– А вы обещаете вернуть меня домой, если я расскажу писарю все-все?
Я постаралась говорить наивным детским тоном и не выдать своей тревоги.
– Вот расскажешь ей все, тогда и решим. Думаю, это может занять не один день, и потом, когда вы закончите, мы еще расспросим тебя. А теперь вы пока поболтайте, а я пойду подберу тебе подходящий домик и слугу. Какой у тебя любимый цвет? Я хочу, чтобы новый дом тебе непременно понравился.
Я не стала скрывать разочарования:
– Какая разница? Я просто хочу домой!
– Ладно. Тогда пусть будет голубой. Рада, что тебе пришелся по вкусу обед.
Он не пришелся мне по вкусу, и я еще не доела. Но я отложила приборы, поборов искушение набить рот кексом. Вошли слуги, принесли стол, два стула, чернильницу, подставку с перьями и стопку бумаги. Быстро расставив все по местам, они так же ловко убрали мои тарелки. Капра встала, и я последовала ее примеру. Слуги мгновенно унесли обеденный стол и наши стулья.
– А вот и наш писарь. Пелия, кажется?
Девушка – нет, кажется, все-таки юноша, он только что на колени перед ней не упал.
– Нопет, с твоего дозволения, о Высочайшая.
Голос у него был хриплый и булькающий, как кваканье лягушки.
– Ах да, Нопет. Это дитя хочет поведать тебе длинную историю. Постарайся записать все слово в слово. Не задавай пока вопросов и ничего не упусти. Повтори, что я велела.
Писарь повторил. Глаза у него так и лезли из орбит. Неужели от ужаса? Нет. Чем больше я смотрела на него, тем больше он напоминал мне Одиссу. Она тоже выглядела такой вот недоделанной, словно кто-то начал лепить человека, но что-то напутал. Глаза были такие выпуклые, что, наверное, он и закрыть-то их до конца не мог. Зубы казались слишком мелкими, словно детские. Нопет устроился за письменным столом и жестом предложил мне сесть. Когда он потянулся за пером, я отвела глаза, чтобы не пялиться на его костлявые коротенькие пальцы. Писарь взял лист хорошей бумаги из стопки у правого локтя, положил его перед собой, оглядел перо, очинил немного, обмакнул в чернила и занес над листом.
– Пожалуйста, начинай, – проквакал он.
Этого-то мне как раз и не хотелось. Капра наблюдала за мной. Я подошла и села на стул напротив писаря.
– Что мне делать?
Он уставился на меня своими глазами навыкате:
– Говори. Я буду записывать. Пожалуйста, начинай.
Не буду рассказывать ему про день накануне, когда мы ездили на ярмарку и я впервые увидела Виндлайера. Ничего не скажу о собаке и нищем и о том, как отец ушел в камень. Ни слова о том, как папа бросил меня, чтобы позаботиться о чужом человеке.
Но Любимый был ему не чужой… Я выбросила эти мысли из головы.
– Я была в комнате для занятий в Ивовом Лесу. Шел урок.
Писарь озадаченно посмотрел на меня, покосился на Капру и застрочил. Крохотные пальцы ловко управлялись с пером. Но его заминка не укрылась от Капры. Она подошла и нависла над нами:
– Би, ты должна рассказывать подробно. Где это – Ивовый Лес? Что у вас был за урок, что за учитель? Кто еще был с тобой? Погожий ли был день? Каждую мелочь. Все-все.
Я медленно кивнула:
– Постараюсь.
– Старайся как следует, – строго сказала Капра. – Сейчас я вас оставлю: мне нужно поговорить с Двалией и Виндлайером. И если я узнаю, что ты солгала мне, последствия будут самые серьезные. Работай с писцом, пока я не вернусь.
И я стала рассказывать. Очень осторожно. Иногда честно. То, что, как мне казалось, должно заставить их устыдиться, я описывала во всех подробностях. Как бережно Ревел зажимал свою рану и как кровь сочилась у него между пальцами. Рассказала про порванные платья служанок: теперь-то мне было известно, что это означало. Иногда я лгала: сказала, что Персивиранс умер. Едва я произнесла это, мне захотелось откусить себе язык, чтобы мои слова, чего доброго, не оказались правдой. Писарь не задавал вопросов, так что я вела рассказ путано, то и дело возвращаясь к более ранним событиям. Иногда плакала – например, когда дошла до того, как Пер перешагивал через тела в конюшне. Сказала, что спрятала детей в кладовой, умолчав о тайном лабиринте. Я растянула свою историю так сильно, что солнечный свет, падавший сквозь высокие окна, из белого сделался желтым, а я все еще описывала, как напали на наш дом. Мне было ясно, что этот рассказ – единственное, что им нужно от меня. Надо придумать способ обернуть его в свою пользу.
Когда я охрипла от слов и слез, писарь подозвал стражника, который остался следить за нами, и попросил, чтобы мне принесли воды. И влажное полотенце, чтобы я могла промокнуть лицо и высморкаться. «Какой добрый», – подумалось мне.
Но если представится возможность убить его и сбежать, не медли.
У меня слегка перехватило дыхание. Не лучше ли попробовать убедить их отправить меня домой, прежде чем начинать убивать или пытаться сбежать?
Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем они надумают дать тебе свободу? Возможно, будет быстрее, если ты сама себя освободишь.
Принесли воду и полотенце. Я воспользовалась и тем и другим. И продолжила говорить. Мне пришлось рассказать о магии Виндлайера, иначе в моей истории ничего бы не сходилось. При упоминании имени Виндлайера верхняя губа Нопета напряглась, обнажив маленькие зубки. Но он прилежно записывал каждое мое слово. В окна по-прежнему лился свет, но мне показалось, что он уже не такой яркий. Интересно, сколько времени прошло?
