людей даже понуждали осваивать в принципе непригодные земли. В то же время, некоторые крестьяне скрывали заново освоенные земли, чтобы избежать налогообложения. То есть, каковыми бы ни были формы фальсификации, они равно приводили к появлению на свет неверных цифр, искажавших состояние работ по культивированию новых земель. Несмотря на злоупотребления и ненадежность цифр, касающихся введения в хозяйственный оборот в стране новых земель, распашка их была весьма важным фактором в восстановлении сельского хозяйства при ранних Цинах и заложили в некотором роде экономическую основу для его дальнейшего развития. Вплоть до конца XVII века цинское правительство оказалось в состоянии побудить крестьян обработать приблизительно такое же количество земель (701.397.628 му), что и за период царствования императора минской династии Ваньли (Шэньцзуна: 1573-1625 гг. правления), правила земельного налогового обложения и таксации которого были взяты маньчжурами за образец, а в период Юнчжэна мы наблюдаем даже дальнейший прогресс. (57, л. 158). Распашка новых земель в рассматриваемый период привела к увеличению количества мелких земельных собственников. Благодаря помощи, предоставлявшейся в форме правительственных ссуд, многие бедные крестьяне были соблазнены возможностью освоить какое-то количество земли, т.к. в конце концов, они становились хозяевами тех участков, которые сами сделали пригодными для использования. Например, в 1734 г. около 200 000 человек кормились со своих заново обработанных полей в Хэнани; в том же году местные власти Гуаньдуна (полуостров Ляодун) помогли обосноваться почти трем тысячам хозяйств (64, л. 147). Хотя эти цифры тоже могут быть не совсем достоверными, они иллюстрируют тот факт, что с помощью работ по культивированию земли множество бедных крестьян становилось мелкими земельными собственниками, всегда составлявшими большинство земельных налогоплательщиков и рабочей силы в традиционном китайском государстве. В процессе освоения земель в рассматриваемый период учитывалась также волна переселенцев, хлынувшая в пограничные районы. Внутренняя миграция из одних провинций в другие в период ранней Цин началась еще в годы Канси и была прекрасно исследована в труде Хэ Бинди (574). В период, предшествовавший пику завоевательной активности Цинов (1644-1683 гг.), поощрялись переселения бедных безземельных крестьян из центральных провинций, Хунани, Хубэя, Цзянси и Фуцзяни в приграничные территории - Юньнань и Ляонин. Эти районы привлекали переселенцев малочисленностью коренного населения, мягким климатом, плодородными землями, большими площадями земель, пригодных для обработки. В интересующий нас период переселенцам предоставлялась возможность получить и консультации крестьян, имевших уже солидный опыт в деле освоения новых земель за счет государства и претендовать на единовременную финансовую помощь из специальных фондов (48, цз. 48, л.77). Естественно, что эти благоприятные условия привлекали новые волны мигрантов. В целом диалектика землеосвоения в течение указанных двух правлений была следующей: к концу правления императора Юнчжэна - началу правления Цяньлуна были исчерпаны ресурсы заброшенных земель и на втором этапе - во времена Цяньлуна - начали осваивать целинные земли. Изложенные факты наглядно демонстрируют, что к началу нового завоевательного периода в истории Цинской империи, правительство в общих чертах уже решило проблемы обеспечения землей за счет освоения заброшенных и целинных земель и миграции в пределах собственно-китайских территорий. Благодаря этому была достигнута также и относительная социально-политическая стабилизация положения внутри страны. Таким образом, говоря о причинах завоевания Цинами Джунгарии и Восточного Туркестана, нельзя, вероятно, исходить из того, что маньчжурские властители пошли на это, гонимые земельным голодом, а скорее следует уделить основное внимание взглядам цинских верхов на политическую значимость этого ключевого района Центральной Азии, традиционно привлекавшего маньчжурский двор главным образом по военно-политическим соображениям, как это было при предыдущих династиях. Оценивая проблему предпосылок Цинской экспансии на Северо-Запад в целом, представляется нужным заметить, что никоим образом нельзя ставить внешнеполитические устремления государства на один уровень с внутренними предпосылками; попытка выяснить, что было важнее, первое - или второе не может увенчаться успехом; равно неверным будет и автоматическое сложение внутренних и внешних факторов, хотя сами Цины могли не вполне это сознавать. Лишь почувствовав достаточное накопление внутренних сил и относительной стабилизации внутри страны, можно было решиться на завоевания. Необходимо четко различать вопросы о том, что привлекало китайские династии в западных землях, и - что дало возможность начать экспансию в северо-западном направлении. Этот методологический принцип должен, на наш взгляд, быть положен в основу исследования о причинах завоевания и колонизации маньчжурами Синьцзяна. Не претендуя на окончательные выводы и всесторонний