— Кто это сделал? Кто? — спрашивали его.
Наконец он нашел силы для ответа.
— Призрак музыканта!
Сельви кивала, плача.
Оказалось, что, когда молодые остались одни, и Юсуф попытался обнять молодую жену, она вырвалась и заплакала. В тот же миг откуда-то из-за занавески-ширмы появился в смутном свете медного светильника призрак — юноша с тамбуром. Он бросился на Юсуфа и принялся его душить. Юсуф закричал. Услышав шаги бегущих на помощь, призрак исчез за ширмой.
Принялись выспрашивать у Юсуфа и Сельви, как выглядел призрак. Сельви ничего не отвечала, только всхлипывала, а Юсуф уверял, что это был не кто иной, как сам дьявол!
Но многие решили, что призрак существовал лишь в больном воображении бедняги Юсуфа, а пыталась задушить его сама Сельви. Над госпожой Зейнаб, соединившей двух безумцев, начали посмеиваться.
О первой брачной ночи нечего было и думать!
Сельви попросила свою мать забрать ее из этого дома. Но госпожа Зейнаб рассердилась и зашипела на дочь, призывая ее вести себя прилично, как положено.
Наконец сам Юсуф попросил увести Сельви. Ее, плачущую, увели в другую комнату.
А наутро мать Юсуфа прислала служанку к госпоже Зейнаб с настоятельной просьбой, чтобы та забрала свою дочь. Юсуф заявил, что дает Сельви развод.
— Я не желаю, чтобы меня душили по ночам!
И Сельви, опозоренная вновь, вернулась в родной дом.
О ней сплетничал весь город. В бане, в торговых рядах, в женских покоях богатых домов перемывали косточки бедной Сельви и ее матери.
Но сама Сельви, кажется, не была огорчена. Вскоре к ней вернулось спокойное ровное настроение. Она была тиха и серьезна, иногда улыбалась своей милой улыбкой. Иной раз, ночью, ей снова являлся призрак музыканта, она вскрикивала, но уже не плакала, как прежде, привыкла, должно быть, к этому видению.
Когда все это случилось, Хасана не было в городе. Узнав о незадачливом браке и новом позоре Сельви, он, говорят, рассвирепел. О клятве, взятой дедом Абдуррахманом с госпожи Зейнаб, он уже знал. Да, характер брата сильно изменился по сравнению с юностью. Хасан делался все более мрачным, молчаливым и жестоким. У него даже пропало это прежнее его стремление высказывать свои мысли в любых обстоятельствах, не задумываясь о последствиях. Теперь он говорил мало, часто хмурил брови. В сущности, он был нетерпелив и раздражителен, но его раздражение и досада выплескивались в свирепости во время боевых действий. В Истанбуле его именем, говорят, пугали детей — «Вот придет Гази Хасан! (Воин Хасан)». Брат ни с кем не делился своими планами и надеждами, но любовь его к Сельви не проходила. И я чувствовал, что он продолжает надеяться. Но я не представлял себе, как он намеревается добиться своего. Поводов же для раздражения и мрачности, для свирепой ярости жизнь бедной Сельви подавала ему предостаточно.
8. Новое похищение Сельви — Фазыл
Это случилось вскоре после незадачливой свадьбы Сельви. В городе заговорили о шайке разбойников, орудовавшей на дороге близ леса, ведущей к монастырю архангела Михаила. Случилось несколько нападений на проезжавших торговцев. Затем крупные кражи начались и в самом городе. В бане мать узнала о том, что у нескольких ее приятельниц из местных богатых семей похищены драгоценности. Горожане заволновались. Состоятельные люди стали нанимать стражу для охраны домов.
Тут-то все и случилось.
Бедняга Зейнаб, еще не так давно — властная госпожа, супруга прославленного воина, пользовавшаяся всеобщим, почетом и уважением, теперь утратила все прежнее. Она и сама чувствовала, что ее перестали принимать всерьез, теперь в ней видели предмет насмешек и издевательств, глупую мать сумасшедшей дочери. Уже считалось чуть ли не неприличным приглашать ее в гости, а тем более — самим бывать у нее. Она напрягала все силы, пытаясь вернуть прежнее отношение. Но ее разговоры и действия были неразумны, взбалмошны и ни к чему хорошему не приводили. В бане девушки и молодые женщины сторонились и ее и Сельви. Доверительные беседы смолкали, когда она и ее дочь приближались к щебечущей женской компании, располагавшейся, как обычно, в центре зала на тершене — мраморном возвышении, где можно было прогреться перед купанием. И после купания, когда женщины, раскрасневшиеся, похорошевшие, угощались соленьями и сладостями, госпожа Зейнаб и Сельви вынуждены были сидеть поодаль вместе со своими служанками. Только моя мать оставалась госпоже Зейнаб верным другом. И та, кажется, наконец оценила это ровное дружеское отношение. Значит, не совсем была глупа.
