– Тебе плохо оттого, что ты держишь сны в себе?
– Это как одержимость. Истинно пророческие сны должны быть рассказаны, на худой конец – записаны. – Он глухо рассмеялся. – Слуги на это и рассчитывают. Они собирают урожай снов, которые видят эти несчастные полу-Белые, как крестьяне собирают гроздья винограда с лоз. Все отправляется в библиотеку, где хранятся сны и предсказания. И все обрабатывается, зерна отделяются от плевел. Все хранится. Со ссылками и перекрестными ссылками. Все в их распоряжении, чтобы они в любой момент могли заглянуть и понять, что они могут предсказать и какую выгоду из этого извлечь. – Он еще тяжелее привалился к моему плечу, как ребенок, ищущий утешения после ночного кошмара, и я обнял его одной рукой. Он покачал головой. – Фитц… Они знают, что мы идем. Би у них в руках, и они знают, что мы идем. Это не кончится добром ни для кого из нас.
– Так расскажи мне. Чтобы мне не пришлось идти вслепую.
Он коротко хохотнул:
– Нет, Фитц. Это я иду туда вслепую. Ты умираешь. Ты тонешь. В темноте, в холодной морской воде, в собственной крови. Вот. Теперь ты знаешь. Понятия не имею, что хорошего нам это принесет, но теперь ты знаешь.
Меня пробрал мороз по спине. Пусть мои губы и пытались сказать, что я не верю ему, но мое сердце верило.
– А можно я просто замерзну до смерти? – спросил я с напускным легкомыслием. – Я слышал, это хорошая смерть: засыпаешь – и все.
– Прости, – сказал он, и я понял, что он тоже изо всех сил старается, чтобы голос не выдал его чувств. – Я не могу выбирать. Мне лишь говорят, что так будет.
– А что будет с тобой?
– Это-то и есть самое страшное. Думаю, я переживу тебя.
На миг меня охватило облегчение. Потом это прошло: Шут ведь не уверен, что выживет!
– А Би? – Мой голос дрогнул. – Знаю, ты видел во сне, что она жива. Мы спасем ее? Она вернется домой?
Он заговорил неуверенно:
– Мне кажется, она как ты. Она – перекресток многих возможных будущих. Мне снилась она в короне, где чередовались зубцы из пламени и тьмы. Но иногда я вижу ее как сломанные оковы. Символ освобождения. И разбитый сосуд.
– Что значит разбитый сосуд?
– Нечто безнадежно сломанное. Что нельзя починить, – тихо сказал он.
Мое дитя. Дочь Молли. Безнадежно сломана, сломлена… В глубине души я понимал, что, пережив такое, она не может не сломаться. Как сломался когда-то Шут, как сломался я сам. При этой мысли в груди мучительно защемило.
Голос мой дал петуха, когда я сказал:
– Ну что ж, кого из нас не ломали? Тебя ломали. И меня тоже.
– Мы оба прошли через это и стали сильнее.
– Мы прошли через это, – поправил я.
Я так и не смог понять, что именно сделали со мной пытки Регала. Часть меня умерла в той темнице – в прямом и переносном смысле. Теперь я жив. Потерял ли я больше, чем обрел, или наоборот? Что толку гадать?
– Что еще? – деловито спросил я.
Шут вдруг клюнул носом и тут же снова выпрямился. Тогда я задал другой вопрос:
– Сколько времени ты уже не спишь?
– Не знаю. Я задремываю и просыпаюсь, не имея представления, сколько я проспал. Слепота странная штука, Фитц. Нет ни ночи, ни дня. И темноты тоже нет, если хочешь знать.
– Еще какие-то сны или видения хочешь рассказать?
– Мне снится орех. Пытаться расколоть его опасно. Порой я слышу бессмысленный стишок: «Ловушку смастерили, ловца словили». Но это не всегда сны. Порой я вижу… будто перекресток, от которого расходится бесчисленное множество путей. В молодости я видел эти пути часто и ясно. А после того как ты вернул меня к жизни, долгое время совсем не видел. До тех пор, пока Би не коснулась меня тогда, на ярмарке. Это было невероятно. Дотронувшись до нее, я почувствовал, что она – средоточие множества дорог. И она тоже их видела. Мне приходилось удерживать ее от поспешного выбора. – Его голос сорвался.
– И что было потом? – завороженно спросил я.
– Потом, насколько я понял, ты ударил меня ножом в живот. Несколько раз, но после второго я сбился со счету.
– О… – Меня будто холодом окатило. – Я не был уверен, что ты что-то из этого помнишь. – (Он тяжело привалился к моему плечу.) – Прости меня.
– Поздно виниться. – Шут похлопал меня рукой в перчатке и со вздохом выпрямился. – Я тебя уже простил.
Что тут ответишь?
Он продолжал:
– Совершенный. Когда мы вышли на причал в Трехоге, я поднял голову и увидел Совершенного… Он весь светился, столько путей исходило из него. На том распутье начинались и другие, одни вели обратно в Кельсингру, другие – на висячие улицы Трехога, но большинство путей вело в Клеррес, и самые прямые и короткие исходили от Совершенного.
– Поэтому ты так настаивал, что мы должны путешествовать только с ним?
– Теперь ты мне веришь?
– Я не хочу верить. Но верю.
– Вот и со мной то же самое.