Когда Капра вернулась, с ней была Симфэ. А вскоре вошли Феллоуди и Колтри. Белый грим на лице Колтри выглядел почти естественно, – похоже, он только-только заново нанес его.
Симфэ нахмурилась и сказала:
– Ты приставила человека записывать за ней, не посоветовавшись с нами. А следовало бы сообщить нам и позволить послушать.
Капра медленно повернулась к ней. Она улыбалась:
– Как вы сообщили мне о том, что собираетесь отправить Двалию с поручением и подстроить побег Любимого? Насколько я помню, вы не включили меня в круг посвященных, когда задумали это.
– И я принесла свои извинения за эту ошибку. Многократно.
Симфэ роняла каждое слово так, словно ей хотелось плюнуть Капре в лицо.
– Ах да! Мне стоит отплатить такой же любезностью. Дорогая Симфэ, я приношу свои извинения за то, что эта девочка оказалась ценным источником сведений о преступлениях Двалии, а я не сказала тебе об этом. Что за преступления? Дай-ка подумать. Ну вот, например… Помнишь Аларию? Аларию, которую я самолично научила толковать сны? Насколько я помню, Феллоуди, она была твоей любимицей. Известно ли вам, что Двалия продала ее в рабство? В городе под названием Калсида, столице страны, которая тоже зовется Калсидой. Аларию продали, чтобы оплатить путешествие на корабле. Об этом мне рассказала малышка Би. Я немедленно озаботилась тем, чтобы проверить эти сведения, и Виндлайер в конце концов все подтвердил. Жду не дождусь, как буду получать подтверждения и других ее рассказов день за днем.
Она жестом велела писарю уходить, перевернула первую страницу из аккуратной стопки исписанных и быстро пробежала ее глазами. Потом посмотрела на меня:
– И где же был твой отец, Би, в тот день, когда Двалия явилась в ваш дом?
Не было времени подумать, прикинуть, что могла знать и рассказать ей Двалия.
– Он уехал в город.
– После того, как убил хозяина собаки? И ударил Любимого ножом в живот?
Туманный человек был в Дубах-у-воды в тот день. Стоял в переулке между лавками, куда никто не сворачивал. Туманный человек, который потом оказался Виндлайером. Я не смогла ничего ответить.
Они все смотрели на меня. Потом их взгляды обратились на писаря и ровную стопку бумаги на столе между нами. После этого мужчины вновь подняли глаза на Капру, и только Симфэ по-прежнему пристально смотрела на меня. Ее губы выглядели особенно ярко-красными в эту минуту, а может быть, так казалось, потому что лицо ее стало бледнее обычного. Спустя какое-то время она заметила, что я смотрю на нее в ответ. Она зловеще улыбнулась мне, и я опустила глаза, жалея, что не сделала этого сразу.
Симфэ нарушила молчание:
– И о чем еще ты рассказала нашему писцу, малышка Би?
Я покосилась на Капру, гадая, ответить или промолчать.
– Я к тебе обращаюсь! – крикнула Симфэ.
Я переводила взгляд с одной на другую, но так и не нашла ответа на свои сомнения. На лице Капры застыло торжество.
Я набрала воздуха:
– Я рассказала о той ночи, когда Двалия и герцог Эллик вломились в мой дом и разрушили мою жизнь. Я рассказала, как они убивали людей, как подожгли конюшни, а потом похитили меня.
– Ну да, – проронил Феллоуди таким тоном, будто не поверил ни единому моему слову.
Симфэ угрюмо потребовала:
– Писец, сегодня вечером эти записи должны быть у меня.
– Нет, – спокойно отрезала Капра. – Первой читать буду я. Это я привела ее сюда и позвала писца. У меня есть право прочитать первой.
Симфэ повернулась к писарю:
– Тогда сделай мне копию. Нет, три копии, чтобы мы все могли ознакомиться с этими записями сегодня же вечером.
Теперь уже писарь принялся переводить взгляд с одной женщины на другую. Его глаза полезли из орбит пуще прежнего. Дрожащей рукой он указал на стопку бумаги и промямлил:
– Но…
– Что за глупости! Вы все прекрасно понимаете, что он не в состоянии трижды переписать все это так быстро. Вы получите копии завтра. А сегодня записи побудут у меня, – решительно сказала Капра. И улыбнулась всем троим. – И этой ночью я также позабочусь и о нашей малышке.
– Нет! – в один голос воскликнули они.
Феллоуди качал головой. Колтри выглядел слегка встревоженным. Симфэ сказала:
– Она отправится обратно в камеру под Замо́к Четырех. Мы все сошлись на этом. Никто не должен говорить с ней без ведома остальных. Допрашивать ее уже было нарушением уговора.
– Дитя, писец задавал тебе какие-нибудь вопросы?
Да. Но говорить этого нельзя.
– Вы не велели ему задавать.
– Вот. Вы сами слышали. Никакого допроса не было. Я просто предоставила девочке возможность поведать свою историю. – Она повернулась ко мне, заботливо улыбаясь с ледяными глазами. – Милое дитя, боюсь, мне придется на ночь отвести тебя обратно в камеру, хоть я и обещала поселить тебя в чудесном домике. Прости меня. Сама видишь, они все против, нам придется смириться. – Она снова повернулась к остальным, и верхняя губа Симфэ сморщилась в кошачьем оскале.