рямолинейно... Бессмыслица, конечно,— называть такой текст словом «объяснение». Но все равно... Сейчас я переведу эту цитату... Вот... И боюсь, я не сумею передать точно всю эту грубость и тупую прямолинейность... Значит, вот...
«...исламская именная система (заимствованная в основном у арабов и персов) использовалась османскими поработителями в целях именного обезличивания обращенных в мусульманство болгар, в целях деболгаризации болгар...»[7]
Вот забавное словечко — «деболгаризация»!.. Значит, имена турецкой мусульманской традиции, такие как, «Хасан» или «Эминэ», обезличивают болгар. А греческие «Николай» и «Георги», еврейская «Мария», сербский «Стоян» не обезличивают их, так, что ли?.. Интересно, какие имена мы должны себе придумать, чтобы полностью болгаризироваться?.. Впрочем, кто мне сказал, будто я живу в мире, где имеет значение нормальная логика?..
А так, в сущности, мне хорошо. Больничная палата с одной кроватью, и я — одна. Мне хорошо. И стол стоит возле окна. Целый день можно читать, писать. Если только силы есть... Вчера приезжали Катя и Галя. Галя, кажется, испытывает что-то вроде чувства вины; ведь она всегда говорила, что я придумываю свой туберкулез, чтобы меня считали интересной. Это кто, чтобы меня считал интересной? Она, что ли?.. Наверное, она вообще думает, что если я двигаюсь; ну, хожу, говорю, значит, я здорова... Ну, а я двигаюсь, пока не упаду, вот я такая...
Мы стали говорить об этой автобиографии Жюльетт Греко. Я сказала, что мы очень смешно выглядим, когда читаем воспоминания какой-то удачливой развратницы и впадаем в умиление... Катя промямлила что-то о врожденном таланте. Галя заявила, что это просто мое стремление всегда быть не похожей на других и всегда иметь какое-то ненормальное мнение, нарочно... Я потихоньку начала горячиться...
— А.., нет! Просто все дело в том, что мы любим ложь, мы даже повсюду ищем ложь, со страстью ищем... Потому что мы не выносим правды! Нам всегда нравится какая-нибудь ложь, например, вот эта, о пресловутом «таланте, который пробьет себе дорогу», будто бы талант — это грузовик или танк!..
— А все-таки ты признаешь, что ей повезло, что она удачливая! — уколола меня Галя.
— Я признаю, что эта так называемая удачливость — прямо пропорциональна бесстыдству!..
Все спуталось... Мы начали ссориться... Но мне лучше, когда женщины говорят о политике, об искусстве, чем о такой грязи, как прерывание беременности... Эта Катя... Зачем она пришла?..
От Жюльетт Греко мы перешли к одному актеру — сейчас я даже забыла его имя... Катя видела его в этом спектакле — переделали в пьесу противный роман Антона Дончева «Время насилия»[8] — такое тенденциозное вранье о болгарах-мусульманах... Ей понравилось... — «Так будит во мне все болгарское!»... Что она понимает вообще? И что для нее значит само это понятие — «болгарское»?.. И бестактная она... Галя поджала губы; знает, что сейчас будет одна буря... Я уже бешусь и кричу, что Катя ничего не понимает; что именно таких мещан, как она, и пичкают этими грубыми шовинистическими поделками, потому что у них даже и капельки нужды нет в настоящем искусстве... Обиженная Катя возражает, что я всем навязываю эту свою проблему с переменой имен, героиню из себя строю...
— А эта С., которая замуж вышла за турка из Турции, лишь бы паспорт не менять... кто ее не знает!.. Спала с кем попало... И теперь тоже героиню из себя строит!..
— Нет! — меня совершенно взбесила эта мещанская логика. — Значит, по-твоему, то, что людям насильно сменили имена, это просто наказание для женщин, которые спят с мужчинами... Браво!.. Чудесно... Пойдем, всем сменим имена!.. Пойдем!.. Нет, это не моя, это только твоя проблема! Я — жертва, а ты уже испачкана своим равнодушием; и как тебе не стыдно находить эти мещанские оправдания безнравственности, бесчеловечности!..
— Я не политический деятель! Я ничего не могу сделать! — огрызнулась Катя.
— Только политические деятели нам нужны, эти обманщики, которые на нашей крови наживаются! Почему это мы сами не можем себя защитить?
— Наверно, потому что мы не обманщики, — иронически вставляет Галя... В сущности, она права...
И все... Немножко поговорили... Теперь мои приятельницы готовят салат... Вот люди... Привезли свежие помидоры... И чего я хочу от них? Чтобы они подняли восстание?..
У окна сидит молодая девушка. Это дочь Кати, Димитрина, «Диди» ее называют; ей девятнадцать лет, она студентка; химию, кажется, изучает или что-то другое такое, не знаю точно... За все это время, пока мы разговаривали, она не сказала ни слова, тихо так сидела; и мне казалось, что ребенок скучает... Я смотрю на нее. Диди немножко нервно сжимает и разжимает пальчики. Одежда у нее — один из современных стандартов — джинсы... Мне в этой девочке нравится ее какая-то непосредственность, она очень быстро говорит, захлебывается как-то по-детски, сбивается, глотает слова, и вдруг улыбнется так ярко... Вот совсем маленькие девчушки так говорят, мне случалось слышать... Она немножко взволновалась и обращается ко мне: «Пожалуйста... Вы только не обижайтесь... Я Вас очень уважаю... Но тех, других, которым поменяли имена... тех я не люблю... Они грязные... они преступники...»
