Зачерпнув еще воды, я умыл лицо. Вода в пригоршне стала розовой. Потрогал ноздри и оглядел кончики пальцев. Крови не появилось.
Тогда коснулся глаз. Пальцы окрасились красным. И тут я все понял. Посланница плакала кровавыми слезами. Она говорила, что черви, которыми заразили ее Слуги, пожирают ее глаза. Что она уже почти ослепла… Я посмотрел по сторонам. Зрения я пока не лишился.
Но надолго ли это?
Каждый день я во что бы то ни стало делал два дела: ходил к пруду напиться и собирал дрова. Мне ужасно хотелось наловить рыбы, но силы начали оставлять меня. Кровь носом шла каждый день, а спина и ягодицы покрылись маленькими зудящими язвами. Единственные места на ногах, не тронутые ими, были те, что покрывало Серебро.
Я понял, что волк был прав, но слишком поздно. Если бы только он вернулся, я бы сказал ему. На третий день его отсутствия я уже не мог отрицать очевидное: силы покидали меня. Мой волк ушел, и я никогда не вернусь домой. Несколько раз я пытался связаться с родными Силой, но ничего не получалось. Может быть, виной тому было Серебро на мне, может быть – моя слабость, а может – огромное количество камня Силы вокруг. Какая разница? Я один. И у меня осталось последнее дело: подготовить для нас камень. В надежде, что волк вернется и войдет туда вместе со мной.
Раз уж Ночной Волк начал работу над изваянием с отпечатка моей ладони, мне и в голову не приходило придать камню какую-либо иную форму, кроме волка. День за днем я трудился над нашим «драконом», оглаживая камень серебряной рукой и вливая в него наши общие с Ночным Волком воспоминания. К моему изумлению, волк, постепенно проступавший из камня, стоял, вздыбив шерсть на загривке и оскалив зубы. Неужели мы вдвоем, когда были вместе, выглядели так устрашающе? Но, отдавая каменному зверю воспоминания о том, как мы охотились, как делились убитой дичью, как шутливо дрались в снегу, как Ночной Волк ловил мышей в старой хижине, как я вытаскивал из его морды иглы дикобраза, а он перекусывал стрелу, торчавшую из моей спины, я все больше понимал, что меня не хватит, чтобы заполнить изваяние жизнью. И когда наступит время испустить последний вздох, я прислонюсь к этому холодному истукану и уйду в него. И застряну в камне – в точности как Девушка-на-драконе много лет назад.
Зря я его не послушал. Зря. Будь Ночной Волк со мной, вдвоем мы смогли бы больше вложить в волка-дракона.
Он оставался цвета камня, и это тревожило меня. Прежде чем я умру, мне хотелось еще раз взглянуть в его полные мудрости глаза, увидеть, как они блестят и пронзительно зеленеют, отражая пламя костра. Я стал ложиться спать, прижавшись к нему спиной, как мы спали когда-то. Каменный волк не мог меня согреть, но утешала надежда, что он впитает мои сны и оживет быстрее.
Я просыпался по ночам. Когда тебя снедают слабость и холод, тебе доступны лишь два вида сна. Можно притворяться, что спишь, дрожа от холода и ворочаясь в попытках согреться. Я укутывался с головой трофейным плащом, чтобы мошкара не кусала глаза и уши; умирающие животные всегда притягивают гнус. И в конце концов в изнеможении проваливался в другой сон, такой глубокий, что ни боль, ни холод ему не помеха. Думаю, этот сон – предвестник смерти.
Поэтому просыпался я медленно и неохотно, с трудом понимая, где кончается сон и начинается явь. Голоса. Шарканье ног. Я с трудом выпутал голову из-под плаща. Встать не встал, только отупело заморгал, глядя на приближающийся желтый фонарь, покачивающийся на ходу.
– Кажется, сюда, – сказал кто-то.
– Давайте поставим палатки и продолжим утром. Я ничего не вижу.
– Мы уже близко. Мы точно уже близко. Би, ты можешь связаться с ним Силой? Он рассказывал, что однажды услышал тебя.
– Эти камни… нет. Меня ведь никто не учил. Вы же знаете, что меня никто не учил!
Свет был такой яркий, что я не мог разглядеть ничего, кроме него. Потом сумел различить силуэты и тени. Люди. У них фонарь. И мешки. Я вяло потянулся к ним Даром.
– ФИТЦ!!! – крикнул кто-то, я понял, что уже слышал этот оклик во сне, он-то меня и разбудил. И что голос мне знаком.
– Я здесь! – крикнул я. Но в горле так пересохло, что вышло тихо и сипло.
Волк ворвался в меня с такой силой, что я почти ощутил толчок. Он влетел в мое истощенное тело, словно огненное дыхание Силы.
