– Нет-нет. У них теперь на спутниках есть радары. Они могут засечь даже такую крошечную помеху. Следите лучше за теми экранами. – И он ткнул пальцем вперед.
Но там, в рубке управления полетом, мои глаза мало что различали. К тому же сила тяжести приковала меня к сиденью. Этот летательный аппарат был довольно примитивным по сравнению с буксиром и не располагал необходимым комплектом приборов. Армейские или какие другие его конструкторы вряд ли, подозревал я, так уж прекрасно разбирались в том, что нужно для космических полетов. Я мог только предполагать, что мы летим правильным курсом. К тому же меня грызло сомнение насчет платформы – уж не осталась ли она на земле?
Механик кричал что-то вверх через шахту. Встав на колени, Стэбб склонился над отверстием. Они поговорили, и Стэбб вернулся назад.
– Эта (…) платформа… – сказал он. Меня пронзило острое чувство тревоги.
– С ней все в порядке?
– Да, все в порядке. Но приборы регистрируют больший вес, чем следует.
Я похолодел. Сделав ее из алюминия и затем придав тому вид тяжелой стали, я полагал, что даже с золотыми слитками вес будет соответствующим.
На высоте ста тысяч футов фронтовой «прыгун» лег на курс к Цюриху. Меня беспокоило то обстоятельство, что на такой скорости он будет создавать шум, происхождение которого никто на лежащей внизу планете не сможет объяснить.
И тут я сделал открытие, от которого у меня буквально волосы встали дыбом. Стараясь приподняться так, чтобы заглянуть через плечо пилота и увидеть экран, я не ощутил привычного шлепка по голой груди моей контрольной звезды.
Забыл, забыл ее надеть! Я оказался среди этих кровожадных (…) без основного инструмента контроля над ними! Под рукой только несколько жалких стволов для самозащиты.
Оправившись от минутного потрясения, я осознал, что случилось. Это выскользнуло из фрейдистского бессознательного, будучи глубинной реакцией против медальонов вообще по причине моих недавних болезненных переживаний. Но осознание этого не ослабило внезапно обуявшего меня жуткого беспокойства. От Стэбба помощи не было никакой.
– Что, хотите посмотреть на экране, где мы находимся? – спросил он. – Как раз над рекой Сава в Югославии. Если вас туда сбросить, вы и пяти секунд не продержитесь. Смотрите, как бушует поток.
Беззвучно, стараясь не шевелить губами, я принялся молиться богу путешествующих.
Фронтовой «прыгун», издавая гул, летел сквозь ночь на такой скорости, что Земля под ним все время оставалась в тени, скрытой от солнечных лучей. Я сожалел, что не мог открыть щелеобразное окно, зная, какое зрелище предстало бы моим глазам с такой высоты. Яркая вспышка заката и кромешная темнота Земли. Но все же мне очень хотелось выглянуть наружу: ощущение загнанности в ловушку стало бы не таким острым.
Стэбб пошел вперед и сквозь рев машин и свист ветра принялся объяснять что-то пилотам. Может, советуется, как меня убить? Затем, минуя пустые кресла, он вернулся туда, где сидел я. В зеленом свете ламп его блестящие глазки-горошины напоминали волчьи.
– Мы сейчас пролетим над Ретийскими Альпами. Прямо под нами – горный массив Бернина, тринадцать тысяч футов. Вам следовало бы посмотреть на эти расселины в леднике. Скинешь туда человека – и не найти до скончания мира. А самые глубокие будут под нами, как только мы пойдем над сигнальными огнями Святого Морица!
Я напрягся, молясь еще усердней, но на сей раз обращался к богу пиратов. А вдруг он сможет чем-то помочь? Всякая любезность будет оценена высоко. Он ответил на мою молитву, но не так, как мне хотелось бы. Пилот обернулся и, перекрывая гул, проорал:
– Пора! Можно его сбрасывать!
Должно быть, мне стало дурно. Стэбб толкал меня в плечо, что-то делая с моими пристежными ремнями. Может, тянется к моим револьверам и пытается меня обезоружить? Он крепко вцепился пальцами в мои плечевые крепления.
И тут я увидел, что ноги его оторвались от пола. Может, сперва он хочет отдубасить меня ногами, чтобы добиться покорности?
– Эй, капитан! – крикнул, обернувшись, пилот. – Это, наверное, и есть аэропорт Клотен. Никогда не видел столько этих (…) аэропланов на одном месте!
Ноги Стэбба снова обрели опору. Да это же мы просто замедляли скорость, и его приподняло и бросило вперед – вот почему он держался за мои ремни.
Снова став на ноги, он посмотрел вперед, пытаясь различить что-то на экране. Я тоже обрел дар речи и сказал:
– Будьте осторожны. Клотен – самый оживленный аэропорт в Швейцарии – если это и впрямь Швейцария. Не высаживайте меня на взлетно-посадочную полосу под колеса какого-нибудь реактивного самолета.
– Прибавь изображение! – проорал Стэбб в относительной тишине парящего аппарата.
Я приподнялся, чтобы видеть экран. Действительно ли мы над главным аэропортом Цюриха или все еще над какой-нибудь расселиной в леднике?
Стэбб оттолкнул меня.
– Просканируй местность! – крикнул он пилоту. – Может, прочтем какие-нибудь указатели!
Указатели на ледниках встречаются редко. Меня это успокоило.
