Завтра мой доклад. Я к нему готова. И утром следующего дня в Паласио де ла Мадраса я, как только объявили мою фамилию, без страха и упрека (естественно, переводчику доклада — все было сделано блестяще) поднимаюсь на кафедру и, окинув зал взглядом, вдруг в первый раз за все дни нашего пребывания в Гранаде вижу Сережу Гончаренко. Грузный, обмякший, он сидит на стуле у окна и клюет носом, то ли от недосыпа, то ли, как понимаю я теперь… Нет, я этого не понимаю… Грустно.
Уже несколько лет, как нет его в живых, а мне он все время вспоминается молодым, стройным, высоким и голубоглазым, каким его привел к нам в издательство «Художественная литература» Павел Грушко.
Когда это было? Точно не помню, но Сережа с первых дней появления в издательстве был для меня только Сережей — потому когда однажды он позвонил мне и назвался Сергеем Филипповичем, я совершенно искренне переспросила: «Кто? Кто?» Но то ли подвела электроника, то ли мой вопрос смутил его, — в трубке вдруг послышались короткие гудки.
На свое шестидесятилетие он меня, конечно, пригласил: «Лилечку, — как сказал он своей жене Наташе, — обязательно!»
И вот в малом зале Центрального дома литераторов, где собрались Сережины коллеги, друзья и близкие, он читает собственные, неизвестные мне стихи, в которых громко кричит его разум и явно чувствуется надрыв духовных и физических сил. Потом, заканчивая чтение, Сережа вдруг говорит:
— И наконец, последнее стихотворение! — помолчал, вздохнул и еще раз утвердительно произнес: — Последнее:
Всевышний, не хочу ни славы, ни победы,
Ни восхищенных глаз мне внемлющей толпы, —
Лишь об одном прошу: пускай подольше беды
Не заступают мне и близким мне тропы.
Задорный пусть огонь в моем иссякнет взоре.
На штурм твердынь, клянусь, я больше не пойду,
Но отодвинь, прошу, как можно дальше горе
От всех, кто дорог мне, — и отведи беду
От них, а стало быть, и от меня тем самым.
И больше ничего не нужно мне, Творец!
Что это? Ведь ему только — шестьдесят! Но нет, стихотворение, как я вижу теперь, датировано 2001 годом. Так что, когда он его писал, ему было и того меньше: пятьдесят пять. «Не рановато ли?» — думала я тогда и удивлялась. И уж конечно никак не могла предположить, что его так скоро не станет…
На отпевании в церкви я присутствовала, хотя сама в церковь никогда не хожу. И, если сказать правду, очень удивилась, что и Сережу-то отпевали. На кладбище я не поехала, нет! Но ружейные залпы погребального салюта на похоронах Сережи, о которых я узнала двумя часами позже, потрясли меня до глубины души… Вечная память Сергею Филипповичу Гончаренко!
XXX
Что же касается издательства «Художественная литература» (я ушла из него, отметив свое шестидесятилетие, в июле 1989 года), которым продолжал руководить Георгий Андреевич Анджапаридзе, то оно стало, поспешая, умирать (я сужу по работе своей редакции).
Так, Собрание сочинений (подписное) всемирно известного португальского классика XIX века Жозе Марии Эсы де Кейроша в четырех томах испустило свой дух на втором томе, вышедшем в 1994 году (первый том вышел в девяносто первом году) в счет дотации, выделенной Комитетом РФ по печати, о которой ранее, в былые времена, мы не знавали и, уж во всяком случае, никогда не оповещали читателя на обороте титула о чем-либо подобном. Ждать реанимации в последующие годы двух оставшихся томов, лежавших мертвым грузом в производственном отделе, не представлялось возможным даже при поддержке Португалии.
Издательство лихорадило, это было ясно каждому. Правда, залихорадило его много раньше, еще при «молодогвардейце», которого нам спустил Комитет по печати из издательства «Молодая гвардия». Однако какое-то время, несмотря на его молодогвардейский задор и замашки (то вдруг предложит космонавту написать предисловие к какому-нибудь тому русского или советского классика, то опубликовать стихи новоиспеченного, никому не известного молодого стихотворца), издательство еще продолжало идти своим путем, издавая классику, под руководством всеми уважаемого главного редактора Александра Ивановича Пузикова, который уже болел. (Вспоминая его сегодня и наши добрые с ним отношения, не могу себе простить, что не откликнулась на его просьбу написать хотя бы две страницы для его книги воспоминаний.) А вот когда его в издательстве не стало, мы все, от работников АХО до старшего редакторского состава, дружно восстали против «молодогвардейца», которого Госкомиздат тут же пристроил в другое издательство, где он дослужился вроде бы до пенсии.
