– Мальчик или девочка? – спросила Спарк, не поднимая головы.
– Девочка.
– Выходит, Чейд мог бы стать прадедушкой? Нет, прапрадедушкой.
– Что-то вроде того.
Семена карриса подействовали, и все происшедшее утром вырисовалось у меня в голове более отчетливо. Будь здесь Шут, я вывалил бы ему новости без разбора. Прежде чем рассказать что-то Спарк, я тщательно взвесил все, что знаю. Что из этого она поймет? Чему сможет поверить?
– Неттл связалась со мной в Силе, чтобы сообщить новости. И вдруг я ощутил присутствие другого человека. Виндлайера.
Спарк ужаснулась:
– Того, кто заставил всех в Ивовом Лесу забыть, что произошло? Он говорил с вами в Силе?
– Нет. И да. Это было очень похоже на Силу, только… очень неуклюже. И напористо. Как вол по сравнению с лошадью. – Она слушала меня с широко распахнутыми глазами. И я сообщил ей самое неприятное, поскольку сам только что это осознал. – Думаю, он засек меня. И Совершенного. Скорее всего, он знает, что мы идем.
На ее лице отразился тот же ужас, который внушала мне эта мысль.
Я тихо сказал:
– Передай мне склянки с Серебром.
Вряд ли дойдет до такой крайности. Вряд ли я использую их.
Спарк стала шарить в сумке под одеждой.
– А как же все наши планы? Мои приготовления… выходит, все зря?
– Очень может быть.
Она вдруг придушенно ахнула:
– Фитц… Здесь только одна склянка. Янтарь взяла вторую.
Глава 29Обвинения
Невозможно описать, как я встревожился, обнаружив, что Любимого больше нет в темнице по соседству с моей. Что с ним случилось? Он умер или его убили? Он сбежал или его выпустили на свободу? Никто не позволил бы мне спросить об этом и уж подавно не ответил бы. Небелы, обученные целительству, приходили ко мне и врачевали раны, оставленные пытками, однако ничего не говорили о судьбе Любимого. Меня сытно кормили и, когда раны мои зажили, выпустили из темницы, позволив жить среди небелов, предупредив, однако, чтобы я держал язык за зубами. Никто не говорил о Любимом, а сам я не решался спросить. Он таял, как незначительный сон, как круги на воде от брошенного камня: они расходятся, удаляются все больше и исчезают.
Какое-то время мне позволялось жить в одном из домиков и общаться с младшими Белыми. Некоторые из них были жалкие создания, хилые телом и слабые разумом, с белой как снег кожей и роящимися в голове снами, которые они едва могли пересказать. Я старался помочь им, как мог. Другие были достаточно сообразительны и понимали мои рассказы о внешнем мире.
Годы шли, и дети все больше предпочитали мое общество, все больше любили слушать мои наставления. Мне больно было видеть, как совсем еще юные девушки беременеют. Я говорил с ними и пытался убедить, что молодым мужчинам и женщинам не пристало так вести себя. Я часто говорил о нашем долге перед миром. Лингстры и сопоставители узнали об этом и явились побеседовать со мной.
Потом Четверо прислали за мной стражу. Они не были жестоки со мной. И не были добры. Они обращались со мной как с бычком, уже почти бесполезным, но все же слишком ценным, чтобы отправить на бойню. Они забрали записи снов, которые я хранил у себя в домике. Они хотели обсудить их со мной. Я отказался делиться с ними своими догадками. Но они не могли не заметить, как часто в моих снах встречается Разрушитель.
Меня поместили в тюрьму на крыше, дали мне удобную кровать, приличную еду, перо, чернила и бумагу, чтобы записывать сны. Меня оставили в покое. Тем, кто ухаживал за мной, велено было со мной не разговаривать.
Я проснулась на соломенном тюфяке в своей клетке. Мне приснился дурной сон: будто Виндлайер стоит надо мной и злорадствует. «Сегодня ты умрешь!» – заявил он; я вздрогнула и проснулась в тревоге. Стены мои были подняты и запечатаны, прежде чем я открыла глаза. «Надо было избавиться от него ночью», – подумала я. Непонятно, как он сумел выжить после удара, который я нанесла ему. Возможно, он сильнее, чем я думала. Возможно. Сердце мое затрепетало от страха, что могут быть и другие такие, как он. Надо было добить его. «В следующий раз», – пообещала я себе мрачно. Потому что если Виндлайер жив, то мне рано или поздно придется столкнуться с ним.
И если он жив, то расскажет, кто убил Симфэ и Двалию. При этой мысли мое сердце забилось еще быстрее. Оставила ли я следы того, что совершила? Манжеты блузы закрывали мне кисти. Я засучила их и оглядела ладонь. На месте пореза остался только белый шрам. Никто не скажет, что я поранилась этой ночью. Потыкала пальцем отметины на подошвах. Ноги пронзила боль. Я послала туда целительную силу, и боль унялась. Надела сандалии и стала ослаблять и подтягивать ремешки, пока не подогнала их так, чтобы не терли. Прошлась по клетке, стараясь не хромать и не передергиваться. Это оказалось нелегко. Ступни помнили о боли. Я вспомнила, что испачкала их в грязи и змеиной слизи. Может, раны воспалились, прежде чем закрылись? Проверить это я никак не могла. Усевшись на край топчана, стала ждать.