– Дьявол, – проворчал Стэбб. – Не могу прочесть ни единого слова из этой бюрократической тарабарщины.
– Ссадите меня в стороне от взлетной полосы и поближе к таможне, – умоляюще попросил я.
– Этот сканер – барахло, – ворчал Стэбб. – Нужно его усовершенствовать. Не могу разобрать, что там – буквы или снежные разводы, даже если бы я и умел читать по-ихнему. Всего лишь сотня тысяч футов, а четкость изображения ужасная.
Я снова попытался подняться, но Стэбб толкнул меня в кресло.
– Мы это уладим, – сказал он и крикнул пилоту: – Часть этих зданий – ангары, исключи их! Одно – главный терминал, его тоже исключи. Ищи таможню, которая выглядит как охраняемое здание, и опусти нас на землю. – Он повернулся ко мне: – Не можем мы тут висеть всю ночь, пытаясь что-то прочесть, даже если бы и умели читать на этих языках.
– Держись! – крикнул пилот.
Стэбб снова ухватился за мои пристежные ремни.
Сву-уш!
Ноги его зависли над полом, а мой желудок остался на высоте тысячи футов.
Мы спустились на двадцать миль вниз, подобно пятящейся ракете.
Бамп!
Стэбб воспользовался моим телом как амортизатором для приземления. Не знаю, как ему удалось сохранить дыхание, мне – не удалось. Он заторопил меня:
– Теперь быстро выходите!
Я схватил обрез. Стэбб расстегнул мои пристежные ремни, и меня спустили по трапу на платформу. Там уже стояли механики, освобождая платформу от крепежных тросов. Мои ноги коснулись ящиков с фальшивым золотом, и я постарался обрести равновесие.
Механики полезли по трапу вверх. Я поднял голову. Там, силуэтом на фоне зеленого света из машинного отделения, я увидел треугольную голову Стэбба, уставившегося на меня в отверстие люка.
– Никого не оставляйте в живых! – прокричал он.
Люк лязгнул и закрылся. Фронтовой «прыгун» сиганул в воздух, и его тотчас поглотил светящийся белый туман. Ну вот я и прибыл. Я все еще находился в мире живых существ – и это меня изумляло.
Глава 7
Прибыл-то я прибыл, но куда? О том, что я в Цюрихе, единственно достоверно свидетельствовал туман. У них есть такой ветер, с секретом, под названием «фен». В эти холодные края он прилетает с юга и, будучи теплым, порождает туман, который стоит неделями напролет. Огни аэропорта вызывают его свечение, так что человек чувствует себя как бы завернутым в вату.
Вот отчего я сперва не заметил снежных заносов. И лишь оказавшись у самого края платформы, увидел перед собой гигантскую снежную стену, вздымавшуюся высоко над моей головой.
Меня это поначалу не слишком обеспокоило, и я походил туда-сюда по платформе, пока наконец не понял, что меня посадили в глубочайший снежный сугроб. Замуровали полностью! То ли это снегопад прошел такой – еще до того, как задул фен, – то ли это был результат снегоочистительных работ на аэродроме. И хотя холод мне был не страшен, мысль, что я оказался узником, ледяными пальцами вцепилась мне в сердце.
Как же отсюда выбраться? – задавался я вопросом. Нет ли на аэродроме сенбернаров – таких собак с отвисающей кожей под нижней челюстью? Но тут я вспомнил: где-то писали, что цивилизация кока-колы уничтожила их без следа. Компания кока-колы и слышать не желала о собаках, таскающих в зубах что-либо иное, кроме банок и бутылок с кока-колой, и эти псы, печально икнув на прощание, взяли да и вымерли. Значит, надежды тут не было никакой. Даже если бы я начал копать – что толку? Я ведь не знал, в каком направлении рыть. Вот когда мог бы я воспользоваться компасом, вживленным Хеллеру в мозг, но и это решение не годилось. Уж кого-кого, а Хеллера мне совсем не хотелось видеть в это время и на этом месте.
Но я уж точно не собирался бездействовать и ночевать в снегу, даже если это входило в обычаи Швейцарии. Есть все-таки предел вежливости, которую следует проявлять в соперничестве с примитивными этнологическими образованиями.
На помощь мне пришла сообразительность: прислушавшись к звуку самолетов, я мог бы определить, где находится ближайшая взлетно-посадочная полоса. Слава богам, рева от самолетов хватало, когда они взлетали или шли на посадку. При этом они, наверное, подчинялись указаниям диспетчеров на диспетчерской вышке. Ничего удивительного, что никто не успел заметить моего прибытия.
Несмотря на эхо, отражающееся от стен моей снежной тюрьмы, я разобрался, с какой стороны находятся посадочные полосы. Но мне это было вовсе не нужно. Ничего не оставалось делать, как пойти на риск нарушения Кодекса и надеяться, что об этом никто не доложит куда следует. Я выбрал направление, достал бластик, снял его с предохранителя, прицелился и, закрыв глаза, нажал на спусковой механизм.
Блоуш! Свууш!
Ахнуло как из пушки.
Я открыл глаза: передо мной лежала дорога шириной футов в двадцать и в тридцать ярдов длиной и вся залитая водой.
Я не сомневался, что скоро сюда примчатся охранники и все остальные. Наверное, здесь так полыхнуло, что можно было увидеть на несколько миль в округе – даже в тумане.