Шут рассказывал мне, как возвращался в Клеррес в первый раз. Мне нужно лишь проделать тот же путь в обратном направлении. Надо пересечь остров – на дальнем его берегу есть города, где гавани глубже: Сизал и Круптон. Там я найду корабль, который отвезет меня в Фурнич. В холмах у Фурнича я отыщу руины элдерлингского города и сильно поврежденный столп Силы.
На словах это казалось так просто… Так почти всегда и бывает.
К ночи я укрылся в пещерке, куда вел подземный ход из замка. Как Лант и сказал Би, это место удобно было оборонять. На рассвете поднялся на холм, показавшийся мне выше прочих, и огляделся в поисках дороги. Пройдя через кладбище (две коровы проводили меня опасливым взглядом), я спустился с холма, миновал недавно разрушенную ферму и вышел на дорогу. На ней почти никого не было, но это наверняка скоро изменится. Как только новости о падении Клерреса достигнут других городов, туда хлынут мародеры и расхитители и все те, кто не прочь заработать на чужой беде. Слухи о драконах надолго их не отпугнут. Оставалось надеяться, что Прилкоп возьмет на себя роль вожака Белых, раз моими стараниями это место теперь свободно. Под его присмотром выжившие Белые и Слуги, может быть, вернутся к былым устоям. В любом случае я больше не собирался думать о них.
Рана на ноге продолжала ускоренно заживать и ныла. Постоянно хотелось есть. Меня осаждали комары, а в затылок словно вцепился клещ. У меня не вышло его нащупать, но чесалось это место невыносимо. Я с сожалениями вспоминал об утерянных сапогах. После полудня меня обогнала маленькая тень. На следующем переходе Пеструха опустилась мне на плечо.
– Отнеси меня домой, – велела она.
– Ты что, опоздала на корабль?
Я пока не готов был признать, что рад ее обществу.
– Да, – сказала ворона, помолчав.
– Птичка… Пеструха. Как ты узнала, что я жив? Как ты нашла меня?
– Серебряный, а все дурак! – Она вспорхнула с моего плеча и полетела вперед вдоль дороги, крикнув напоследок: – Фрукты! Фрукты! Дерево!
Волк во мне одновременно веселился и досадовал:
Значит, пока меня не было, ты связался с вороной? Ну, по крайней мере, она тоже хищник. И умная.
Мы не связаны!
Нет? Ну, между вами нет той связи, что была между мной и тобой, это верно. Но узы Дара бывают разные. Она чувствует тебя, хоть и не удосуживается поделиться с тобой тем, что она видит, слышит и чует.
Многое вдруг предстало мне в новом свете. Это было обидно.
Но почему она не подпускает меня к себе? – возмутился я.
Она понимает, что ты никогда не согласишься связать себя с ней теми узами, что были между нами. Вот и защищается. Не дождавшись от меня ответа, он добавил: Мне она нравится. Если бы я до сих пор бежал рядом с тобой, я, может, и обрадовался бы ее компании.
Я почуял запах спелых фруктов еще до того, как увидел деревья. Это оказался маленький сад. Узкая дорога вела к очередному разрушенному жилищу. Драконы старались ничего не упустить. Спелые абрикосы осыпались на землю, где их нашли муравьи, и уже забродили. Воздух полнился их хмельным запахом и жужжанием пчел и ос. На ветках осталось еще немало плодов, и я, не мешкая, нарвал полные пригоршни и набил себе живот. Сладкий сок утолил жажду и голод.
Наевшись до отвала, я снял лохмотья, оставшиеся от рубашки, набрал туда абрикосов, сколько смог, и вернулся на большую дорогу. Я рассчитывал, что услышу скрип телеги или стук копыт издали и успею спрятаться. Живот крутило от избытка свежих фруктов, но это было лучше, чем мучиться от голода. Время от времени объявлялась Пеструха и лениво описывала круг над моей головой. Я очень осторожно потянулся к ней Даром. Да. Если сосредоточиться, я ясно мог чувствовать ее. Но ощущалось и отчетливое возмущенное отталкивание. Решил оставить птицу в покое.
Шут не говорил, сколько времени у него заняла дорога. Кажется, он упоминал, что по меньшей мере часть пути проделал в повозке. Я же мог полагаться только на свои ноги. По ночам спал, днем шагал. Еду можно было найти, хотя многие здешние растения были мне незнакомы, а тех, что я мог опознать, не хватало, чтобы насытиться. Днем было слишком жарко, по ночам одолевал гнус.
В тот вечер я пытался разыскать подходящее убежище для ночлега, где бы меня не так сильно донимали насекомые. Таких мест не существовало. Я уселся под деревом и, то и дело хлопая себя, чтобы убить комаров, потянулся Силой к Дьютифулу. Можно ведь дать ему знать, что я жив и направляюсь домой. Пусть Би и Шут узнают это как можно скорее. Возможно, Дьютифул сумеет выслать мне денег. Через столпы Силы я смогу добраться до самой Кельсингры, а там, возможно, меня встретят с радостью, однако иметь в кармане немного денег не помешало бы. После всех несчастий у меня только и осталось что прожженные Серебром до дыр лохмотья, нож на поясе и несколько орудий убийцы в потайных карманах. Сосредоточившись, я заставил себя забыть о мошкаре и остром камне под седалищем и направить мысли Дьютифулу. И потерпел неудачу, какой не испытывал уже много лет.
