– Если я останусь здесь, в этой клетке, думаю, меня убьют.
– Так я видел во сне. Сильный выдох, и свеча гаснет.
Я отважилась взглянуть на свой замысел краешком мысленного взора. Как много сны рассказали Прилкопу обо мне? Знает ли он, что я задумала?
– Думаешь, мне лучше остаться тут?
Он тяжело вздохнул:
– Я лишь говорю, что, возможно, есть путь, о котором ты не подумала. Возможно, тебе стоит посмотреть, к чему приведет этот выбор. – И он едва слышно добавил: – Для нас не всегда так уж важно остаться в живых. Главное, как будет лучше для всего мира.
– Виндлайер говорил, он чувствует, когда он на верном Пути. И теперь я тоже это чувствую. Мне кажется, это правильный Путь, Прилкоп.
– Очень много чего кажется правильным, когда мы этого хотим.
– Что я делала в твоих снах?
По его голосу я поняла, что он улыбается.
– Я видел множество разных путей, которые ты можешь избрать. Одни более возможные, другие менее. – И Прилкоп снова прошептал мне давешний стишок:
Серебряный корабль, пестрая птица – что же пробудится?
Один станет двумя, а двое – одним, прежде чем свершится.
Я по-прежнему не понимала, что все это значит.
– Я же говорила, у меня нет птицы, и корабля тоже. Прилкоп, просто скажи… я изменю будущее?
– Ах, дитя! Мы все его меняем. В этом и опасность, и надежда для мира. В том, как каждый из нас меняет будущее день за днем. – Мне показалось, он печально улыбнулся за стеной. – Одни – больше, другие – меньше.
– Что это? – спросила я, потому что раздался звук. Точнее, целый каскад звуков: глухой удар, сдавленный вскрик, снова удар, уже громче.
Я затаила дыхание, прислушиваясь. Прилкоп отдернул свою руку – должно быть, забился в дальний угол, где стоял его стол.
Дверь в конце коридора открылась. Я приподнялась и села на край топчана. Шаги, раздавшиеся в проходе, были легкие-легкие. Я ждала.
И тут раздался шепот, тихий, как дыхание ветерка:
– Прилкоп? Ты жив? Ты жив!
– Кто здесь? – спросил Прилкоп. Голос его был исполнен подозрительности.
– Друг! – Послышался смех, мягкий, как первые капли дождя. – Друг, который кутается в твой подарок. У меня есть ключи надзирателя. Я выведу тебя отсюда!
Металл тихо заскреб о металл.
– Любимый? Это ты? – В словах Прилкопа звучало ликование.
– Да. И я счастлив, что нашел тебя, однако мне нужно разыскать еще кое-кого. Малышку, девочку по имени Би.
Любимый? Друг отца, нищий с ярмарки? Шут? Я вскочила, бросилась к решетке и прижалась к ней, чтобы выглянуть в коридор. Но там никого не было. И при этом я отчетливо слышала позвякивание ключей. Внутри меня встрепенулся и насторожился Волк-Отец. Мы всматривались.
Прилкоп заговорил шепотом, губы его дрожали от восторга.
– Эти ключи не подходят, старый друг. Ими можно отпереть другие камеры, но не мою и не камеру Би. Но Би здесь, и у нее…
Вдруг в обоих концах прохода резко распахнулись двери. Голос Капры громко скомандовал:
– Идите плечо к плечу! Машите дубинками с силой! Не останавливайтесь, пока не окажетесь нос к носу со своими товарищами! Чужак здесь!
– Но… – начал было кто-то.
– Вперед! – заверещала она. – Быстро, бегом! Бейте поверху, бейте понизу! Я знаю, что он здесь! Доверяйте дубинкам, а не своим глазам! Вперед!
Кто-то невидимый тихо охнул от ужаса. Раздался шорох, будто он шаркнул по полу. Потом на миг я увидела ногу – только ногу, без тела. Кто-то невидимый, похоже, пытался вскарабкаться по гладким прутьям клетки напротив Прилкопа. Я могла разглядеть только рябь на его месте, как марево над костром. Он быстро взбирался по решетке, мелькнули ступни, которыми он цеплялся на прутья, всколыхнулся и пропал из виду край бабочкового плаща.
– Вон он! – крикнул стражник, и они побежали по коридору.
Я попятилась, когда их дубинки загремели о прутья решеток. Я услышала, как вскрикивают от удивления и страха другие пленники, а потом, когда стражники добрались до моей камеры, в коридоре раздался жуткий звук удара дубинки о тело и резкий крик боли. Волк-Отец яростно зарычал, мое сердце бешено заколотилось, словно волк, живущий во мне, попытался вырваться наружу.
– Он здесь, он упал! – крикнул стражник.
На миг я увидела человека, лежащего на полу перед моей клеткой, а потом он вдруг подтянул колени к груди и пружинисто вскочил. Одного стражника человек ударил основанием ладони в челюсть, так что тот стукнулся затылком о решетку позади. Любимый вертелся, плащ вился вокруг него, и я видела лишь отдельные части его тела. Вот рука схватила дубинку стражника и резко толкнула ее вверх, ударив солдата под подбородок, и тот с бульканьем повалился навзничь.
Будь противников только двое, думаю, Любимому удалось бы сбежать. Но стражник, шедший во втором ряду, с силой взмахнул дубинкой, удар достиг цели, и Любимый упал. Он перекатился на четвереньки, и плащ вновь укрыл его от взглядов. Но теперь враги знали, где он. На невидимку градом посыпались удары.
