Его перебил Дьютифул, который ворвался в палатку:
– Они пропали! Я нигде не могу их найти!
– Посуду для порошка? – поинтересовался Чейд. – Что, все пропало?
– Нет! Нарческа и Пиоттр! Их нигде нет. Думаю, они даже не ложились после нашего разговора. Кажется, они сразу ушли из лагеря, а если это так…
– Есть только одно место, куда они могли направиться. – Несмотря на заверения, что все это не имеет значения, Чейд принялся хмуро ворошить кучку порошка. – Они пошли к Бледной Женщине и рассказали ей, что Фитц вернулся в лагерь и теперь нам известно, что она задумала на самом деле. – Он еще сильнее нахмурился. – Мы говорили при них про чайку Уэба и про то, что сюда летит Тинталья. Они наверняка сообщили ей и это. Теперь Бледная Женщина знает, что должна действовать без промедления. Нам нужно постараться ее опередить и как можно быстрее вытащить дракона из-подо льда.
– Но почему Эллиана и Пиоттр так поступили? Почему пошли против нас, ведь они знали, что я готов был убить для них дракона? – с болью в голосе спросил Дьютифул.
– Понятия не имею, – безжалостно проговорил Чейд. – Но, думаю, правильнее всего считать, что они нас предали и все, о чем мы говорили ночью, стало известно Бледной Женщине. Теперь мы уязвимы.
– Но с тех пор все изменилось! Ночью мы с Фитцем собирались исполнить ее желание. Зачем же они пошли к Бледной Женщине, почему не дождались, пока мы убьем дракона? – Дьютифул нахмурился. – Когда они уходили, Пиоттр не был похож на человека, который готов отступить перед натиском врага.
– Я не знаю. – Ничто не могло отвлечь Чейда от его замысла. – Фитц, из более мелкого порошка делай кучки вот такого размера. – А потом, повернувшись к принцу, продолжил: – Я не знаю, Дьютифул. Но в мои обязанности входит предположить, что они собираются причинить тебе вред, и я должен обдумать наши шаги в связи с этим. – Он подправил одну из кучек тонкой палочкой. – После того, как мы освободим дракона, – добавил он, словно обращаясь к самому себе. – Но нам все равно понадобится посуда для порошка.
– Я ее найду, – тихо ответил Дьютифул.
– Хорошо. А теперь постарайся хотя бы на время забыть про девушку и Пиоттра. Если они ушли ночью, они уже далеко и мы ничего не можем предпринять. Давай займемся решением той задачи, которая стоит перед нами сейчас, а потом перейдем к следующей.
Дьютифул рассеянно кивнул и вышел из палатки. У меня болело за него сердце.
– Ты действительно думаешь, что они отправились к Бледной Женщине, чтобы рассказать ей наши новости? – спросил я Чейда.
– Возможно. Но на самом деле я не уверен. Мы должны предположить худшее и выстроить свою защиту, исходя из этого. Сейчас самая лучшая защита для нас – освободить дракона, которого ты разбудил. – Он задумался ненадолго, но потом решил, что кучки со взрывным порошком все-таки интереснее. – Вот освободим Айсфира и увидим, что нам делать дальше.
Я решил, что приказ Тинтальи слишком глубоко засел у него в мозгу, и мне стало страшно. Хотелось верить, что Чейд рассуждает здраво, но уверенности у меня не было.
Сначала пришел Лонгвик, который принес котелки, а потом появился Дьютифул с сосудами самого разного размера. Чейд тут же отправил их к яме, где велись работы, чтобы проверить, насколько они продвинулись вперед. Я решил, что он специально старается занять принца делом. Мне показалось, что Чейд слишком придирчиво выбирает сосуды для порошка. Сначала он проверял, надежно ли держится пробка или крышка, а затем смотрел, хорошо ли они входят в котелки, где будет разведен огонь. Я предложил свою помощь, но он отказался.
– Рано или поздно я изобрету идеальный сосуд для моей смеси. Он должен гореть в огне, но не слишком быстро, чтобы тот, кто будет его разжигать, успел убраться восвояси. А еще необходимо, чтобы он плотно закрывался и туда не проникала влага, если я собираюсь хранить порошок в таком сосуде. Да, и удобное горлышко, чтобы насыпать порошок внутрь, ведь нельзя рассыпать такой драгоценный продукт. Придется придумать также и другой способ его поджигать…
Чейд полностью сосредоточился на своем занятии: мастер, пытающийся решить очередную задачу и улучшить свое изобретение. И ни в коем случае не желающий доверить его подмастерью. Я отошел от него и уселся на матрас Дьютифула неподалеку от Баррича. Бывший главный конюший, как мне показалось, погрузился в собственные мысли. Я же никак не мог избавиться от ощущения, что нам нужно спешить, и желания, чтобы все поскорее закончилось. А еще я пытался понять, откуда взялось это беспокойство – действует ли на меня внушение Тинтальи, или во мне говорит страх за Шута. Я никак не мог заставить себя не думать о нем. Прикосновение дракона, похоже, пробудило мою Силу, но, как я ни старался восстановить тончайшую, точно паутинка, связь с Шутом, у меня ничего не получалось, и мне стало очень страшно.
– Я делаю то, что ты хотел, – тихонько прошептал я. – И я попытаюсь освободить дракона.
Чейд, который увлеченно колдовал над сосудами с порошком, похоже, меня не слышал – в отличие от Баррича. Наверное, люди говорят правду: когда человеку отказывает зрение, у него обостряются другие чувства. Баррич положил руку мне на плечо – возможно, если бы не уроки Уэба, я бы, как и раньше, ничего не заметил, – и я почувствовал, как меня наполняет его спокойствие. Не мысли, а ощущение связи с ним, не такое сильное, как союз через Дар между человеком и животным, но тем не менее очень острое.