Я даже и не возмутилась. Просто интересно слышать такое от милой девочки, которая к тому же пишет стихи, и неплохие...
— Полстраны грязных преступников? — спрашиваю я.
— Не полстраны. Только миллион.
— Но для нашей страны и самый маленький «только миллион» (подчеркиваю голосом) — уже много...
У меня нет такой способности: покорять, побеждать собеседника законченными отточенными репликами; я даже подозреваю, что такая способность бывает только в пьесах, вроде комедий Ростана или Уайльда...
— Но они... они хотели автономную республику...
— На основании общности вероисповедания? По такому принципу? Но по такому принципу не образовываются автономные республики...
— Нет, по национальности, по национальному принципу.
— Но такого заявления никто не подавал, такой просьбы...
— Если бы подали, уже поздно было бы... Это был такой опережающий удар... эта перемена имен...
— Но в нашей стране мусульманство исповедуют люди разных национальностей: цыгане, турки, болгары...
— А если они болгары, почему у них имена не болгарские?
— А у тебя почему не болгарское имя?
— «Димитрина» — славянское имя!..
Я вздыхаю и объясняю ей, что означает греческое «Димитрина»...
Вдруг она почти выкрикивает:
— Я не хочу говорить об этом, не хочу!.. Мы, молодежь, приняли это совсем нормально... Только за границей все время это обсуждают... И вы... Не хочу!..
Да, я заметила... Люди не хотят об этом говорить... В чем дело? Инстинктивный стыд?.. А девочка кричит, кричит...
— Я не люблю их!.. Не люблю!..
— Но если ты их не любишь, разве это значит, что надо их мучить?..
А почему я говорю «их» вместо «нас»? Разве я что-то другое, отдельное?.. Галя сидит, поджав губы. Катя стоит, выпрямившись, в прямой опущенной руке у нее вилка, которой она размешивала салат... Теперь мы все молчим...
В конце концов мы все помирились, поели салатик и хорошо попрощались. Они ушли. Я осталась с апельсинами, пирожками и лимонадом... Не могу я их просить, чтобы они приходили чаще... У них ведь семьи, дети... В этой больнице я не от каверн умру, а от голода... Кормят очень плохо и очень однообразно... каждый день одно и то же... Каждый день...
Значит, нельзя говорить о каком-то национальном принципе, потому что речь идет о людях разных национальностей... О религии?.. Тогда можно говорить о мечетях — джамиях, они будут доведены до разрушения, а ведь они украшали эту страну... И не все исповедуют ту или иную религию, но имена есть у всех... Значит, просто если ты носишь имя, имеющее отношение к мусульманской традиции, тебя заставляют поменять имя... Значит, просто...
Прежде я думала, что если человеку предлагают пользоваться каким-то преимуществом по национальному принципу, он должен возмущаться и сгорать от стыда. А вот люди с удовольствием принимают эти преимущества; в их сознании легко утверждается мысль о том, что миллион других людей — грязные преступники...
И что во всем этом нового? Только одно — все это сейчас происходит, сегодня, и касается именно меня; и я не знаю, что мне делать...
Но... это все же интересно... Или нет... Конечно, я хочу сказать что-то другое, совсем другое... Значит, если мы захотим третировать, уничтожать и мучить какую-то «категорию» (пусть будет этот термин), какую-то категорию населения; мы должны объявить, квалифицировать этих людей как «грязных преступников»; мы должны верить, будто бы они в своей повседневной жизни совсем не могут испытывать те же самые чувства к своим женам, детям и так далее, какие и мы испытываем... Но при этом мы вовсе не думаем следующим образом: «они — грязные преступники, и поэтому мы должны наказать их мучениями»... О нет! Мы думаем: «Они ведь все равно грязные преступники, вот именно поэтому мы и получаем право мучить их». Эта их общая «грязная преступность», вымышленная нами, оправдывает в нашем представлении все наши действительно нечистые действия по отношению к ним. Значит мы почти неосознанно знаем, что поступаем плохо, мы неосознанно ищем себе какие-то оправдания...
Наверное, это Лазар сказал...
Я никому не нужна... Я совсем одна... Но почему я так боюсь? Почему я даже самой себя смущаюсь?.. Пусть мое воображение выйдет на свободу, пусть Лазар мне говорит, что он позаботится обо мне, о моих рукописях; что он приберется в комнате; что мне не надо вставать, и молоко он мне согреет... У меня так болит в груди... Это плевра... Вот я такая, боязливая, стесненная...
Или, может быть, так: я чувствую себя очень обиженной, брошенной; я спрашиваю его своим плачущим голосом, как он будет жить, когда я умру, ведь ему будет не хватать меня?.. И он отвечает тихо и с такой ранящей меня правдивостью: «Двадцать шесть лет я жил без тебя. И дальше буду жить». И этот тихий ответ бросает меня в такую безысходность, что я даже всхлипнуть не могу... Нет... Не надо так...