Хасан уже перебрался в Брусу. Но когда умерла его мать Пашша, он, конечно, приехал на похороны. Первая жена моего отца скончалась от разрыва сердца. Она происходила из бедной семьи. Мой отец взял ее в жены по страстной любви, за красоту и доброту. Я думал о странности человеческого восприятия. История первого брака моего отца всегда казалась мне какой-то ирреальной. Трудно было себе представить, что отец когда-то был молодым и влюбленным, а ни меня, ни моей матери не было в его жизни, и Пашша была молодой. В детстве я совершенно не представлял себе этого. Для меня существовала наша семья только в том виде, в каком я ее узнал,— спокойный внимательный отец, мама, Хасан, молчаливая Пашша, которая так красиво вышивала и угощала меня сладким изюмом. На ее похоронах я вспомнил себя маленького. Как я изменился! Как утратил беспечность и светлый взгляд на мир. А сам мир? Нет, кажется он всегда оставался неизменным, непознаваемым, созданным и развившимся непонятно для какой цели. Это я менялся.
На похоронах Хасан был очень удручен. Я не говорил с ним, чтобы не досаждать ему. А после похорон он скоро уехал обратно в Брусу. Вскоре и мне предстояло покинуть Айдос.
Ужасное нелепое происшествие случилось ночью.
В ворота госпожи Зейнаб постучали. Старый садовник, исправлявший также обязанности привратника, стал спрашивать, кто там. Мужской голос отвечал, что это из столицы, по срочному делу, посланные Алаэддина, старшего сына покойного деда Абдуррахмана. Привратник начал уговаривать людей, стоявших за воротами (а он понял, что там не один человек), подождать до утра. Он говорил, что не может впустить их в дом ночью, и советовал пока поехать в гостиницу — хан — у рыночной площади, где принимают постояльцев в любое время. Но стоявшие за дверью не слушали и настойчиво требовали отпереть. Они уверяли, что дело срочное и чуть ли не касается жизни и смерти Алаэддина, они называли имена его домочадцев. Только потом уже, задним числом, у нас сообразили, что узнать эти имена и подробности жизни Алаэддина было совсем не трудно, он был в Брусе известным лицом.
В конце концов привратник сдался и открыл ворота. Дальше все происходило, как в сказке о разбойниках. Привратника связали и заткнули ему рот. Лица напавших были прикрыты черными платками, и он не мог разглядеть, кто эти люди. Они прошли через сад к дому. Кое-кто в доме уже успел проснуться, но никто еще не понял, что же происходит.
Главарь двинулся прямо в комнату Сельви (значит, он заранее разузнал, как устроен дом). Он вошел в незапертую комнату, имея, вероятно, целью похищение Сельви. Но что- то помешало ему. Тем временем проснулись окончательно слуги и служанки, госпожа Зейнаб. Кликнули на помощь людей из соседних домов.
У разбойников, судя по всему, имелся план действий, но план этот нарушился. Главарь должен был схватить Сельви. На улице ждали кони. Но главарь медлил, не выходил из комнаты девушки. Никакого шума оттуда не доносилось.
Разбойников окружили, взяли их коней. Явились городские стражники. Тут же нападавшие признались, что их главаря зовут Фазылом, он привел их сюда для того, чтобы похитить Сельви. До этого они совершали кражи в городе и в окрестностях города.
Госпожа Зейнаб кинулась в комнату дочери. Все остальные — за ней, и стражники.
Распахнули дверь.
Сельви, побледневшая и напряженная, стояла у окна. Она была одета в ночную одежду. На полу лежал главарь разбойников — Фазыл. Он истекал кровью. Кто-то вонзил ему в горло нож и тотчас вытащил. Разбойник уже был мертв.
Стали спрашивать Сельви. Она отвечала довольно спокойно, хотя голос ее слегка дрожал. Она сказала, что этот человек внезапно ворвался в ее комнату и бросился к ней. Она не спала. Но даже не успела позвать на помощь. Разбойник тотчас был убит. Разумеется, ее спросили, кто же убил разбойника. Она в ответ повела себя как-то странно. Улыбнулась, но глаза ее, как всегда, оставались серьезными. О эта милая ее улыбка! Плотнее закуталась в шаль. И серьезно произнесла:
— Никто.
Один из стражников предложил поискать в комнате нож, ведь Фазыл, несомненно, был зарезан. На ноже должна была остаться кровь. Но в комнате не было ножа. Не было и под окном комнаты, в саду. Вокруг все было истоптано, потому что толпилось много людей.
Когда Сельви произнесла это свое «никто», все сочли это очередным проявлением ее безумия.
Больше ее ни о чем не спрашивали.
Все просто подумали, что она сама убила напавшего на нее человека. А нож спрятала. Теперь все говорили о Сельви с изумлением и с некоторой даже брезгливостью. Безумная девушка-убийца! Даже госпожа Зейнаб стала немного побаиваться ее и говорила с дочерью сдержанно и мягко.
Разбойников допросили. Один из них, Якуб, показал, что был ближайшим помощником Фазыла, это подтвердили и остальные. Однажды Фазыл, Якуб и еще несколько человек из шайки отправились в греческий квартал к продажным женщинам. Там Фазыл увидел икону с изображением прекрасной девушки. Хозяйка сказала, что это безумная Сельви, дочь покойного Абдуррахмана Гази. Фазыл загорелся желанием похитить девушку. Он решил, что за нее некому будет вступиться.
Мой отец решительно вмешался во все эти дела. Он строго приказал госпоже Зейнаб оставить всякие попытки выдать дочь замуж. На всякий случай он нанял стражников, теперь дом госпожи Зейнаб охранялся круглые сутки. Несколько лет тому назад отец купил прекрасный загородный дом на берегу Босфора. На лето, когда началась жара, он перевез туда мою мать и госпожу Зейнаб с дочерью.