охват сразу всех аспектов, связанных с движущими мотивами цинской экспансии на северо-западе, но, памятуя об уже сформулированном принципе первичности внутриполитических и экономических предпосылок по сравнению с внешнеполитическими устремлениями, мы можем выделить следующие основные направления исследования указанной проблемы: Относительная стабилизация маньчжурского владычества в покоренном Китае, смена открытых форм борьбы населения - завуалированными, подпольными (тайные общества) побуждали Цинов устремить свой взгляд за пределы собственно Китая; потребности экономического развития феодальной страны требовали установления торговых контактов со сколь можно большим количеством стран и народов, выход на которые давало присоединение Си-юя, привлечение новых природных богатств, чтобы реанимировать застоявшуюся экономику (на деле же Цины скорее разрушали внешнюю торговлю и Китая, и покоренных народов); невозможность сохранить спокойствие внутри Китая без стабильности на его границах толкала маньчжуров на долгосрочное овладение Туркестаном, чтобы в корне изжить возможность проникновения оттуда как кочевых народов, непосредственно угрожавших дестабилизацией территорий Китая, так и настроений мусульманского населения Си-юя, могущих перекинуться на мусульманское население внутренних районов Китая. Итак, Относительная стабилизация, экономические потребности и необходимость оградить внутренний Китай - привели к тому, что Цины могли планировать такие действия, как: Овладение стержневым районом Центральной Азии, имеющим выход, практически, во все стороны, сколько-нибудь влиявшие на положение Китая в Центральной Азии. Контроль над Синьцзяном означал обладание ключевой позицией, защищавшей Китай от продвижения Англии с юго-запада (из Британской Индии), дававшей возможность самому Китаю выйти на контакт сов семи сопредельными региону странами (Тибет, Монголия, Афганистан, Россия, Индия); богатство природных ресурсов Синьцзяна (золото, нефть, уголь, яшма и т.д.) не могли (в перспективе!) не интересовать цинских политиков; политическая обстановка в Синьцзяне, раздиравшемся внутренними усобицами в конце XVII - начале XVIII вв. делало его сравнительно легкой добычей для маньчжуро-китайских правителей; обоснование маньчжурской династии именно в Китае, уже претендовавшем на определенные территории современного Синьцзяна во времена предыдущих династий, т.е. преемственность в политике собственно Китая по отношению в Си-юю - официально обосновывали притязания. Здесь в поле нашего зрения пока не попадает такая тема, как разница в мотивах заинтересованности Цинов в начале завоеваний и после дунганского восстания, так как эти соображения были, несомненно, отнюдь не идентичными. Тем не менее, приведенные обоснования, вероятно, могут считаться наиболее общими для всего периода колонизации вплоть до превращения Синьцзяна в конце XIX в. (в 1885 г.) в провинцию Китая. По этим направлениям, на наш взгляд, следует исследовать интересующую нас тему. ГЛАВА II. ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В ПРАВЯЩИХ КРУГАХ КИТАЯ В СВЯЗИ С ОБСТАНОВКОЙ В СИНЬЦЗЯНЕ (60-70-е гг. XIX В.).
1. МАНЬЧЖУРЫ И СИ-ЮЙ В XIX В. Активная внешнеполитическая деятельность, в частности, захватнические войны Цинской империи в период правления императора Цяньлуна, завершилась включением в ее состав ряда сопредельных территорий, в том числе Джунгарии и Восточного Туркестана. С тех пор народы этого региона неоднократно выступали против завоевателей, опиравшихся на ряд крепостей, расположенных в ключевых зонах района и военные поселения маньчжуро-китайских войск. Восстания уйгуров и дунган, вспыхнувшие в 1862-1864 гг. по своему размаху и силе превзошли предыдущие. Возмущение дунган вспыхнуло в 1862-62 гг., в последний год правления Сяньфэна (Ичжу: 1851-1862 гг. правления) в провинции Шэньси, оттуда перекинулось в Ганьсу и далее, в Джунгарию и Кашгарию, которые возмутились в 1854 г. После столетнего цинского господства в Синьцзяне ("Новой территории, границе"), власть маньчжуро-китайского дома была свергнута. С устранением цинской администрации на территории Синьцзяна в течение 1865 г. там было создано несколько самостоятельных государств (ханств) уйгуров и дунган: Кучарское, Хотанское и Кашгарское в Восточном Туркестане, Таранчинское ханство со столицей в г. Кульдже и Дунганский султанат с центром в Урумчи (Цинчжэн го). Исторические условия сложились так, что в 1867 г. три восточнотуркестанские ханства были объединены в единое феодально-теократическое мусульманское государство, которое возглавил наследник бывших теократических правителей Кашгарии - кашгарских ходжей - Бузрук-хан. В том же году власть в кашгарском государстве Йэттишаар (Семиградье) перешла в руки одного из полководцев Бузрук-хана, выходца из Коканда Якуб-бека (1820-1877). В январе 1878 г. цинские войска, возглавляемые китайским военачальником Цзо Цзунтаном, ранее принимавшим, наряду с Цзэн Гофанем и Ли Хунчжаном активное участие в жестоком подавлении восстания тайпинов, а также восстаний мусульман в провинциях Шэньси и Г