Тогда лучше вставай и иди домой.
Ночной Волк был прав. Надо идти домой. Я представил, как обнимаю Би… серебряными руками. И с серебряным лицом. О нет…
Я отбросил эту мысль. Я уже привык отбрасывать ее. Вот окажусь дома, и все наладится. Увижу Неттл и мою внучку. А с Серебром как-нибудь разберемся. Может, Чейд что-то знает… Нет, Чейд умер, и его сын тоже. Как меня встретит Шун с такими новостями? А если женщина-Элдерлинг была права и Серебро медленно убивает меня? «Оно просочится до самых костей», – сказала она.
Вставай. Пока ты тут валяешься, солнце все выше. Или ты решил проспать день и идти по ночам?
Сейчас полнолуние. Я смогу видеть дорогу.
Да. Тронусь в путь вечером.
Я лгал себе.
Когда стемнело, заставил себя встать. Ворона сидела на ветке надо мной. Я вгляделся в крону и, к своему удивлению, сумел различить птицу. Я видел ее силуэт в темноте благодаря теплу, исходящему от нее. Шут говорил о такой способности, когда выпил драконьей крови.
– Я пойду дальше. Хочешь, я понесу тебя? – предложил я, потому что вороны по ночам не летают.
Пеструха отрицательно каркнула. Ладно, она сумеет отыскать меня, когда сочтет нужным. Я уже убедился, что ворона на это способна.
В последние дни мне на дороге стали чаще попадаться люди, но по ночам повозок и всадников было меньше, а простыня позволяла скрыть почти все Серебро. Я шел быстро. Нагревшиеся за день камни продолжали излучать тепло, но его нетрудно было отличить от тепла зверьков, рыщущих вдоль дороги в поисках пропитания. Вот дорога снова пошла в гору. Вокруг расстилались ухоженные поля и пастбища. Где я укроюсь, когда наступит день? Об этом можно будет подумать ближе к рассвету.
Взобравшись на холм, я увидел внизу оживленный портовый город. На кораблях, стоявших на якоре в гавани, ярко горели фонари. На улицах тут и там тоже виднелись пятна света. Город был не меньше Баккипа, а может, и больше, но растекся по земле, как масло по сковородке. И как же мне пробраться через него, выйти к причалам и уговорить кого-нибудь отвезти меня в Фурнич? Да еще и без гроша в кармане? Можно украсть лодку. Но куда плыть? У меня нет морских карт. Нужна лодка и команда, которая слушалась бы меня.
Ну почему все так сложно? Почему я так устал?
Той ночью я совершил налет на курятник, где прихватил не только три яйца, но и наседку. Забравшись в коровник, нашел немного овса и наткнулся на сторожевого пса. Тот зарычал. Я сказал ему, что перед ним волк, и почувствовал, как Серебро во мне, смешавшись с Даром, заставило беднягу удрать, жалобно повизгивая. Ощущение было странное.
Сбежал, прихватив добычу. Человеческие зубы плохо приспособлены, чтобы жевать сырое мясо, но я упорно грыз курицу, пока не обглодал ее до костей. На закуску выпил яйца, прожевал, старательно работая коренными зубами, зерна овса и запил все водой из ручья. На дневку устроился на скалистом выступе между двумя засеянными злаками полями.
Там я дождался ночи. Прежде чем луна поднялась высоко и засияла в полную силу, крадучись, двинулся в сторону порта, где кипела жизнь. Олух умел делать так, чтобы никто не замечал его, но у него это всегда получалось лучше, чем у меня. Я же, хоть и внушал каждому встречному: «Ты меня не видишь, ты меня не видишь», все равно шел, накинув простыню на голову, чтобы скрыть лицо, и держался в тени. Ночью народу на улицах было немного. Только двое прохожих удостоили меня хотя бы взгляда. Моя новая странная способность морочить головы при помощи смешанной магии одновременно и пугала меня, и придавала уверенности. Насколько можно на нее полагаться? Могу ли я ходить незамеченным по улицам среди бела дня? Не стоит пробовать. Если вдруг окажется, что это не так, дело может кончиться для меня очень плохо.
Я знал, куда хочу попасть, и, не задерживаясь, прошел прямо к причалам.
Порт никогда не спит. Корабли разгружают и загружают по ночам, чтобы успеть уйти с утренним отливом. Я выбрал причал, по которому грузчики, словно муравьи, цепочкой катили тележки и тачки к стоящим кораблям. Держась в тени, присмотрелся к грузам. Снова хотелось есть, снова все ныло и донимала усталость. Но я не мог позволить всему этому остановить меня.
Высмотрел, с какого корабля разгружали шкуры. Шут говорил, что Фурнич – город, где выделывают кожу. Выйдя из укрытия, я остановил матроса с этого судна:
– Мне нужно попасть в Фурнич. – Я окутал его своим дружелюбием и прошептал: – Ты очень-очень хочешь помочь мне.
Он остановился и сердито уставился на меня, закутанного в простыню. Потом вдруг улыбнулся, словно старому другу.
– Мы только что оттуда, – сказал он и покачал головой. – Так себе городишко. Если тебе туда нужно, мне тебя жаль.
– И все-таки мне туда нужно. Который из кораблей, что сейчас тут, туда направляется?
– «Плясунья». Вон она, вторая у того причала. Капитана зовут Расти, отличный кэп, только в карты жульничает.
– Буду иметь в виду.
И мы разошлись каждый своей дорогой. На прощание он улыбнулся мне во весь рот, словно своей милой.
