— Нет, — сажусь рядом. — Деньги я взяла взаймы у лучшей подруги. Мне нужно укрытие.
— Так отсидись у подруги. В чем проблема?
— Не могу. К ней уже приходили полицейские. Если я вернусь, меня схватят.
— Вот и хорошо. Расскажешь ментам, как все было.
— Кто мне поверит? Я сама не знаю наверняка, какое отношение имею к убийству.
— А если спрячешься в моем доме, узнаешь?
— Сделаю все, чтобы узнать. Пожалуйста, — я соединяю ладони в молитвенном жесте, — дай мне шанс разобраться, виновата я в Катиной смерти или нет. Если сейчас меня поймают и посадят в тюрьму, я всю жизнь буду считать себя убийцей.
— Вот что, — отводит глаза он, — утро вечера мудренее. Сегодня можешь переночевать у меня, а завтра решим, как быть дальше.
Игорь стелет мне на диванчике в комнате, задуманной как столовая. Судя по слою пыли на обеденном столе, им уже давно никто не пользуется. Спинки стульев, похоже, заменяют коту когтеточку. Не снимая халата, я ложусь под одеяло. Игорь щелкает выключателем и, выйдя из комнаты, оставляет дверь приоткрытой. Так всегда делала мама, чтобы в комнату пробивался свет и я не боялась спать одна. В мягком полумраке на душе становится тепло. Веки сами собой опускаются. Дыхание становится медленным и глубоким.
Из дремоты меня вырывают скрип двери и звук шагов. Я вздрагиваю и открываю глаза. Проникающий из распахнутой двери свет очерчивает силуэт входящего. В низенькой округлой фигурке я безошибочно узнаю падчерицу. Катя неторопливыми шагами приближается к кровати. Из-за бьющего в глаза света мне не удается различить ее лица, но я не сомневаюсь, что передо мной мертвый ребенок. Катя совсем близко, от ее ледяного дыхания по коже пробегают мурашки. Привычным движением она разворачивается на каблучках и садится ко мне на колени. Ручки обхватывают плечи, и Катя, жалобно хныча, как будто у нее разболелся животик, начинает покачиваться. Стараясь не шевелить ногами, я поднимаюсь на локтях и тянусь к малышке. Мне хочется прижать ее к себе, пожалеть, но стоит Кате повернуться ко мне лицом, как руки сами собой отдергиваются и я в ужасе откидываюсь на подушку. Из огромной дыры в центре Катиного лба вытекают кровавые сгустки. Я зажмуриваюсь, а Катя продолжает покачиваться у меня на ногах. Тело немеет, не удается пошевелить даже пальцем. В груди холодеет от мысли, что мне уже никогда не сдвинуться с места. Холод разливается по животу, перетекает в руки и ноги, поднимается по шее. В ужасе я открываю глаза.
В комнате светло. У меня на коленях вылизывается кот. Я медленно выдыхаю и осматриваюсь. Из-за спинки дальнего стула высовывается затылок с каштановыми завитками волос. Такими же, как на фотографиях с последнего Катиного дня рождения. Когда-то тетя Женя, библиотечный сторож, объяснила мне, что говорить «последний день рождения» — плохая примета, надо называть его «крайний». На этот раз я не ошиблась. Пятилетие — последний день рождения в Катиной жизни, а значит, ребенка, сидящего на стуле, не существует.
Наверно, я все еще не проснулась. Кошмар продолжается, и мне придется досмотреть его до конца. Я отодвигаю одеяло вместе с котом и поднимаюсь. Спину ломит после ночи на неудобном диване. Стоп! Это же сон, я не должна чувствовать боль. Щипаю себя за предплечье и ойкаю от неожиданной остроты ощущений. Больно, и кожа покраснела. Перевожу взгляд обратно на кресло в надежде, что наваждение уже рассеялось. Ребенок по-прежнему сидит за столом. Сердце подпрыгивает к самому горлу, дышать становится все тяжелее. Будь что будет. Я хочу узнать правду раньше, чем потеряю сознание. Шагаю вперед и хватаюсь за спинку стула. Девочка, повернувшись вместе с сиденьем, смотрит на меня стеклянными глазами.
Глава 4Эксперимент
Я хватаю ее за руку и вытаскиваю в коридор. Из кухни доносится звон посуды. Как туда добраться — я не помню, поэтому, как и ночью, иду на звук и запах жареного мяса.
— Что это значит?! — потрясаю куклой перед стоящим возле плиты Игорем.
На нем другие джинсы с накладными карманами и свежая, идеально выглаженная рубашка в розово-серую клетку, сверху надет фартук. Волосы уложены в прическу, которую моя мама называла мальвиной: верхняя часть забрана в хвостик, а остальная шевелюра свободно спадает на шею.
— Это значит, что я согласен, — отвечает Игорь и поворачивается к плите, чтобы снять со сковороды яичницу.
— На что? Свести меня с ума? — опускаю «приведение» на пол.
— Ты боишься кукол? Я не знал, извини.
Только сейчас я замечаю, что в горле у меня пересохло, больно сглотнуть. Язык распух и стал шершавым, как у кота. От запаха подгорелого мяса в животе урчит и, кажется, что-то переворачивается. Похмелье. Как я могла напиться, да еще в доме у малознакомого мужчины?
— В холодильнике есть кола, — говорит Игорь, без слов понимая мое состояние. — Сейчас достану.