– Ты уже давно так живешь, мой мальчик. Делаешь то, что требуют другие. Чего другие делать не хотят, – тихо сказал он.
– Ты тоже.
Он помолчал немного, а потом проговорил:
– Да, ты прав. Как пес, который не может без хозяина, – так, кажется, мне сказали однажды.
Резкие слова, которые я когда-то бросил в его адрес, вызвали у нас обоих горькие усмешки.
– Наверное, про меня можно сказать то же самое, – признал я.
Мы оба некоторое время ничего не говорили, наслаждаясь минутным покоем среди бушующей вокруг нас бури. Снаружи до нас доносились разговоры людей, занятых делом, слышался звон инструментов, глухой грохот больших кусков льда, падающих на деревянные сани. Рядом что-то бормотал Чейд, старательно раскладывая порошок на равные кучки. Я ощущал присутствие дракона, но оно было каким-то приглушенным, словно он берег силы и ждал, когда его спасут. Баррич так и не убрал руки с моего плеча, и я вдруг подумал, что он пытается почувствовать дракона.
– Как ты собираешься поступить со Свифтом? – неожиданно для самого себя спросил я его.
– Заберу сына домой, – спокойно ответил Баррич. – И попытаюсь правильно его воспитать.
– Ты хочешь сказать, отучить его пользоваться Даром.
Баррич что-то невнятно буркнул, это могло означать все, что угодно: согласие или нежелание продолжать разговор на эту тему. Но я не мог молчать.
– Баррич, ты столько лет провел в конюшнях, ты наделен даром лечить и успокаивать животных. Ведь это Дар, верно? У тебя была связь с Рыжей?
Он ответил мне не сразу. А затем в свою очередь задал мне вопрос:
– Иными словами, ты хочешь меня спросить, делал ли я то, что запрещал тебе?
– Да.
– Фитц, – вздохнув, проговорил он, – я много пил и не хотел, чтобы ты или мои сыновья пошли по моим стопам. Я занимался и другими делами, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но я не намерен поощрять пороки в моих детях. А ты? Кетриккен рассказала мне, что у тебя есть приемный сын, и я порадовался, что ты не совсем одинок. Но разве ты не узнал кое-что и о себе, когда растил его? Разве не понял, что твои собственные недостатки кажутся еще ужаснее в твоем ребенке?
Он очень точно выразил словами мои мысли, но я не хотел сдаваться.
– Ты использовал Дар, когда был главным конюшим?
Баррич тяжело вздохнул и ответил:
– Я старался не делать этого. – Я решил, что он больше ничего не скажет, но через некоторое время он откашлялся и добавил: – Но Ночной Волк был прав. Я могу не отвечать, но я не могу не слышать. Я знаю, как называли меня гончие. Я даже слышал это имя от тебя. Сердце Стаи. А еще я чувствовал их… любовь. И я не мог скрыть от них, что понимаю их радость, когда они выходили на охоту, ведь я разделял ее с ними, и они это знали.
Давным-давно ты сказал мне, что Ночной Волк сам тебя выбрал, установил с тобой связь и тебе просто ничего не оставалось делать. Точно то же самое произошло со мной и Рыжей. Она родилась очень слабой. Но в ней было… что-то такое особенное. Упорство. И способность обходить все препятствия. Когда братья прогоняли ее от матери, Рыжая жаловалась не ей, а мне. И что я мог сделать? Притвориться, будто я не слышу ее жалоб, отказать ей в праве на жизнь? И я следил за тем, чтобы она получала свою долю молока. Но к тому времени, когда она выросла и стала способна сама за себя постоять, она успела ко мне привязаться. И должен признать, что со временем я тоже стал на нее все больше и больше полагаться.
В глубине души я уже давно знал все, что мне рассказал Баррич, и не мог бы объяснить, почему требовал от него признания.
– Значит, ты запрещал мне делать то, что делал сам?
– Наверное.
– А тебе известно, сколько боли ты мне причинил?
– Не меньше, чем ты мне, когда отказался подчиниться моим требованиям, – совершенно спокойно ответил он. – Правда, скорее всего, ты не понимаешь, что я имею в виду. Вне всякого сомнения, ты никогда не запрещал своему Неду того, что делал сам. И я уверен, что он всегда прислушивается к твоим мудрым советам.
У него здорово получилось скрыть сарказм.
Я на мгновение замолчал, но потом вспомнил, что хотел задать ему еще один вопрос:
– Но почему, Баррич? Почему ты тогда и сейчас презираешь Дар? Уэб, человек, которого я очень уважаю, не видит никакого вреда в своей магии. Как может твой собственный Дар вызывать у тебя отвращение?
Баррич убрал с лица волосы и потер глаза.
– Это очень длинная и старая история, Фитц, – неохотно проговорил он. – Когда моя бабка обнаружила, что я заражен Даром, она пришла в ужас. Ее отец был Одаренным. И когда он встал перед выбором: спасти жену и детей от работорговцев или своего партнера из горящей конюшни, он выбрал его. И их забрали. Моя прабабка недолго прожила в рабстве. Бабушка говорила, что она была сказочно красивой женщиной. А что может быть хуже для рабыни… Хозяева пользовались ею, как хотели, а их жены всячески ее наказывали – из ревности. Моя бабка и две ее сестры все это видели. И выросли рабынями, которых постоянно использовали и наказывали. Пот