– Они просто взяли и закрыли лавочку. Стражник пришел и сказал, чтобы билеты на проход больше не продавали.
– Ну, пусть только попробуют не пустить меня на переправу сегодня! Я не могу оставаться здесь больше одного дня!
– Я заплатила немалые деньги, чтобы туда попасть!
На другом краю круглой рыночной площади, перед внушительными воротами, перекрывающими путь на остров, стояли два стражника с каменными лицами. Насыпь уже почти полностью обнажилась. Те из посетителей, что не потеряли надежды, выстроились в очередь в несколько рядов и ждали на солнцепеке. Они топтались и бубнили и смахивали на стадо коров, которое гонят на бойню. Больше всего мне было жаль стражников в кожаных доспехах и шлемах с перьями. Они были молодые и мускулистые; неровный шрам на лице стражницы говорил, что она успела побывать в бою. Пот градом катился по их бесстрастным лицам. Люди засыпали их вопросами, но те и ухом не вели.
По толпе пронесся вздох облегчения: какая-то жилистая старуха распахнула ставни одной из кабинок. Очередь рванулась было к ней, но она вытянула руки ладонями вперед и прокричала, надсаживаясь, чтобы перекрыть гул толпы:
– Все, что я знаю, я вам уже сказала! – В ее визгливом голосе слышался страх пополам с гневом. – Мне прислали голубя с сообщением. А в нем приказ больше не продавать жетоны на проход. Сегодня больше никого не пустят. Может, завтра, но обещать не могу! Теперь вы знаете столько же, сколько я, и я здесь ни при чем, совсем ни при чем!
Она стала закрывать ставни. Какой-то человек вцепился в них и стал кричать, что ему непременно нужно пройти. Толпа навалилась, многие в ней потрясали резными дощечками, дающими право прохода. Пеструха раскинула крылья и предостерегающе закаркала. Я испугался, что сейчас толпа взбунтуется, и тут услышал мерный топот: к площади быстро приближался отряд стражи.
– Отойдем в сторонку, где меньше людей, – сказал я своим спутникам.
Наше отступление возглавил Лант. Пристроившись за ним, мы протолкались к краю толпы и втиснулись в нишу между лотком, торговавшим фруктами и пивом, и другим, где продавали мясо на вертелах.
– Не меньше трех дюжин, – прикинул Лант, когда стража вышла на площадь.
Вооруженные короткими дубинками стражники двигались четко, как солдаты, приученные действовать без всякой жалости. Они выстроились в двойную шеренгу и встали между толпой и караульными у ворот. Заняв позицию, вскинули дубинки и стали оттеснять толпу от насыпи, ведущей на остров. Люди отступали – одни неохотно, другие – поворачиваясь спиной, лишь бы не смотреть в лицо солдатам. В воздухе звенели мольбы и жалобы. Картина чем-то напомнила мне растревоженный улей.
– Ворота! Ворота открываются! – крикнул кто-то.
И правда, по другую сторону насыпи, на острове, стали открываться огромные белые ворота. Еще прежде, чем створки распахнулись до конца, в них стали протискиваться люди. Выстроившись в несколько рядов, двинулись в нашу сторону. Они шли как стадо; некоторые бежали вдоль края насыпи, чтобы оказаться первыми, но спешили, похоже, все. Когда толпа приблизилась к берегу, стражи на площади открыли ей ворота. Солдаты оттеснили тех, кто надеялся с площади пробраться на насыпь, крича, чтобы дали место тем, кто вернулся из крепости. Две человеческие массы встретились, словно волны. И с той и с другой стороны раздались злобные крики.
– Что все это значит? – прошептала Спарк.
– Что Шут уже там и успел что-то натворить, – предположил я.
Потом вспомнил о пропавшем Серебре, и мне стало худо.
Словно в ответ на мои слова, толпа вдруг взревела без слов. Лес рук взметнулся, указывая на одну из стройных башен замка. Из окон на верхнем этаже башни на глазах у нас выпростались длинные черные полотнища. На концах у них был груз, чтобы они висели неподвижно, невзирая на ветер с моря.
– Это по Симфэ! – закричал кто-то. – Ее башня! Симфэ умерла! Благие небеса, Симфэ умерла! Одна из Четырех мертва!
Этот крик будто развязал языки всем в толпе, и на площади поднялся страшный гвалт. Я прислушался, пытаясь уловить что-то полезное в этом шквале криков, жалоб и плача.
– …еще когда мой отец был ребенком! – воскликнул какой-то человек.
И женский голос:
– Этого не может быть! Она была такая молодая и красивая!
– Красивая – да, но немолодая. Она царила в северной башне уже больше восьмидесяти лет.
– Как она умерла?
– Нам дадут пройти на остров?
Некоторые плакали. Один человек заявил, что приходил каждый год, чтобы узнать свою судьбу, и трижды виделся с самой Симфэ. По его словам, она была столь же добра, сколь и прекрасна, и у нас на глазах его окутало сияние славы, как человека, прикоснувшегося к величию. Хотя бы на словах.
По ту сторону насыпи из ворот вышел одинокий путник. Он был высок, бледен, одет в длинную свободную рубаху бледно-голубого цвета. Не торопясь, прошел по насыпи, которая уже стала подсыхать, исходя паром. Он шел грациозно и вообще держался почти как Шут в те времена, когда тот выдавал себя за лорда Голдена. Толпа перестала кричать и рыдать, многие завопили, чтобы все умолкли и послушали его, и наконец шум стих, сменившись тихим ропотом.