Мы оба погрузились в молчание. Я ждал. Спустя какое-то время стало понятно, что Шут спит глубоким сном, прислонившись ко мне. Я осторожно высвободился и уложил его на постель. Потом наклонился и поднял на койку его ноги. Это напомнило мне, как я укладывал Неда обратно в кровать, после того как он просыпался от кошмаров много лет тому назад. Шут подтянул колени к груди, сжавшись в комочек, словно пытаясь защититься. Я снова сел на край койки. Он погрузится в сон и будет видеть сны, хочет того или нет.
А я погружусь в Силу. Медленно выдохнул, вместе с воздухом отпустив свои защитные стены, и тут же ощутил присутствие корабля.
– Прошу прощения, – пробормотал я, как если бы налетел на прохожего в толпе.
Не обращая больше на него внимания, я потянулся прочь, нащупывая поток Силы. И нашел его. Поток встретил меня таким спокойствием, какого я не ощущал в нем уже много месяцев. Он был мирным и постоянным, как ветер, что дул в наши паруса и нес нас к цели. Я скользил в нем, позволив своим мыслям и воле нести меня к Оленьему замку и моей дочери Неттл.
Она спала. Я осторожно вошел в ее сон и ласково разбудил.
Как ты? Как твое дитя?
Чейд умер.
Новость пронеслась от нее ко мне, насыщенная желанием как можно скорее дать мне знать. Ее скорбь окатила меня, пробудив во мне пока еще смутное горе. Поначалу только это я и почувствовал. Не стал спрашивать, что случилось. Чейд был стар, смерть надвигалась на него уже давно. В последнее время он больше не мог пить травяные настои и возвращать телу молодость при помощи Силы, и дни его были сочтены.
Это я виновата. Мы дали ему кору дерева делвен, чтобы лишить его Силы. В последнее время его Сила сделалась такой непостоянной… То все спокойно, то вдруг будто вьюга налетает. Двое из новых учеников отказались учиться дальше, испугавшись его магии. Даже Шайн уже страшилась его всплесков Силы: как бы она ни глушила собственные способности, он хватал ее и тащил в поток. Она была в ужасе. Мы все были в ужасе!
И я разрешила давать ему кору делвена. Я заменила всех пажей, кто бегал для него с поручениями, заподозрив, что они приносят ему не только еду и питье. Три дня его поили настоем коры, и на четвертый кора заглушила его Силу. И он превратился… в старика. Доброго, но капризного старика. Мы снова позволили Шайн навещать его. До этого я не подпускала ее к нему, а он… он, похоже, не понимал, почему мы не даем ему видеться с дочерью. Он уже так плохо соображал… Разговаривал с портретом Шрюда. Ох, Фитц, боюсь, он так и умер в уверенности, что я была с ним жестока и отобрала у него дочь и Силу просто так, из жадности. Просто чтобы управлять им.
Я почувствовал присутствие Риддла. Должно быть, его разбудил ее плач. Ощущение было такое, будто он сомкнулся вокруг нее, как броня, кованая металлическая оболочка, защищающая и поддерживающая. Все и вся, чему вздумается причинить ей вред, будет иметь дело с ним. Я думал, что горе лишило меня дара речи, но тут у меня отлегло от сердца.
Хорошо, что Риддл рядом с тобой.
Да, хорошо. Я скажу ему.
Вы получили наши письма голубиной почтой?
Да, получили. Чейд так и умер, сжимая в руке письмо от Ланта. Не знаю, сколько раз Шайн пришлось перечитывать его вслух для него. Когда мы нашли Чейда мертвым, он улыбался. Безмятежно и счастливо.
Я вдруг спохватился:
Надо будет сказать Ланту… – А потом понял: Нет, я не смогу.
Ты правильно решил вначале. Ты должен сказать ему. Как я должна была сказать тебе.
Скажу.
Я еще не знал, как и когда скажу, но решил сделать это. И Спарк тоже. Возможно, в эту минуту я стал лучше понимать, почему Шут не желал говорить со мной о своих снах. Мне не хотелось сообщать им эту новость. И в то же время мне отчаянно нужно было поделиться с кем-то своим горем, словно это было бремя и часть его можно было переложить на плечи других, кто обязан нести его.
Да, сказала Неттл. И я рада, что ты жив. Все последние несколько дней я снова и снова пыталась дотянуться до тебя. Но никому из нас это не удавалось, и мы начали опасаться худшего.
Я ведь на живом корабле. А он такой… вездесущий. Даже общаясь с Неттл в Силе, я чувствовал, как корабль подслушивает. Прости, что заставил вас волноваться.
Я все понимаю. Прямо сейчас разбужу Дьютифула и скажу ему.
И тут я, сам того не желая, вывалил на нее собственные новости:
Шут видел во сне, что Би жива. И знаешь, что случилось, когда в прошлый раз я попытался поговорить с тобой и между нами вклинился Чейд? Я почувствовал присутствие Би. Я узнал ее.
Ветра всех миров дули между нами, и волны с тихим шорохом накатывали на все побережья. Какую новость было труднее принять? Что Чейд мертв или что Би, возможно, еще жива?
Потрясение Неттл волной накрыло меня.
Где она? Что с ней? Над ней издевались? Она думает, что мы ее бросили? Как она смогла остаться жива, пройдя сквозь столпы Силы? Как вообще могло такое случиться, что она жива, когда мы оплакали ее много месяцев назад?