Пока Фахт-бей обдумывал эти важные меры, я снова отправился в камеру.
Прахд продолжал работать, надев свою вечную хмурую маску, чтобы скрыть неудовольствие от подобной работы.
Я взглянул на библиотеку. Да, Кроуб пользовался языковыми пособиями, но, судя по потрепанности, лишь только текстами по психологии и психиатрии. Как я был прав! Он действительно увлекся этой земной наукой.
Это навело меня на блестящую мысль. Я зашел в отдел подделки удостоверений, и мы занялись делом.
Пользуясь бланками Барбена, мы сделали ему паспорт, в котором сообщалось, что он «Др. Эмбрион П. Кроуб, Д. М.». Затем состряпали чудную справочку, делающую его доктором медицины и психиатрии из Венского института психиатрии. На других бланках мы сделали Кроуба выпускником Народного медицинского института Польши, нейрохирургом. И дали ему членство Британской медицинской ассоциации. Это было гениально – ведь я вовсе не мог быть уверен, что он научился говорить по-английски, а странный акцент объяснялся бы его благоприобретенной национальностью. Мало того, психиатры всегда говорят с каким-то нелепым акцентом, и, кажется, никому не под силу понять, о чем они толкуют. Просто гениально с моей стороны!
Мы трудились не покладая рук, ибо я хотел посадить его завтра на утренний рейс – и будь что будет. Хеллер вышел из-под контроля! Но Кроуб его прикончит!
Я живо вспомнил тот день, когда Кроуб просто слюни пускал при мысли о том, чтобы Хеллеру укоротить костяк. Но теперь не оставалось иного выхода, как только полностью прекратить деятельность Хеллера.
Глава 3
Я напрягшись, сидел перед видеоустановкой. Все шло хорошо. В Афьонском аэропорту Кроуб получил от меня последние наставления.
– Вы когда-то желали иметь возможность укоротить одному человеку кости, – сказал я ему. – Он слишком высокого роста, помните?
– Странно, – промолвил Кроуб. – Левым глазом я вижу сквозь вас. Наверное, вы что-то сделали с оптическим нервом.
– Да, да, – нетерпеливо отмахнулся я от него. – А теперь слушайте внимательно. Графине Крэк не должно быть известно, почему вы в Нью-Йорке. Вы ей скажете, что помогаете человеку, занимающемуся формулой споры. Но как только вы застанете его одного, займитесь его костями.
– Эту девчонку я вижу сквозь платье, – твердил свое Кроуб. – У нее отличные титьки. Их легко переделать, и они будут выбрасывать сперму.
– Да слушайте же, – настаивал я. – Этот тип слишком высоким ростом привлекает к себе внимание. Сбейте с него спесь, поставьте его на место.
– С другой стороны, – не унимался Кроуб, – было бы интересней переделать ее язык на пенис. Это излечило бы ее от комплекса зависти к его обладателям.
– Вы слышите, что я вам говорю? – рыкнул я на него.
– Даже очень отчетливо, – отвечал он. – Бурчание у вас в животе означает, что вам нужна женщина. А может, сойдет и мальчик? Я мог бы подправить ему задницу – будет как у козы.
– Вы должны неукоснительно следовать инструкциям! – строго предупредил я.
– О, так я и буду делать, – сказал доктор Кроуб, почесываясь под ограничительным жилетом. – Чудесный предмет – психиатрия.
С этим я должен был согласиться.
У нового видеоустройства под экраном внизу помещался набор электронных букв, регистрирующих эмоции человека с вживленным электронным «жучком». Мне трудно было сказать, где именно находились Кроуб и его охрана во время полета, потому что экран регистрировал только контролируемый электроникой глаз, который видел сквозь вещи в зависимости от того, на какой глубине Кроуб его фокусировал.
Возможности у него были просто фантастические. Заглядывая в голову шпиона, он мог бы читать сквозь конверты или обложки имеющихся у противника книжечек с кодами, если бы они были там сложены в виде осязаемых вещей. Мог взглядом проникать в казенную часть ствола и определять тип боевого снаряда. Но доктор Кроуб пользовался своей новой способностью совсем не для этого.
Сфокусировав взгляд, он «раздевал» стюардесс. Буквы для передачи эмоций выстроились в одно слово: «Недовольство».
Я полагаю, что создатели этого зрительного элемента рассчитывали, что разведывательный центр, находясь в десяти тысячах миль от агента, узнает его мнение об изобретении противника – насколько оно стоящее или нестоящее. Меня беспокоило, уж не заклинило ли «жучок» на эмоции «Недовольство». Как это возможно – визуально раздевать стюардесс и не балдеть от этого?! Я точно знаю: вид их, совсем нагих, бегающих взад и вперед по проходу между рядами, сильно подействовал на меня.
Но когда Кроуб пересел на другой самолет в Стамбуле, произошла перемена. По другую сторону прохода сидел какой-то толстяк, и Кроуб стал изучать его мозг, поскольку мог видеть сквозь кожу и кость. Странно же выглядел этот мозг на моем экране!
Кроуб, похоже, раздумывал о том, как его переделать. Вспыхнули буквы: «Радостное настроение. Отлично».
Довольный тем, что третий «жучок» работает, я вышел из комнаты и позавтракал.
Меня слегка беспокоило еще кое-что. Я пропустил прошлым вечером свидание с женщиной, – что свидетельствует о том, как предан своей работе офицер Аппарата, – а Ахмед, водитель такси, мне сегодня не сообщил, как он с этим управился, даже записки не оставил.