Я расслышал, как кто-то сказал:
– Это ведь лингстра Уэмег, верно? Тот, что служит Колтри?
Человек дошел до наших ворот, и стражники и солдаты расступились, чтобы собравшиеся на площади могли его видеть. Он выкрикнул что-то, но никто не разобрал слов. Толпа затихла.
Тот снова возвысил голос:
– А теперь расходитесь, иначе ответите за непослушание. Сегодня больше никого не пропустят. Мы в трауре. Завтра в послеполуденное время отлива смогут пройти те, кто уже купил жетоны.
Он отвернулся и пошел прочь.
– Симфэ правда умерла? Что с ней случилось? – крикнула какая-то женщина, но он и ухом не повел.
Ворота закрылись, солдаты снова выстроились в заслон.
Люди в толпе принялись кружить, обсуждая случившееся. Мы ждали в своем укрытии, надеясь, что дело не кончится бунтом. Но теперь ожидавшие не столько возмущались, сколько расстраивались из-за несбывшихся надежд и печалились из-за Симфэ. Постепенно толпа стала рассасываться, словно ветер уносил солому с поля. В разговорах, которые мне удалось подслушать, звучали раздражение и грусть, но никто, похоже, не сомневался, что завтра их пустят на остров.
Я подавил вздымающийся во мне ужас. «Ох, Шут, что же ты натворил?» – пробормотал я себе под нос, глядя на пустую насыпь.
– И что мы теперь будем делать? – спросил Пер, когда мы влились в толпу уходящих паломников.
Я ничего не ответил. Мыслями был с Шутом – возможно, в крепости. Неужели он убил Симфэ? Означает ли это, что он не нашел Би и решил отомстить? Или что его обнаружили и ему пришлось убить? Поймали ли его? Или он где-то прячется?
– Сегодня мы в замок не попадем, – подытожил Лант. – Может, вернемся на борт Совершенного и подождем, пока снова не начнут пускать людей на остров?
– Стойте! – вдруг воскликнул Пер. – Сюда. Идите сюда.
Он повел нас прочь от толпы, на обочину у берега. Жестом велев всем встать поближе, чтобы только мы могли его слышать, он прошептал:
– Мы не можем попасть в замок. Зато может Пеструха!
Мы удивленно уставились на него. Ворона сидела у парнишки на плече. Пер подставил ей запястье, и Пеструха перепорхнула туда. Держа ее на уровне своего лица, Пер с жаром заговорил, обращаясь к вороне:
– Янтарь рассказывала, что задняя стена камер на крыше – резная, в ней проделаны дырки в виде цветов и всего такого. Можешь слетать туда и заглянуть в эти дырки? Посмотреть, нет ли там Би? Или Янтарь?
Голос его задрожал, и парнишка поджал губы. Птица взглянула на него глазом-бусинкой и вдруг, ни слова не сказав, вспорхнула и улетела.
– Она летит прямо туда! – воскликнула Спарк.
Но ворона пролетела мимо замка и скрылась из виду за ним.
Пер шмыгнул носом и сказал:
– Может, она решила облететь его кругом, прежде чем садиться.
– Может быть, – согласился я.
Мы стояли и ждали. Я смотрел на море так долго, что на глазах выступили слезы.
Глава 31Человек-бабочка
Твое горячее стремление как можно лучше выполнять свою работу похвально. Ты хорошо справляешься с хозяйством Ивового Леса в отсутствие моего отца. Замечу, это лишь временное отсутствие. Я убеждена, что он вернется.
Однако предложенных тобой перемен я не одобряю. Не нужно выносить все из комнаты моей сестры Би. Если необходимо, вычистите и приведите ее вещи в порядок, но потом расставьте и разложите по местам. Не убирайте вещи в кладовку. Пусть все останется как было. Горничная Би, Кэшн, наверняка помнит, где что должно лежать. Не выбрасывайте ничего. Держите комнату запертой. Такова моя воля.
Покои моего отца тоже следует оставить такими, какими он их покинул. И также держать запертыми. Пусть никто не трогает ничего в его комнатах до его возвращения. Уверяю тебя, отец не станет упрекать слуг за то, что они не прикасались к его вещам. Внизу есть комната, которую он иногда использовал как кабинет. Я имею в виду не тот кабинет, где он вел дела поместья, а комнату с окнами на кусты сирени. Ее также следует запереть, ничего там не трогая.
О комнате, где моя мать имела обыкновение заниматься шитьем или читать, насколько я помню, мы уже говорили. В ней тоже не трогайте ничего. Вещи моей матери должны оставаться там. Я не желаю, чтобы их убирали на хранение.
Мы с лордом Риддлом надеемся навестить Ивовый Лес до наступления зимы, если сумеем выкроить время.
Меня вернули в клетку на крыше без всяких церемоний. Капра вставила в скважину и повернула свой ключ, затем ключ Симфэ, отперла дверь, а потом, когда я зашла внутрь и дверь с лязгом закрылась за мной, проделала все в обратном порядке.
– А что будет со мной? – осмелилась спросить я.