше поручение выполнено.
— Я в курсе. Молодец, сработал чисто. Пока объявляю тебе благодарность, продолжение будет.
Но радость возвращения омрачило печальное известие, которое ожидало Василия дома. Зоя Афанасьевна, всплеснув руками, запричитала громче обычного:
— Ну где же вы пропадаете? Такая беда! А вас нигде найти невозможно, я уже и на работу звонила. Говорят: в командировке. Что за командировка такая, из которой нельзя отозвать человека?! Я настаивала, но они уверяли — невозможно.
— Что случилось, Зоя Афанасьевна?
— Случилось самое ужасное — умерла ваша мама. Пришло три телеграммы, вас ждут на похороны, а вы где-то разъезжаете. Вам нужно вылетать немедленно, может быть, успеете, хотя прошло уже три дня. От вас ответа не было, наверное, похоронили.
Василий сразу взял такси и помчался в аэропорт. Но в этот же день рейса в Оренбург не было. Вылетел на следующий день. Он все ещё не мог опомниться от тяжкой новости. Мама вроде бы не болела, не старая, умерла очень неожиданно. Но сколько она пережила! Из-за меня, моих бедствий: в тюрьме, в лагерях, в штрафной роте. Каждый день ждала похоронку всю войну. И дождалась — одну — о гибели отца.
Как она жила одна после войны, Василий почти не знал. Отправлял деньги, писал письма, несколько раз приезжал в отпуск. А все остальное время она жила очень одиноко. И вот теперь её нет.
Василий опоздал, мать похоронили друзья и соседи накануне его прилета. Ждали трое суток, но не было даже телеграммы. Терялись в догадках: если сам Вася болен, то через кого-нибудь мог сообщить. Решили: в отъезде. А ждать больше трех дней не позволяла жаркая летняя погода.
Василий попросил соседку Варвару Ильиничну показать, где находится могила. Он довез подругу мамы на такси до кладбища, купил большой букет цветов и неспешно шел за пожилой женщиной по тихим дорожкам, мимо крестов и памятников. Могила мамы была свежая. Земля ещё не просохла. Не было на ней ни креста, ни надписи. Скромные букетики цветов даже не покрывали холмик.
Василий вытирал слезы, ему было жаль не только матери, но бедной её жизни и вот этого более чем скромного захоронения.
— Подождите меня здесь, Варвара Ильинична, я сейчас вернусь.
Он пошел к воротам кладбища, спросил торговку цветами, у которой розы и г