Смахнув со спины и головы мелких кровососов, я натянул рубашку на голову и стал размышлять. Попробовал снова. И снова. Это было все равно что пытаться выловить из кипящего супа крохотную мошку: сколько не черпай, она постоянно ускользает. Я оставил тщетные попытки и подавил разочарование. Спокойно. Что со мной не так? Я не испытывал таких трудностей с Силой уже много лет… С тех пор, как пытался связаться с Верити, когда он ушел в горы. А ведь он тогда тоже окунул руки в Серебро.
Возможно, и тогда дело было не только во мне? И мне мешала не только привычка к чаю из эльфийской коры?
Я собрал посеребренные пальцы в щепоть и сосредоточился на странной энергии, текущей внутри меня. Боль. Нет, удовольствие. Не разберешь, что именно, – слишком сильное ощущение. Направил все мысли к Оленьему замку, к Дьютифулу и на миг очутился в потоке Силы.
Я погрузился в его глубины, о которых и не подозревал. Меня толкали и пихали спешащие куда-то клубящиеся разумы. «Забыла покормить…», «Он такой душка…», «Мой мальчик!», «Денег не хватит…» Я словно очутился в Большом зале Оленьего замка, в котором наперебой играли все музыканты и говорили все гости. Я не мог различить их; все разумы сливались для меня в один. Потом вдруг ощутил присутствие кого-то могучего и уверенного, словно командир громогласным рыком перекрыл беспорядочную болтовню толпы или крупная рыба прошла сквозь косяк сельди. Все расступились перед ним, а потом снова сомкнулись.
Однажды, очень давно, я столкнулся с одной из таких могущественных сущностей в потоке Силы. Тогда я чуть не растворился в ней. Здесь, на этой глубине, таких было много. Когда они скользили мимо, я чувствовал другие сущности, цепляющиеся за них, вливающиеся, делающие их еще больше. Мне хотелось… хотелось… Я силком оттащил себя подальше и вернулся, прикусив губу так, что рот наполнился кровью.
Что же со мной произошло? По-видимому, Серебро нарастило мою Силу до пределов, прежде мне недоступных. Я поднял стены и задумался. «Осторожность прежде всего», – решил я. Если надо, подожду, пока доберусь до Кельсингры, а оттуда пошлю Дьютифулу весточку с голубиной почтой. Рисковать ни к чему.
На каждой развилке или перекрестке я выбирал более нахоженную дорогу. Деревни приходилось старательно огибать. Хорошо, конечно, что драконы не перебили всех жителей до единого, но мне не хотелось встречаться ни с кем в таком блестящем виде. Иногда ворона указывала мне путь, а иногда где-то пропадала, и я брел наугад по лесам и дорогам. Я без зазрения совести грабил окрестные фермы, обворовывал огороды, курятники и коптильни. Стащил простыню, вывешенную на просушку. В моем кармане завалялось несколько монет, и я вложил их в рукав рубашки, сохнувшей на веревке, завязав его узлом. Даже у убийц есть понятия о чести. Яйца курицы снесут новые, и овощи еще вырастут, а вот простыня была настоящей кражей. Я соорудил из нее самодельный плащ, чтобы укрыться от солнца и гнуса, и двинулся дальше.
Погода по-прежнему стояла ясная, и мое странствие оставалось безрадостным. Я переживал, гадая, как там сейчас Би, Шут и остальные мои спутники. Оплакивал Ланта. Тщетно сокрушался, что не увидел, как Совершенный превратился в драконов. Волновался о том, что будет, когда новости о гибели принца дойдут до королевы Этты. Она велела нам беречь своего сына, а мы не смогли. Будет она горевать или злиться? А может, и то и другое?
Голод был со мной неотлучно. Жажда приходила и уходила, в зависимости от того, как часто встречались ручьи.
А еще у меня все ныло. Я постоянно чувствовал себя усталым.
Мои раны продолжали заживать, но на это уходили все силы моего тела. Питался чем попало. Шел босиком. Шагал и спал под открытым небом, от чего отвык уже много лет назад. И все равно я шел будто в каком-то отупении. Однажды утром проснулся и понял, что не хочу даже вставать. Мне хотелось домой, но еще больше хотелось лежать и не шевелиться. Я лежал на голой земле под деревом, с которого облетали листья. По руке начали ползать муравьи. Я сел, смахнул их и почесал шею. Укус клеща все не проходил. Я сковырнул с ранки корочку – стало чуть легче.
– Домой! – каркнула вдруг Пеструха, сидевшая на ветке надо мной. – Домой, домой, домой, ДОМОЙ!
– Да, – согласился я и подтянул под себя ноги, чтобы встать.
Ноги болели, живот крутило.
Брат, у тебя глисты.
Я обдумал эту мысль. Мне случалось подхватить глистов. Да у кого из тех, кому приходилось есть что попало, их не было? От этой напасти есть разные средства, но ни одно из них мне прямо сейчас не добыть.
Ты заставил меня проглотить медную монетку, когда я был волчонком.
Кусочек меди убивает глистов, а щенку не вредит. Это меня Баррич научил.
Сердце Стаи знал много полезного.
У меня ни одного медяка не осталось. Придется потерпеть до дому, там есть травы, которые я знаю.