Угрызения совести отступают на второй план. Залпом выпиваю стакан колы, глядя как Игорь с третьей попытки разбивает яйцо. Желток растекается, вместе с белком на сковородку попадают осколки скорлупы. Игорь замечает ужас в моих глазах и пожимает плечами:
— Да ладно, потом выковыряешь. Я так всегда делаю.
— Стой! — спасаю следующее яйцо я. — Давай помогу.
Он садится за стол и постукивает ногтями по столешнице в ожидании завтрака.
— Яичницу еще и солить надо?! — заглядывает через меня Игорь.
Я ставлю перед ним тарелку с глазуньей и жареным салом, источающую ароматный пар. Он с аппетитом откусывает мясную верхушку от кусочка сала, отрезает первый ломтик яичницы, за ним — второй, третий…
— Что? — поднимает на меня глаза Игорь. — Чего ты смотришь?
— Ничего, просто…
— Благодарности, что ли, ждешь?
— Ну, ты мог бы сказать спасибо, если, конечно, тебе нравится.
— Нравится, но я же не просил тебя готовить. Ты сама захотела, мне тебя благодарить не за что. Чем заглядывать мне в рот, лучше бы поела.
Я снимаю со сковороды вторую порцию глазуньи и принимаюсь ковыряться в ней вилкой.
— Я был в магазине. Говорят, тебя повсюду разыскивают менты. Что думаешь делать?
— Не знаю. Ира, моя лучшая подруга, посоветовала уехать.
— Сбежать от следствия? Хорошая подруга.
— Иначе меня посадят!
— Теперь уже наверняка, — говорит он и, заметив ужас в моих глазах, пытается перевести тему. — Как думаешь, кто убил Катьку?
— Не представляю.
— Как насчет Олега? Почему ты так уверена, что это не он? Убивать дочку специально он бы не стал, но вдруг на него нашло затмение, бешенство…
— На Олега это не похоже. Он умеет держать себя в руках.
— Умеет он, как же… Где было его хваленое самообладание, когда он поставил тебе фингал под глазом?
— Олег не сумасшедший. Он оставался спокоен, даже когда бил меня.
При этих словах вилка в руке подрагивает. Что толку скрывать? Олег меня бил, и сосед, конечно, знал об этом. Он не раз пытался расспросить меня о ссорах с мужем, но наши разговоры всегда выходили мне боком. После свадьбы Олег сделал все, чтобы на моем пути встречалось как можно меньше мужчин. Игорь был единственным представителем противоположного пола, с которым я перемолвилась парой слов за последний год.
— Тебе лучше знать, — сдается он. — Если Олег не убивал дочку, кто тогда пустил Катьку на сало? Может, враги?
— Какие враги у пятилетней девочки? — с трудом сглотнув, кладу недоеденный кусок сала обратно на тарелку.
— При чем здесь девочка? Я говорю о твоих врагах. Кто-нибудь хотел тебе насолить?
— Мне? Зачем?!
— Откуда мне знать. Может, отвергнутый ухажер или бывший любовник. Вспоминай!
— Не было у меня ни ухажеров, ни любовников, — говорю я и тут же прикусываю язык.
— Святая!
— Не святая, — прячу лицо в ладонях.
— Ну, соберись! — похлопывает меня по плечу Игорь. — Как ты докажешь свою невиновность, если сама все время сомневаешься?
— Я бы жизнь отдала за уверенность, что не убивала Катю.
— Жизнь не надо, хватит получаса.
Ладони отрываются от лица, я пытаюсь разглядеть Игоря сквозь мутную пелену слез.
— Думаешь, я просто так с утра пораньше съездил в центр и купил в «Детском мире» самую большую куклу? Кстати, она интерактивная: понимает речь, умеет разговаривать, ест и ходит на горшок. Надо ее покормить. Хочу посмотреть на интерактивные какашки.
— И что мы будем с ней делать? — оглядываюсь на чудо-куклу. — Подбросим Олегу и посмотрим, как его хватит инфаркт?
— Хуже. Мы ее убьем.
— Собираешься убить куклу? Чем, интерактивным топором?
— Не я, а ты. Проведем следственный эксперимент. Пойдем ко мне в спальню.
— Вот еще!
— Передвинем мебель, — игнорирует мои возражения и выходит из кухни Игорь. — Надо воссоздать место преступления.
Мне ничего не остается, как поднять с пола куклу и пойти за Игорем. Его спальня не похожа на Катину комнату, но набор мебели почти совпадает, за одним исключением: с первого взгляда мне не удается обнаружить шкаф. Интересно, где он хранит идеально отглаженные рубашки?
— Показывай, где что стояло.
— Нам понадобится шкаф.
— Хм… — чешет щетину на подбородке Игорь. — Катька могла об него удариться, когда падала?
— Вряд ли. Она стояла ближе к кровати.
— А где стояла кровать?
— В углу, возле окна.
— Хорошо, что у нас есть окно, а то это могло бы стать проблемой, — говорит он и отступает на шаг. — Будешь смотреть или займешься делом?
— Хочешь, чтобы я двигала мебель?
— Так, — упирает руки в боки Игорь, — предупреждаю заранее: я не собираюсь делать все за тебя. Мое согласие помочь не означает, что ты можешь сложить ручки и ждать, пока я найду убийцу.
— А я и не жду. Просто у меня не получится передвинуть двуспальную кровать.
— То ты говоришь, что отдала бы все на свете, лишь бы оправдаться, то отказываешься двигать мебель.
— Я не собираюсь оправдываться! Если Катя умерла из-за моей пощечины…
— Если бы да кабы… Хватит гадать! Делай, что надо, и будь, что будет.