Мое путешествие началось более двадцати двух лет тому назад, но его характер заметно изменился девятнадцатью месяцами раньше. Я часто говорил, что в этом походе в поисках смысла моей жизни я учусь, только когда иду куда должен. Но здесь я осознал только теперь, что обретение знаний не было моей основной мотивацией, что после бойни в торговом центре Пико Мундо я отправился на поиски таинства покаяния, прощения за неудачу, которое не могла даровать мне обычная исповедь. И теперь я прошел полный круг, чтобы встретиться с тем же противником, которого мне не удалось полностью победить в тот раз, тем же безжалостным противником, от которого я, возможно, спас многих людей, но не всех, не тех девятнадцать, кто умер, включая и девушку, с которой я делил сердце.
Убийцы в торговом центре «Зеленая луна» состояли в сатанинской секте. Точно так же, как ковбой-дальнобойщик и все люди, собравшиеся в этом доме в эту ночь. Другие люди, другая секта, тот же враг. Я осознал правду многими часами раньше, но изо всех сил пытался не признавать ее.
Но больше я не мог отрицать очевидного. Черепа четырнадцати большерогих баранов располагались, в насмешку, там, где в католических церквях находятся четырнадцать мест стояния креста[30]. Красные бусины и пять человеческих черепов оскорбляли четки и их пять радостных, пять печальных и пять великих таинств.
Враг мне противостоял тот же, но я оказался в более темном и более страшном месте, чем в тот день в Пико Мундо.
Сектанты, с которыми я столкнулся девятнадцатью месяцами раньше, сделали из зла игру, убивали, потому что их это возбуждало, играли в сатанинскую веру, как мальчишки играют в вампиров, с клыками из воска и плащами из одеял. Сектанты из Пико Мундо не были истинно верующими, ни интеллектуально, ни эмоционально. И когда дело дошло до схватки, они могли противопоставить мне только свои смелость и злобу и ничем не отличались от других социопатов. В конце концов, они убивали только потому, что ловили от того кайф.
Но дальнобойщик с «ПроСтара+» и паства, к которой он принадлежал, были настоящими верующими, верили так истово и страстно, что их вознаградили возможностью открывать двери в Гдетоеще. Они получили способность творить зло невидимо для других и наслаждались этим. Я прочувствовал это на примере ковбоя: покупатели супермаркета не видели, как он выстрелил из пистолета и пригрозил, что убьет двух невинных женщин, если я без лишнего шума не выйду с ним.
В этой новой надвигающейся конфронтации сторонники зла значительно превосходили меня числом. И хотя мои паранормальные способности обычно давали мне преимущество, их дары по меньшей мере не уступали моим.
Мои глаза приспособились к яркому освещению, и теперь я видел, что на черном гранитном столе в передней части комнаты лежит толстый черный фолиант. Мне не хотелось приближаться к этому алтарю, но я понимал, что должен.
В черном кожаном переплете фолиант содержал тысячу пронумерованных страниц, которые, вероятно, пустовали, когда его изготовили. В верхней части первой страницы кто-то напечатал: «Это шабаш демона Меридиана, основанный, чтобы прославлять его имя в седьмой день октября года 1580, Оксфордшир, Англия».
Каждая из следующих 433 страниц посвящалась одному году существования шабаша. Начиналась страница с указания года, имени верховного жреца и места заполнения. На каждой присутствовало эссе-размышление о красоте и необходимости зла, написанное, вероятно, верховным жрецом. Пролистывая фолиант, я видел, что некоторые жрецы служили десятилетиями, другие — считаные годы. У меня не было времени внимательно изучить книгу и понять, когда секта перебралась в Америку. На странице 433 я нашел только текущий год и имя и фамилию верховного жреца — Лайл Хетлэнд. В остальном страница пустовала: изложить свои мысли о зле он еще не успел.
Более четырехсот лет и многие поколения безумия и убийств. Они не были первыми и наверняка не стали последними. Сведения о таких сектах мелькали в самых ранних хрониках истории человечества. И если мир просуществует еще достаточно долго, о действиях им подобных напишут в Интернете или в тех средствах массовой информации, которые придут на смену Сети. Человеческое сердце может выбирать правду или ложь, свет или темноту, и даже если мир достигнет всеобщего процветания, став абсолютно материалистическим, где каждый будет относить себя к научным рационалистам, кто-то будет тайком поклоняться злу — и творить его, — пусть не останется верящих в абсолютное добро. Хороших людей иногда выматывает безжалостная натура врага, и им необходим период покоя, но те, кто поклоняется тьме, расцветают в битве, насилие и ярость только прибавляют сил, и не нужен им ни мир, ни покой.
Я всегда шел куда должен и учился чему учила меня жизнь. И теперь путь мой лежал в особняк, где детей держали под замком, где скоро их начали бы убивать.
Я видел перед собой лишь черепа большерогих баранов, что бы они ни значили для других, и повернулся к ним спиной.