Меня аж подташнивало из-за того, как я с ним обошелся, пока я торопливо шел к причалу, где стояла «Плясунья». Это был ладный, устойчивый кораблик с глубоким килем и низкой надстройкой. Для такого судна достаточно небольшой команды. На палубе стояла молодая женщина. Я сосредоточился и послал в ее сторону волну дружеского тепла и ощущение, что мне можно доверять. Когда спросил капитана Расти, глаза ее широко распахнулись и она улыбнулась мне, несмотря на то что я кутался в простыню:
– Я и есть капитан Расти. Что за дело привело тебя ко мне? – Тут она разглядела мое серебряное лицо и отступила на шаг.
Я улыбнулся и подбросил ей мысль, что это всего лишь причудливый шрам. Она вежливо отвела глаза.
– Мне нужно в Фурнич.
– Мы не берем пассажиров, добрый человек.
– Но для меня ты могла бы сделать исключение.
Расти уставилась на меня тяжелым взглядом, и я почувствовал, как она колеблется. Я сильнее налег на ее границы.
– Могла бы, – признала она, однако отрицательно покачала головой.
– А я мог бы помочь. Я знаю морское дело.
– Ты мог бы пригодиться, – согласилась она, нахмурившись.
– Сколько идти до Фурнича?
– Не больше дюжины дней, если погода благоприятствует. Нам надо еще в два порта зайти по пути туда.
Я хотел внушить ей, что нужно идти прямо в Фурнич, но не смог заставить себя. Я и так раскаивался в том, что делаю.
– Когда отправляемся?
– С утренним отливом. Уже скоро.
Не успел я подняться на борт, откуда ни возьмись объявилась Пеструха и уселась мне на плечо. Капитан тут же забыла о сомнениях и расплылась в восторженной улыбке.
– Благодарю, благодарю, – раскланялась перед ней Пеструха и повторила этот фокус перед матросами.
Я назвался Томом Баджерлоком и накинул на них на всех готовность принимать меня таким, какой я есть, – будто одеялом накрыл. Пеструха очаровала всех и отвлекла от меня внимание. К утру я был уже в море.
Это было самое неприятное плавание в моей жизни. «Плясунья» звалась так неспроста: она подпрыгивала, раскачивалась и кренилась на волнах. Меня тошнило, как никогда прежде.
Но я, хоть и чувствовал себя совершенно разбитым, старался выполнять обещание и помогать команде, как только мог. Обнаружил, что могу легко убирать ржавчину серебряными руками, и заставил каждую медную деталь на палубе сиять. Я пригладил растрепавшиеся канаты, чтобы они легко скользили через блоки и снасти. Поводил руками по изношенным и растянутым парусам, чтобы укрепить их. Я ел не больше, чем полагалось на одного матроса, хотя голод продолжал терзать меня.
Казалось, это плавание никогда не кончится. Мне приходилось постоянно напрягаться и сосредотачиваться, чтобы морочить головы команде, а сил на это уже почти не осталось. Я с ужасом ждал каждого захода в порт, потому что мы задерживались там на несколько дней, чтобы разгрузиться и принять на борт новые грузы. Каждую ночь в порту ускользал в какую-нибудь гостиницу и при помощи Силы добывал себе достаточно еды. Насытившись, возвращался на «Плясунью» и проваливался в тяжелый сон. Утром просыпался окрепшим, но со временем усталость опять брала свое.
Долгими трудными ночами я думал о Верити и о том, как он использовал Силу, чтобы защитить Шесть Герцогств. Он умел находить корабли с Внешних островов и сбивать с толку их капитанов и штурманов, невзирая на расстояние. Сколько вражеских кораблей он заставил броситься в объятия шторма или на острые скалы? Каково ему было, когда он убивал своей магией многих и многих людей? Может, поэтому он и ухватился за старую легенду и ушел в горы искать помощи Элдерлингов?
В ту ночь, когда мы причалили в Фурниче, я внушил капитану и матросам, что они сделали великое и доброе дело и могут гордиться собой. Когда я ушел, они выглядели растерянными, но довольными. Пеструха уселась ко мне на плечо.
– Домой, – напомнила она, и это слово придало мне сил.
Фурнич оказался унылым городишком с хмурыми жителями. Конечно, чтобы превращать коров и быков в мясо, волей-неволей приходится пачкаться, но совершенно необязательно проделывать это так неопрятно, как было заведено в Фурниче. Улицы были завалены грязью, воздух пах безнадежностью. Городишко притулился у воды кучкой низких неухоженных домиков. На холме над ним виднелись развалины элдерлингского города. С первого взгляда было ясно, что разрушили его намеренно. Оставалось надеяться, что столп Силы не повредили еще больше с тех пор, как тут побывали Шут и Прилкоп. Шут говорил, обелиск почти что лежит на земле. Но если под него можно протиснуться, я рискну. Потому что он приведет меня в Кельсингру.
Ходить сквозь камни опасно.
Волк, боюсь, куда опаснее для меня – откладывать возвращение домой.
Я ощутил его сомнения, но решил не поддаваться им. Брел по городу, меня мучил голод, но мне не встретилось ни единой таверны, где мне захотелось бы поесть. Все здешние заведения выглядели сомнительно, того и гляди обманут. Лучше пойду-ка я прямиком в город Элдерлингов, найду столп Силы и оставлю это мерзкое место позади. Убожество просто витало в воздухе городишки, как зловоние. В Кельсингре меня знают. Там меня встретят по-доброму и накормят. Здесь же добротой и не пахло.