Пришла тюремщица с подносом, нагруженным мисками, потом вернулась с водой. Еда была не плохая и не хорошая. Приготовленные овощи, копченая рыба. И на вкус ничего, и количество подходящее. Надзирательница ходила так же спокойно, как всегда, и так же мало говорила, и узники в других клетках были такие же вялые. Если бы не порезы, слабый запах масла на моих руках и пропахшие дымом волосы, можно было бы подумать, что мне все приснилось. Я ничего не сказала, однако в душе у меня росла тревога. Как скоро заметят, что Симфэ пропала? Когда принесут еду узникам в подвале и обнаружат тела?
Ключи и нож крохотными бугорками выступали из-под тюфяка. Я старалась сидеть, не касаясь их, и пыталась представить, как бы вела себя сегодня, если бы ночью ничего не произошло. О чем бы думала, что бы чувствовала? Сегодня я должна быть в точности такой девочкой. Главное, чтобы Прилкоп не выдал меня. Я была уверена, что не выдаст, но не знала, откуда у меня такая уверенность. Похоже, он очень огорчился за меня.
Прошлой ночью я убила.
Каждая мышца в моем теле напряглась и расслабилась. Кажется, я чуть не потеряла сознание. Нет. Я не могу думать об этом, нельзя. Я сделала то, что должна была сделать. Теперь, пока жду, когда обнаружат тела, надо это делать так, будто я – девочка, которая думает, что проведет весь день, рассказывая свою историю писарю. Я должна быть девочкой, которая надеется, что ее поселят в миленьком белом домике и будут вкусно кормить. Попыталась изобразить на лице улыбку, полную робкой надежды. Кажется, получилась кривая гримаса.
Ждать долго не пришлось. Услышав хлопок двери, я легла и притворилась, что сплю. Шаги. Не двое – больше. Но я не шелохнулась, пока не услышала голос Капры:
– Би, вставай.
Я медленно зашевелилась, потерла глаза, глядя на пришедших сквозь пальцы. У двери в клетку стояла Капра. Она выглядела царственно в своем голубом одеянии. С ней было четверо стражников, а за ними стояли Феллоуди и Колтри. Последнего я узнала не сразу: его лицо не было покрыто белилами, только у линии волос и в глубине морщин осталось немного краски. Он плакал, и его щегольские зеленые рукава были мокры от краски и слез.
Я оглядела их всех по очереди, изображая растерянность. Потом с надеждой улыбнулась Капре:
– Сегодня я снова иду с вами? Я буду опять рассказывать свою историю, чтобы ее записывали?
И встала, по-прежнему улыбаясь, чтобы не выдать, как стиснула зубы от боли в ступнях.
Капра фальшиво улыбнулась:
– Ты пойдешь с нами. Но сегодня ты не будешь работать с писцом. – Она взялась за решетку двери и потрясла ее. Та не шелохнулась. Капра полуобернулась к Феллоуди и Колтри. – Вы что, сами не видите, как это нелепо? Посмотрите на нее. Тщедушная. Необученная. Дитя дитем. И под Замком Четырех. – Она дала стражнику ключ. – Вот мой. – Вручила ему второй. – А это ключ Симфэ. Он был у нее в кармане.
Ключ покачивался на цепочке, приделанной к изящному брелоку.
Стражник вставил и повернул оба ключа.
Колтри, плечом оттолкнув Капру, подошел к моей решетке. Он вцепился в прутья, и я порадовалась, что дверь все еще наполовину заперта. Его лицо исказилось от злости.
– Она злобная тварь! Виндлайер рассказал мне, что она с ним сделала. Она убила Симфэ и Двалию тоже! Она оглушила Виндлайера своей магией! – Он наставил на меня трясущийся палец. – Ты меня не обманешь! Я лично говорил с Виндлайером. Я знаю, что он не врет. А когда Капра и Феллоуди поговорят с ним, то и они это поймут. И велят убить тебя медленно, как ты того заслуживаешь!
– Замолчи, болван! – прикрикнула Капра. – Давайте ваши ключи, вы оба! А потом отведем ее туда, где можно во всем разобраться без лишних ушей и глаз.
Колтри потянул за цепочку у себя на шее и достал ключ. Глядя на меня глазами, полными ненависти, он вставил его в замок и повернул. Я сперва не поняла, откуда у него такая убежденность в моей вине, но потом догадалась. Слюна змеи. Должно быть, она придала Виндлайеру больше сил, чем я думала. Он макал в нее пальцы и облизывал их, сколько мог дотянуться. И если я всего лишь оглушила его, то, когда он очнулся, он мог нализаться еще, невзирая на грязь. Сколько ему удалось проглотить? Насколько Виндлайер силен? Достаточно, чтобы проникнуть в голову Колтри и внушить ему безоглядную преданность к себе. Я лихорадочно соображала: а Капра и Феллоуди? Они еще думают своей головой? Виндлайер говорил, что Белые не так хорошо поддаются его внушению. Выходит, Двалия сказала правду, когда заявила, что Колтри – не Белый.
Брызжа слюной, Колтри заорал:
– Посмотрите на нее! Она виновна! Это она, это все она! Она заслуживает смерти! Ее надо казнить как предательницу! Она предала каждую каплю Белой крови в своих жилах! Она убила бедняжку Симфэ, мою милую Симфэ!
– Бедняжку Симфэ? Милую? – тихо переспросил Феллоуди.