Глава 27
За дверью ночь стояла такая тихая, будто планета потеряла атмосферу. Но в вышине ветер бушевал, в клочья рвал облака, исчезавшие буквально у меня на глазах.
Я обошел храм и постоял, глядя на особняк, гадая, будет ли он охраняться лучше, чем въезд на территорию поместья. Решил, что нет.
Они знали, что их сограждане в этом дивном новом столетии предпочитали их не замечать, записали как их владыку, так и их самих в мифы. Никто их не искал, потому что никто не верил в их существование. Кто вооружается и идет охотиться на злопакостного Брандашмыга или снаряжает экспедицию на Северный Полюс с серьезным намерением взять интервью у Санта-Клауса?
Более того, секта могла наложить на поместье заклинание, благодаря которому оно переставало существовать для окружающих, точно так же, как покупатели в супермаркете не видели пистолет с глушителем, из которого ковбой расстрелял дыню. Уважающие себя современные люди никогда не поверили бы в эффективность такого заклинания, но оно срабатывало независимо от их веры.
Меры предосторожности ограничивались доберманами. И, возможно, этих существ натренировали разыскивать и убивать не ради безопасности, но потому, что инструктор получал огромное удовольствие, обучая этих трех собак злу. Собаки по природе своей невинны, а эти люди больше всего ценили развращение — и уничтожение — невинности.
Если бы маскарадный ковбой думал, что я жив, возможно, они бы и выставили охрану. Но он верил, что убил меня в «Кабинке 5», находящейся в Гдетоеще. Я, кстати, тоже думал, что он меня там убил. По ощущениям, я там точно умер, но все последующие ощущения говорили за то, что я живой.
На фасаде светились окна всех трех этажей, и я не заметил ни одного зашторенного. В задней части дома свет в окнах третьего стажа не горел. На первых двух людей было значительно меньше, чем в комнатах, выходящих на озеро. Собственно, на первом этаже я видел их только на кухне.
С пистолетом наготове я пересек лужайку. Чувствовал, что нет у меня времени на чрезмерную осторожность, но держался подальше от дома, пока не миновал окна кухни, за которыми что-то делали четыре человека.
«Джесси, Джасмин, Джордан…»
Я прошел французское окно, за которым горел свет, шагнул к деревянной двери, после короткого колебания взялся за ручку, повернул, открыл дверь. За ней находилась освещенная раздевалка: крючки, на которые вешали плащи, скамьи, на которые садились, чтобы снять сапоги.
Из раздевалки выводили две двери. За одной слышались голоса, и я понял, что там кухня. За второй увидел лестничную площадку. Один пролет уходил вверх, другой — вниз, ни сверху, ни снизу никаких шагов не доносилось.
Я почувствовал, как психический магнетизм и здравый смысл тянут меня в подвал. Если вы похищаете семнадцать детей и держите их взаперти, чтобы совершить жертвоприношение, которое заставило бы задуматься и ацтекского жреца, конечно же, дожидаться казни их лучше отправить в подвал. Лучшего места, пожалуй, не найти.
Я спустился на два пролета, остановился у двери, приложил ухо к щелке между дверью и косяком, и услышанное мне понравилось: ни единого звука. За дверью коридор тянулся на всю длину особняка. С обеих сторон дверей хватало, и исключительно закрытых.
Табличками двери не снабдили, даже с универсальными символами, которые по всему миру обозначают мужской и женский туалеты, пункт оказания первой помощи, сбор почтовой корреспонденции и тому подобное. Правда, символа «похищенные дети здесь» скорее всего не существовало.
В двадцати футах впереди мужчина вышел в коридор из комнаты слева, закрыл за собой дверь. Он что-то читал на листке бумаги, который держал перед собой в правой руке, и не сразу заметил мое присутствие.
Прятаться мне было негде, плащ-невидимку я с собой не захватил, а пистолет держал у бедра, стволом вниз, по какой-то причине сразу не нацелив на мужчину. Иудейско-христианскую этику не так-то легко переступить, как верят многие из нас. «Не убий» — директива, запрограммированная на глубинных уровнях сознания. Не будь этого, о нормальной жизни пришлось бы забыть. Даже поход в магазин на углу превратился бы в опасное путешествие, и ни один судья в «Американском идоле» не смог бы пережить сезон. Хотя самозащита разрешает исключения, мы все равно склонны колебаться, особенно если человек, который, как мы думаем, хочет нас убить, без оружия.
Он приблизился на два шага, рассмеялся, заметил меня, оторвался от листка, который читал. С раскрасневшимся лицом, спутанными седыми волосами, сверкающими синими глазами и озорной улыбкой, он выглядел человеком, с которым с первого взгляда хочется познакомиться.
Если две плечевые кобуры, бронежилет, оружейный ремень и пистолет в руке встревожили его, то скрывал он свои чувства отлично. Продолжая улыбаться, поднял правую, сжатую в кулак, руку и произнес: «Контумакс», то самое слово, что написали на бронзовой пластине, которая крепилась к двери их храма.