Я приказал Мусефу, несшему в этот день охрану, разыскать Терса и получить эти сведения. Вернувшись, Мусеф сообщил:
– Терс говорит, что Ахмед вчера вечером не появлялся.
– Скажи Терсу, чтобы договорился с таксистом на сегодняшний вечер, – распорядился я.
– Терс не думает, что он приедет, – сказал Мусеф.
– Он не сказал почему?
– Много из него вытянешь, когда он смеется так по-дурацки, – пожаловался Мусеф.
Ясно. Я попытался позвонить Ахмеду, но безуспешно.
Что ж, возможно, ему было трудно найти для меня женщину. Да, так, наверное, и случилось. Ладно, решил я, займусь им попозже, когда меньше будут докучать дела.
Покончив с завтраком, я вернулся в свою потайную комнату к видеоустановке. Нельзя было пропустить ни одного эпизода пребывания Кроуба в Нью-Йорке. От этого зависело слишком многое.
Я придвинул к себе радио двухсторонней связи, готовый, если что-нибудь пойдет наперекосяк, инструктировать охранников о дальнейших действиях.
В случае провала Кроуба моя собственная жизнь повисла бы на волоске. Хеллер не должен преуспеть в своем деле.
Глава 4
Февральский Нью-Йорк лежал в предрассветной мгле.
После шестичасовой задержки в Париже, до предела взвинтившей мне нервы, Кроуб наконец прилетел в Нью-Йорк.
На экранах двух других установок я ничего не видел. Слышалось медленное дыхание. Ага! Они крепко уснули – и Хеллер, и Крэк. Кроуб застанет их врасплох!
Двое охранников Кроуба сели с ним в лифт в Эмпайр Стейт Билдинг и вышли на нужном этаже. Коридор был безлюдным и слабоосвещенным. Один из охранников нес большой чемодан с хирургическими инструментами, другой разведывал дорогу. Очевидно, он обнаружил нужные им коридор и дверь и возвратился назад.
Они пошли дальше, подталкивая перед собой Кроуба, и, прежде чем повернуть в последний на пути коридор, взяли на изготовку бластики и сняли с Кроуба ограничительный жилет. Один остался стоять в боевой готовности, а другой подвел его к двери с изображением реактивного самолета, громко постучал и отпрыгнул назад.
Кроуб сфокусировался на картинке самолета, затем на интерьере офиса, видя его сквозь дверь. Он хотел было пройти сквозь нее, но ударился и отскочил. Он бы, возможно, там не остался, если бы его глаз не сфокусировался на коте. Кот дремал на столе, но теперь проснулся и смотрел на дверь, недоумевая, что означает этот грохот. Кроуб же, видимо, прежде ни разу не видевший кошки, с любопытством разглядывал зверя через дверь. Буквы сообщали: «Мистификация».
При первом же ударе в дверь ожил экран одной из моих видеоустановок. Я не мог определить, которой – связанной с Крэк или Хеллером, до тех пор, пока не глянул, какой она помечена буквой. «К». Это проснулась графиня Крэк.
Она включила ночник, взглянула на будильник: 5.39. Посмотрев на окно, она увидела на стекле снег, а за ним – зеленоватое свечение предрассветного города.
Крэк поднялась, сунула ноги в тапочки, набросила красный купальный халат из шелка и посмотрела на Хеллера. Тот мирно спал, повернувшись к стене.
Не все шло так, как мне хотелось.
Крэк вышла из «комнаты размышлений», закрыв за собой дверь, включила в главном офисе свет и, пройдя по белоснежному ковру, открыла дверь в коридор.
Кроуб перестал созерцать кота и, когда перед ним распахнулась дверь, уставился на графиню.
– Графиня Крэк! – воскликнул он. Буквы выстроились в сообщение: «Удивление. Страх».
– Входите, – пригласила графиня на волтарианском языке.
Тот робко вошел, и дверь за ним закрылась. «Тс-с!» – сказала Крэк и, подведя Кроуба к секретарскому кабинету, втолкнула его туда и вошла сама. Кроуб стоял, глядя на нее – на поверхность ее лица. Всякий, кто работал в Замке Мрака, прекрасно знал, что графиня Крэк может убить на месте.
– Ну, так что же вы тут забыли, доктор Кроуб? – спросила графиня Крэк.
На экране Кроуба вспыхнули буквы: «Ужас».
Да, я ошибся. Полностью признаю свою вину. Я нарочно не сообщил ему, что графиня в Нью-Йорке. Сказал только, что наврать, если они встретятся. Внезапно я осознал тот факт, что он, возможно, не знает о личных отношениях между «тем мужчиной», которого он должен был обработать, и графиней Крэк. Вспомнит ли он то, что ему велено было сказать ей? Или испортит все дело и его втопчут в ковер?
– Я… я… я забыл, – пролепетал он.
Графиня Крэк хмыкнула. Мне определенно не понравилось звучание этого «хм-м». Она знала, что Кроуб помешан на экспериментах с телами: пока она готовила номера, он готовил уродцев. Графиня Крэк прекрасно знала, на что он был способен. Возможно, она даже не подозревала, что я послал его с заданием физически искалечить Хеллера. Ибо то, что Крэк сейчас сказала, могло бы объяснить все. А сказала она следующее: