Ее зовут Альтия Вестрит. Сложись наша судьба иначе, сейчас она была бы моим капитаном. И она по-прежнему член моей семьи. Как и ее сын. А Трелл много лет служил у меня на борту, и он мне тоже дорог.
Чего ты хочешь от меня? – произнесла я одновременно вслух и мысленно.
Корабль не ответил.
– Она пришла! – Брэшен устало удивился мне. – Альтия, это малышка, о которой я говорил тебе. Девочка, которую мы спасли. Когда мы были в Клерресе, она коснулась Эйсына, и там, где она до него дотронулась, его ожоги зажили.
– Здравствуй, Би, – сказала Альтия. И с мягкой печалью добавила: – Мне жаль, что ты потеряла отца.
– Спасибо, – ответила я.
Но правильно ли это – благодарить человека за то, что ему плохо из-за чьей-то смерти?
Теперь я поняла, зачем корабль позвал меня. От Эйсына плохо пахло. Опустившись рядом с ним на колени, я почувствовала, как корабль обнимает его. Нет, палуба не прогибалась под ним, но там, где он прикасался к диводреву, Проказница напоминала его телу, каково быть живым, а самому Эйсыну навевала приятные воспоминания о днях, проведенных у нее на борту. И не только его собственные воспоминания, а и те, что принадлежали его матери, деду и прабабке. Все они ходили на этом корабле. Проказница хранила память тех, кто умер на ее палубе.
– Так вот зачем драконы съели Кеннитссона, – пробормотала я.
Да.
– Драконы Совершенного съели Кеннитссона? – переспросила Альтия, словно не веря своим ушам.
– Они хотели как лучше. Чтобы он остался с ними навсегда. Они разделили тело между собой.
– О… – Она осторожно коснулась Эйсына. – Тебе что-нибудь нужно?
Я поняла: Альтия хочет, чтобы я ушла.
– Меня позвала Проказница. Она хочет, чтобы я помогла.
– Но чем ты…
– Тсс! – остановил ее Брэшен, заметив, что я положила руки на неповрежденное предплечье Эйсына.
Я хотела починить его. Он был единственным несовершенством на этом безупречно прекрасном корабле. Надо исправить Эйсына.
– Он хочет пить, – сказала я его родителям.
– Он за весь день не шелохнулся и не сказал ни слова.
– Он хочет пить, – настойчиво повторила я.
Если не дать ему воды, у меня ничего не выйдет. Похоже, мать Эйсына боялась прикасаться к нему. Однако она осторожно приподняла сыну голову и тонкой струйкой влила в его пересохший рот немного воды. Он поперхнулся немного, но проглотил ее. Это было первое, что я могла сделать для него.
– Еще воды.
Мать поднесла ему кружку к губам, а я напоминала ему, как нужно пить. Он осушил кружку до дна, а потом еще три кружки. После этого мне стало легче перемещаться внутри его.
– Соленый суп, который вы иногда варите. Желтый. Он пойдет.
Даже не открывая глаз, я знала, что они потрясенно уставились на меня. Женщина встала и пошла куда-то. Ей страшно, и она очень хочет как-то помочь сыну. Альтия приготовит суп.
Я слегка покачивалась, а мои руки говорили с его телом. Мне откуда-то пришла на ум незамысловатая мелодия, которую я никогда прежде не слышала, и я стала напевать ее за работой, не размыкая губ. Два голоса стали мне подпевать. Отец и корабль тихонько пели вместе простую песенку об узлах и парусах. Это была песенка-запоминалка, нечто вроде стишка про признаки хорошей лошади, которому меня когда-то научил отец. «Интересно, – думала я, убирая мертвую кожу и плоть и наращивая здоровую, – может, в каждой семье и в каждом ремесле есть такие песенки?» В одном месте в теле Эйсына пыталось прорасти нечто, чуждое ему. Я убила эту штуку и оттолкнула прочь. Она уползла, как слизняк, противный и вонючий.
Его тело трудилось, стараясь заделать множество повреждений. Я изучила их все. Он вдохнул горячего дыма, и от этого у него болели горло и легкие. У него была обожжена рука, грудь и половина лица. «Что болит сильнее всего?» – спросила я у его тела. Оказалось – рука. Я стала работать над ней.
Мать Эйсына вернулась и принесла котелок с супом.
– О милостивая Са! – воскликнула она и уже не так боязливо приподняла голову сына, чтобы поднести к его губам кружку.
Суп пах восхитительно, и я помнила, каков он на вкус: соленый и чуть кисловатый. Эйсын выпил его весь, и там, где я потрудилась над его горлом, он теперь мог нормально глотать.
– Что здесь происходит?
– Янтарь! Она помогает Эйсыну!
– Пусть перестанет! Она же еще ребенок! Как вы могли просить ее об этом?
– Мы не просили! Эйсын был при смерти, мы бдели возле него. Но тут пришла она и наложила на него руки. И теперь он будет жить! Эйсын будет жить!
– А она будет? – Любимый был зол… нет, напуган. Он заговорил со мной: – Би, остановись. Так нельзя.
Я набрала побольше воздуха.
– Только так и можно, – сказала на выдохе.
– Нет. Ты отдаешь ему слишком много себя. Отними от него руки.
Я улыбнулась, вспомнив, что ответила отцу:
– Больше никто не может мне ничего запрещать. Даже ты.
– Би! Сейчас же!
– Нет.
– Би, подними руки, а не то я оттащу тебя от него!
Понимает ли он, что этим причинит боль нам обоим?
– Еще немного.
Он недовольно засопел.
Я велела телу Эйсына работать как следует и потихоньку-полегоньку продолжать исцеляться: «Мне сейчас нужно уйти, а ты продолжай, да, мы дадим тебе еще супа». Я как будто успокаивала животное и вдруг поняла, что разум Эйсына живет внутри тела животного и это с этим звериным телом я договариваюсь.
Я открыла глаза. Любимый потянулся ко мне, но я вскинула руки, прежде чем он успел меня коснуться. Потом скрестила их на груди и отодвинулась от Эйсына. Даже не заметила, как долго просидела рядом с ним на корточках. Спина заныла, стоило мне пошевелиться. Ладони были влажные и липкие. Я вытерла их о рубашку.
И тут меня озарило:
– Проказница, ты обманула меня! Ты заставила меня захотеть этого!
Резная фигура полуобернулась ко мне:
– Пришлось.
– Она же ребенок! Вы безжалостно использовали ее! – возмутился Любимый.
– Я не понимал, – произнес Брэшен виновато, но в то же время было видно, что он ни о чем не жалеет.
– Ничего мне не сделалось, – сказала я, но, когда попыталась встать, у меня не вышло.
Мать Эйсына налила в чашку супа из котелка и дала ее мне. Я выпила большими глотками. Там были какие-то пряности, некоторые из них жгли язык. Любимый смотрел, как я пью. Эйсын дышал, и дыхание его звучало правильно.
Я поставила чашку на палубу и сказала:
– Корабль заставил меня полюбить ее. Думаю, это особое умение драконов. – Я вдруг снова почувствовала себя очень усталой. – Они могут заставить человека считать их важнее всего на свете. Я читала об этом. Где-то.
– Люди называют это чарами, – тихо проговорила Проказница. – Так твое имя – Би? Прими мою благодарность. Когда это плавание закончится, наши пути разойдутся. И меня огорчало, что Альтии и Брэшену придется потерять сына. Но теперь он выживет и будет им утешением. И это послужит утешением мне, наверное. Даже когда я стану драконом.
– А Би нужна мне, она мое утешение. И Пера. И ее сестры Неттл! Только попробуй еще раз сделать что-нибудь этой девочке, и я…
– Тебе нечем грозить мне, Янтарь. Успокойся. Она уже достаточно помогла Эйсыну. О чем мне еще просить ее?
Шут промолчал, но я видела, что слова так и рвутся из него, как незаписанный сон.
– Со мной все будет хорошо, – заверила я всех и встала. И заставила себя улыбнуться. – Проказница, ты и впрямь красавица и само совершенство, как ты и говорила. Я могла бы полюбить тебя. – Меня лишь слегка качало. И я страшно устала. Нет, этого нельзя говорить. – Пойду посплю. Доброй ночи всем.
Взрослые продолжали тихо говорить за моей спиной. У меня всегда был чуткий слух.
Брэшен с жалостью произнес:
– Должно быть, она была прелестной малышкой.
– Какие жуткие шрамы! Но благодарение Са, теперь она с нами. У нее щедрое сердце.
– Умоляю, будьте с ней бережнее. Она не так уж сильна. Пока что.
Последние слова принадлежали Любимому. Он ошибается. Я могу быть такой сильной, какой будет нужно. Мне не понравилось, что он пытается защитить меня. Что считает меня слабой и пытается убедить в этом остальных. От этого у меня в груди вспыхнула маленькая раскаленная ярость.
На слегка трясущихся ногах я добрела до своего гамака. И не смогла в него забраться. Вспомнила, как впервые попыталась забраться на спину Капризули. Моей лошади. Пер прав – я буду рада снова увидеть ее.
Вздрогнула, услышав голос Любимого:
– Би! Ты поступила по-доброму, когда помогла ему исцелиться. Но тебе следует думать прежде всего о собственном здоровье. Ты еще не вполне поправилась. Я не стану просить тебя обещать мне, но прошу: хотя бы дай мне знать, если снова соберешься сделать что-то подобное. Рядом с тобой должен быть кто-то, кто искренне желает тебе только добра.
– Не думаю, что корабль позволил бы мне зайти слишком далеко.
При этих словах меня окутало дружеское тепло, без слов заставившее поверить, что Проказница и правда остановила бы меня. Я мысленно улыбнулась, но ничем не выдала этого, продолжая безучастно смотреть на Любимого.
– Ты вся в отца. Так и не ответила, сделаешь ли ты, как я прошу.
Я вздохнула. Хотелось спать, а не говорить. И мне не нравилось, что он так обо мне беспокоится. Это не его дело. Я придумала, что солгать:
– Можешь не волноваться. Моя магия почти иссякла.
Он перестал улыбаться и встревоженно нахмурился:
– Что ты имеешь в виду?
– В ту ночь, когда я сражалась с Симфэ, Двалией и Виндлайером, у Симфэ была склянка со змеиной слюной. Двалия называла это змеиным зельем. Думаю, в слюне было немного Серебра, того Серебра, выпив которое Совершенный превратился в драконов. – Я широко зевнула. Внезапно мне захотелось объяснить ему все. – Мне снилось, что они брали эту слюну у змеи, которую держали в очень тесном углублении с соленой водой. Симфэ хотела дать слюну Виндлайеру. Он и раньше ее пил и делался очень сильным. Но когда я подожгла Симфэ, она уронила склянку, и склянка разбилась. А когда я ударила ее острым оскол