Дубровская Д ВСудьба Синьцзяна
Дубровская Д.В.
Судьба Синьцзяна
Обретение Китаем "Новой границы" в конце XIX в.
ОТ АВТОРА
Цзо Цзунтан в Синьцзяне (1869-1877)
В 60-х - 70-х гг. XIX в. Цинская империя повторно покорила Синьцзян руками солдат армии своего полководца Цзо Цзунтана, проведшего знаменитый "Сичжэн" "Западный поход". Цзо, став палачом уйгурского и дунганского народов, одновременно стал и героем Империи, увеличившим ее территорию почти на площадь, равную трети Европы. Споры об историческом значении личности Цзо Цзунтана до сих пор не утихают. Историческая личность зачастую воспринимается в прямой зависимости от политических реалий и обстоятельств, особенно, если подвизается на перекрестке устремлений различных народов и социальных слоев. На примере нашего героя Цзо Цзунтана мы увидим, что чем более человек, облеченный властью, считает себя говорящим и действующим от имени государства, тем больше морально-этических допусков он позволяет себе. Политика традиционно стояла по ту сторону нравственности, ведь в ней присутствуют лишь соображения выгоды. Если на какомто этапе своей деятельности завоеватель начинает творить благо для завоеванных, значит, в данный момент это представляется целесообразным, ибо сытый раб работает лучше голодного. Большая часть того, что мы привычно хотели бы объяснить нравственными мотивами, чаще всего мотивируется именно политической целесообразностью. Клеймить Цзо Цзунтана "врагом уйгурского и дунганского народов" столь же нелепо, как славить его политического оппонента Ли Хунчжана, выступавшего за отказ от Синьцзяна, называя "лучшим другом мусульман", что, к счастью, не делается. В убеждениях и действиях и того, и другого совершенно нет места ни национальным симпатиям и антипатиям, ни тому, что называют "великоханьским шовинизмом" или ксенофобией, есть лишь благо маньчжурской династии, как его понимал каждый их них, дистиллированно политические мотивы, которые до сих пор практически всюду принято считать высшими. Щадящих завоеваний и усмирений не существует в природе. Цзо Цзунтан был одинаково беспощаден как к подавляемым ханьцам-тайпинам, так и к шэньсиганьсуским дунганам, няньцзюням и мусульманам Синьцзяна. Попытка некоторых китайских историков провести четкую грань межу между Цзо-реакционером, утопившем в крови тайпинов, и Цзо-патриотом, вернувшим Си-юй под крыло Империи, более чем неправомерна. Логика империи, действовавшей через него, проста: мятеж надлежит подавить, "инсургентов" - покорить, а покоренных - использовать, порой даже обласкав тех, кто уцелел. Совершенно другое дело, что в генной памяти народа остаются войска "неверных", прошедших по городам и весям огнем и мечом, ведь наследники утопленных в крови тайпинов так же индифферентны к злодеяниям "Цзотуфу", как наследник Пугачева к подвигам князя Потемкина Таврического. Современные синьцзянские уйгуры могут превозносить благостные последствия насильственного возвращения под власть Цинской империи и защиту их от российской угрозы только из соображений имперской субординации, лукавя до поры до времени. Еще одна немаловажная проблема, с которой нам также приходится иметь дело, говоря о том или ином историческом лице - это проблема его восприятия на уровне обыденного сознания. В таком случае, мы, видимо, смогли бы лучше понять китайцев, если бы осознали, что понятие "сфера жизненных интересов", может быть, в несколько иной формулировке, изобрели отнюдь не вашингтонские стратеги в новейшее время. Ведь и Россия всю свою историю выламывалась к морям и океанам, вынашивала мечту об Индийском океане, распространяла свои владения все дальше на Восток за Урал. Вспомним Измаил, Казань и походы Ермака, до сих пор не дающие покоя китайским историкам, - ведь все это предметы нашей законной исторической гордости. Мы продвигались на Восток, китайцы двигались навстречу нам, на Запад. А ведь при этом большинство наших сограждан вопиюще невежественны в родной истории и зачастую не отличат Дмитрия Донского от Александра Невского. Так стоит ли так серьезно осуждать китайцев, с пеленок воспитывающих детей на жизнеописаниях и подвигах полководцев древности Цао Цао и Чжу Голяна, которому так стремился подражать Цзо Цзунтан, принявших в сферу фольклора и детской устной культуры Чжан Цяня, Чжэн Хэ и Сюань Цзана с его верным спутником - царем обезьян Сунь Укуном? Кто сможет досконально разложить на белое и черное ушедшего во цвете лет блестящего генерала от инфантерии Скобелева, который прославил русское оружие под Плевной, подавил Кокандское восстание и возглавил Хивинский поход и Ахалтекинскую экспедицию в те же 1873-1881 годы, что Цзо Цзунтан подвизался в Синьцзяне? Или князь Потемкин, не зря названный Таврическим, задавивший восстание Емельяна Пугачева? В этот логический ряд вполне закономерно встает политический наследник "китайского Бонапарта" XVIII века - императора Цяньлуна сановник Цзо Цзунтан, огнем и мечом проложивший дорогу из Сиани в Урумчи и Кашгар, дорогу, которую не так давно замкнула новая стальная трансъевразийская магистраль, новейший Шелковый путь нашего времени. Судьба Синьцзяна еще не определена окончательно. Эта работа о том, почему она сложилась так, как сейчас, и о том, почему это вряд ли навечно.