Да, убрать молодого директора сотрудники издательства сумели. А вот сохранить издательство, когда пришел новый, всемогущий, не терпящий критики, зато страсть любящий паблисити Георгий Андреевич Анджапаридзе (он ведь даже снялся в фильме «Осенний марафон» в роли директора ленинградского отделения издательства «Художественная литература» и на презентации в кинотеатре «Октябрь» восседал на сцене с создателями фильма), не смогли. Правда, надо отдать ему должное, что при всем этом он был знающим литературоведом-англистом. Пришел он к нам (естественно, по решению Госкомитета по печати) из издательства «Радуга». Может, потому «Радуга» и прожила так долго? А «Худлит» — умер. Вернее, не живет и не умирает.
Но ведь именно издательство «Художественная литература» формировало сознание и культуру читателя во всех уголках нашей огромной родины. Издаваемые им тысячными и миллионными тиражами книги рассылались во все библиотеки и были всегда востребованы. Ведь на организуемые издательством вечера к нам старались попасть актеры московских театров, поэты, ученые и даже космонавты.
По уровню своей значимости мы были как Большой театр, Библиотека им. Ленина или Консерватория, которые тоже чуть не рухнули (правда, в буквальном смысле). А мы по вине директора, пришедшего к нам на волне перестройки, и, похоже, плохо осознававшего значение такого издательского гиганта и уж очень заинтересованного в себе самом и своей коммерческой деятельности, рухнули.
Страстно желая сделать из гиганта издательской культуры свое собственное маленькое карманное издательство, Анджапаридзе стал сливать редакции, сокращать редакторский состав, которым всю свою издательскую жизнь дорожил Александр Иванович Пузиков. «Сокращайте кого угодно, только не редакторский состав! Ведь сократить редакторский состав можно в одночасье, а создается он десятилетиями», — всегда говорил Пузиков и стоял насмерть в Госкомитете по печати.
Но… теперь Александра Ивановича Пузикова не было не только в издательстве, но и в живых, и некому было встать на защиту «Худлита», когда при Анджапаридзе, после сокращения штата, стали торговать музейными книгами, снимая их с полок актового зала, растаскивать богатейшую рабочую библиотеку (что от нее осталось?), нести из издательства старинную мебель: напольные часы с маятником, зеркала и прочий «антиквариат» (в кавычках ли?), и обустраивать кабинет репрезентативного директора, который решил перебраться с пятого этажа, где просидели все его советские предшественники, на второй, отобрав замечательное и, как теперь говорят, намоленное помещение, где находился отдел художественного оформления, в котором его редакторский состав работал с незапамятных времен, еще под начальством «царицы» Тамары Вебер — главного художника издательства, а потом и Георгия Клодта, ушедшего на вольные хлеба. И заслуженный коллектив редакции художественного оформления был вынужден перебраться в сделанную для него холодную пристройку.
Поспешила обустроить свою жизнь в издательстве (правда, ненадолго) и секретарь партийной организации. Ее новый кабинет под ее деланые вздохи о невозможности работать под стук молотка и запах краски со всем тщанием ремонтировали по ее желанию и указке (ну, прямо пир во время чумы!) несколько месяцев. Естественно, она надеялась на долгое пребывание в его стенах. Ан, нет! Не случилось. Анджапаридзе убрал ее при первом же представившемся ему случае.
Кабинет главного редактора тоже претерпел изменения, но совсем иного порядка. Вернее, в нем появился творческий беспорядок угнездившегося там нового главного редактора Валерия Сергеевича Модестова, который, сидя за столом Пузикова, почти скрывался за компьютером, прочно обосновавшемся на дубовом письменном столе между все время растущими вокруг него горами книг.
Я наблюдала все это со щемящим чувством свидетеля, не разделяющего такие «революционные» (нет, нет, это я не о главном редакторе и компьютере!) преобразования девяностых годов, которые в результате закончились полным книгоиздательским крахом.
Потом со временем какие-то отдельные, но весьма и весьма далекие от издательского профиля книжечки стали выходить в свет и появляться на прилавке книжного магазина издательства, все еще носившего (но уже не гордо) известный, как теперь говорят, бренд «Художественная литература». И это уже было не началом конца, а почти агонией государственного издательства.
Так что ни о каком третьем и четвертом томе Собрания сочинений португальского классика Эсы де Кейроша (как и прочих классиков с мировым именем!) речь идти не могла. И подписчик их так и не увидел. А жаль! Ведь в этих томах были такие романы, как «Семейство Майя», «Переписка Фрадике Мендеса» и «Знатный род Рамирес» (интересно, сохранилась ли сверка третьего и четвертого тома, подписанная мною в печать?!). А мы ведь в лице тогдашнего директора Георгия Анджапаридзе обещали на презентации первых двух томов в Посольстве Португалии издать все остальные при поддержке заинтересованной страны.
Кто тогда был Послом Португалии? Хорошо помню только, что на презентации первых двух томов он все время меня спрашивал: «Кто же из приглашенных русских есть министр печати и информации?» А я ну никак не могла ни назвать его, ни представить Послу (вообще то подобное должен был сделать, по всей видимости, Анджапаридзе, но он был, как всегда, занят самим собой), ни даже просто показать новоиспеченного министра, потому что не знала его в лицо. В те годы все и всё так быстро менялось, и отнюдь не к лучшему.