Капра остановила их:
– Хватит! Хватит! Не убивайте его. У меня есть к нему вопросы. Много вопросов.
Я вжалась в дальнюю стенку своей тюрьмы. Я задыхалась и никак не могла отдышаться. Капра растолкала стражников, которые стояли, азартные и растерянные, как гончие, которым не дали прикончить добытого зверя. Капра посмотрела вниз, пнула что-то на полу. Потом подняла глаза, мазнула взглядом по моей камере и повернулась к Прилкопу.
– О! – весело воскликнула она. – Что это я вижу? Крыло бабочки? Я читала этот сон, я даже видела его сама. Подойди, Прилкоп, взгляни, как сбываются твои сны.
И хотя она обращалась к Прилкопу, не он, а я первой бросилась вперед и прижалась к решетке, когда Капра наклонилась и подняла нечто, выглядевшее как крыло бабочки. Когда она стащила удивительную материю, я увидела, как сбывается мой сон. На полу лежал человек с бледной кожей. Босой, одетый под плащом во все черное. Из руки у него выпала связка ключей. Из рассеченной брови и разбитого носа текла кровь. Глаза его были полузакрыты. Он не двигался. Прилкоп громко застонал от отчаяния. Я не издала ни звука лишь потому, что у меня перехватило дыхание.
Капра шагнула вперед, встала рядом с ним и подняла глаза на Прилкопа. Ее старушечий голос прозвучал почти напевно, когда она сказала:
– Мои сны до сих пор самые точные. Вот он. Человек-бабочка, ловец, которого мы словили. Да брось, не пытайся скрыть, как ты потрясен! – Она игриво покачала головой и добавила с напускным огорчением в голосе: – Вот только меня печалит, что ты так и не понял, с кем нужно дружить. Это было неправильное решение, Прилкоп. Боюсь, придется тебе напомнить, что не подчиняться мне всегда больно.
У человека-бабочки было две руки. На виду оказалась одна – та, из которой выпали ключи. Вторая оставалась под плащом, а тут вдруг выпросталась из-под него так быстро, что я сперва решила, будто он ударил Капру кулаком в живот. Но потом он вытащил из ее тела окровавленный нож и вонзил его снова. Капра не закричала, только неверяще охнула, а потом ее стражники обрушились на него. Они били и пинали, а когда отступили, Любимый остался лежать неподвижный и окровавленный на полу перед моей тюрьмой.
Я зажала уши ладонями, но горестный вой Волка-Отца все равно заглушил для меня все звуки.
Стражи оттащили Капру назад. Она села на пол, обеими руками зажимая раны на животе. Ее голубой балахон пропитался кровью, алая жидкость сочилась между пальцами.
– Идиоты! – Капра пыталась кричать, но у нее не хватало дыхания. – Отнесите меня к лекарям! Быстро! А Прилкопа и Любимого бросьте в подземелье! Любимого посадите в ту темницу, где была Двалия! Я сама с ним разберусь! А! – Она вскрикнула от боли, когда двое стражников попытались выполнить ее указание.
– Нам понадобятся ключи от Замка Четырех, – напомнил один из стражников.
– Возьмите те, что на полу.
Стражник шагнул вперед и подобрал связку.
– Это не те, – сказал он.
Капра ничего не ответила. Наверное, потеряла сознание. Один из ее стражников сказал другому:
– Джессим, иди спроси Феллоуди, что нам делать. Мы с Уорумом отнесем Капру к лекарю. А вы все тащите чужака в подземелье. Бросьте в темницу и заприте как следует. Чтоб больше сегодня никаких промахов. – Когда они подняли Капру, он мрачно добавил: – На такой случай не помешали бы помочи, как у грузчиков.
Ни я, ни Прилкоп не промолвили ни слова, пока они уходили. Они уволокли Любимого с собой, голова его билась о плиты пола.
Лязгнула дверь, и кто-то сказал:
– Надзирательница мертва. Должно быть, он убил ее ради ключей. Унесите тело.
На долгое время повисла тишина, потом прочие пленники принялись визгливо перешептываться, словно вспугнутые птицы; они строили догадки, задавали вопросы, плакали.
– Прилкоп? – осторожно окликнула я. – Ты знаешь, что будет дальше? Тебе снилось что-нибудь об этом? – Тихо-тихо, так чтобы только он мог меня слышать, я шепнула: – У меня есть ключи. Мы можем сбежать.
– Здесь некуда бежать, малышка. Они закроют все двери и ворота. – Он горько рассмеялся. – Если я когда-нибудь и покину это место, то только через резервуар для отходов, куда сбрасывают и сливают все помои замка. Рыбы обглодают мою плоть, и мои кости обратятся в песок.
– Ты видел это во сне? – с ужасом спросила я.
– Кое-что можно предсказать, опираясь не на сны, а на опыт. Из замка Клеррес есть лишь один выход, который не охраняют денно и нощно, – выход для мертвых. И Двалия, и я упокоимся одинаково, в брюхе какого-нибудь угря. – Он громко сглотнул. – Хотел бы я, чтобы моя дорога туда была недолгой, но знаю, что будет иначе.
И Прилкоп заплакал самыми ужасными слезами – слезами страха. Услышав это, я тоже разрыдалась.
– Би! Би-би-би!
Кто-то хрипло и зловеще выкрикивал мое имя.
– Что это? – вскинулся Прилкоп, позабыв о своем страхе.
– Не знаю. Тсс! Кто бы это ни был, я не хочу, чтобы они нашли меня.