ВВЕДЕНИЕ В середине - третьей четверти XIX века (50-е - 70-е гг.) Цинская империя находилась в чрезвычайно тяжелом положении вследствие цепи политических кризисов, вызванных двумя "опиумными войнами", "открытием" Китая западными державами и США, началом конфронтации с Японией из-за островов Рюкю и Тайваня, крестьянской войной тайпинов и восстаниями неханьских народов. Как известно, насильственное открытие китайского рынка для иностранного, в первую очередь для английского, капитала в результате вторжения в страну западных государств после "опиумных" войн оказало исключительное влияние на дальнейшее политическое и экономическое развитие Китая. Катаклизмы, обрушившиеся на империю в последний год правления под девизом Даогуан (1850) и после смерти императора Сяньфэна1 (1861), с началом регентства вдовствующей императрицы Цыси, оказались началом цепной реакции, приведшей к падению монархии в годы Синьхайской революции (1911). Они дали толчок процессу постепенного превращения страны в объект вполне грабительских устремлений западных держав, сопрягаясь с проникновением в китайское общество элементов квази-капиталистических отношений, ростом товарно-денежных связей, что в целом не могло не стать "могильщиком" старого Китая. Являясь растерянной жертвой неуемных притязаний многоопытных европейских колонизаторов, управляемый одряхлевшей маньчжурской династией Китай все же изыскивал внутренние резервы (при определенной внешней денежной помощи) для того, чтобы поддерживать и восстанавливать свою власть на обширных территориях нынешнего Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР), утерянных в результате восстания уйгуров и дунган (1864-1878 гг.). Здесь было бы неуместно давать негативную либо позитивную оценку свершившейся исторической реальности, хотя в науке существуют различные мнения как по вопросу о цивилизаторской роли колонизаторских действий Западных стран на востоке, так и Китая на своем северозападе. Данная работа является попыткой описать и проанализировать причины возвращения под сюзеренитет империи Цин ее на почти 15 лет утерянных владений в Джунгарии и Восточном Туркестане вопреки кажущимся неблагоприятными объективными предпосылками политического и экономического характера. Существование единой интегрированной территории нынешней КНР в современных границах является результатом деятельности именно цинских военачальников и стратегов - от императора Цяньлуна (1736-1795 гг. правления), при котором были совершены поистине грандиозные завоевания, и воспевшего их историка Вэй Юаня, до Цзэн Гофаня, Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана, с помощью которых страна смогла пережить 60е - 70-е гг., в течение которых едва не погибло государство в целом. Чем же так привлекала правителей Цинской империи идея владения землями Джунгарии и Восточного Туркестана? Начиная с древнейших времен, властители Китая проявляли интерес к районам, находившимся за западной оконечностью системы Великой китайской стены, невзирая на их отдаленность и труднодоступность. Тем не менее, до сих пор еще не вполне ясно, почему эти центральноазиатские территории с завидной периодичностью как магнитом притягивали к себе взгляды китайских политиков. В официальной китайской историографии сложилась своего рода традиция говорить о стремлении достичь северо-западных границ империи Хань (206 г. до н.э. - 220 г. н.э.) и Тан (618-907 гг.) - династий, во времена которых китайские империи проявляли наибольший интерес к взаимодействию с северо-западными районами. В эти периоды их посольства и войска достигали определенных успехов, но, тем не менее, не могли до конца воплотить мечты о контроле над Западным краем в жизнь. Лишь в период Цин (1644-1911 гг.) маньчжурский Цяньлун наконец-то достиг желаемого результата, ставшего возможным лишь в XVII веке, завоевав в 1758 г. Джунгарию и Восточный Туркестан. Сто с лишним лет длилось господство маньчжурского дома в Синьцзяне ("Новой границе, территории"), как были названы завоеванные земли, после чего оно пало в результате вспыхнувших в Джунгарии и Кашгарии восстаний уйгуров и дунган, образования Якуб-беком в 1867 г. государства Йэттишаар, а также внутреннего и внешнеполитического ослабления Цинской империи. Цинское правительство приняло решение о необходимости карательного похода в Синьцзян и дальнейшем воссоединении этого региона с Китаем вопреки очевидным антипредпосылкам. Выяснения причин этого решения и является основной целью данной работы, ведь Китаю впоследствии удалось удержать этот регион под своим началом и в ХХ веке в сложный период между двумя мировыми войнами, выйдя победителем в соревновании Великобритании, СССР и Японии, что вовсе не являлось само собой разумевшимся успехом. Долгое и не всегда спокойное соседство с территориями бывшего СССР в Центральной Азии может во многом объяснить причины недавних взаимонепониманий в пограничных вопросах (см., напр. Невозможно исследовать мотивы упорного стремления китайских политиков контролировать оазисы и "степные коридоры" Сев