О брат мой! Я не мог найти тебя, чтобы вернуться. Я боялся, что мы опоздали. Что ты ушел в камень без меня.
Я здесь.
– Смотрите, кострище! Он где-то здесь. Фитц! Фитц!
– Не прикасайтесь ко мне! – крикнул я, прижав серебряную руку к груди.
Они подбежали ко мне со всех ног, выскочили из сумрака. Шут бросился ко мне первым, но, когда свет упал на нас, он остановился на расстоянии вытянутой руки от меня, рот его распахнулся от изумления. Я смотрел на него и ждал.
– О Фитц! – закричал Шут. – Что ты с собой сделал?
– То же самое, что ты делал с собой уже дважды. – Я сумел криво улыбнуться. И слабым голосом добавил: – Я этого не хотел.
– Нет, это гораздо хуже! – заявил он. Шут медленно оглядел меня, задержавшись на серебряной стороне моего лица. Выражение его глаз было красноречивее любого зеркала. – Как ты это сделал? И зачем?
– Это не я. Так вышло. Флакон с Серебром. Огневой кирпич в моей сумке. – Я беспомощно взмахнул серебряной рукой.
– Папа! – раздался яростный крик Би, и сквозь пелену слез я увидел, что Пер удерживает мою дочь за плечи.
Она отчаянно вырывалась и брыкалась, оскалив зубы. Пер вдруг сказал:
– Би, ты же не настолько глупая, – и выпустил ее.
Моя дочь не бросилась ко мне очертя голову, а подошла мелкими шагами, внимательно разглядывая меня. И положила свои маленькие кисти на мою руку там, где не было Серебра. Я почувствовал, что могу дышать свободнее. Во мне вспыхнула надежда. Я выживу. Вернусь домой.
И тут я понял, что она делает.
– Би, нет! – крикнул я с упреком и отдернул руку. – Не смей отдавать мне силы!
Но именно это она и сделала.
– Моих сил хватит на двоих, – с мольбой сказала она.
Я покачал головой:
– Би… и вы все. Не прикасайтесь ко мне. Я создаю своего дракона. Нашего с Ночным Волком. Все, что у меня есть, я должен вложить в него. И нельзя, чтобы я вытягивал из вас силы, чтобы влить их в камень.
Шут положил руки на плечи Би и бережно отвел ее назад. Она отошла, но неохотно и на миг зло оскалилась, когда он коснулся ее. Лант и Пер разглядывали мое серебряное лицо со смесью ужаса и жалости.
Шут заговорил:
– Объяснения могут подождать. Давайте разложим костер и приготовим чая и супа для Фитца. Одеяла вон в том тюке. – Он крикнул в темноту: – Спарк! Сюда!
Только тут я заметил еще один покачивающийся фонарик. Все сбросили с плеч мешки. А Шут продолжал говорить о чудесных вещах: чае с медом, копченом мясе и одеялах. И волк во мне скакал от радости.
Я закрыл глаза. Когда снова открыл их, оказалось, что подошли еще люди и принялись обустраивать лагерь. Я тихо сидел на месте, а Би рассказывала, как они добрались домой и как ей живется в Оленьем замке. Шут ходил вокруг нас, иногда приостанавливаясь, чтобы послушать рассказ Би, но в основном раздавая указания Перу и Ланту насчет палаток и раскладывая вещи из мешков. Я прислонился спиной к своему незаконченному каменному волку и попытался порадоваться тому, что они пришли в последний раз проститься со мной.
Пеструха с серебряным клювом уселась на каменного волка, наклонив голову. Она ничего не сказала, но мне почудилось, что она смотрит на меня с сожалением. Потом ворона клюнула камень, раз-другой, и я ощутил, как нечто передалось от нее волку. Воспоминание о добром пастухе. О человеке, который приютил птенца, уродившегося не таким, как все. Пеструха вспорхнула и перелетела на груду дров.
Мне дали теплое одеяло; Пер, не жалея дров, растопил костер так, что пламя взметнулось высоко и жарко, а Лант принес воды для супа и чая.
– Вот, поешь, – сказала Спарк, положив передо мной сверток с едой.
Я успел удивиться тому, что она тоже здесь, но от запаха еды голова у меня пошла кругом, и я забыл даже поблагодарить. Развернул липкую салфетку – внутри оказался жирный холодный бекон, завернутый в толстый ломоть хлеба. Лант откупорил бутылку вина и поставил так, чтобы я легко мог до нее дотянуться. Все обходили меня стороной, словно бешеного пса, который может броситься и укусить, но старались, как могли, помочь мне. Я набил брюхо хлебом с беконом, глотая огромными кусками, и запил крепким красным вином.
Спарк заваривала чай в круглобоком чайничке. Лант мешал в котелке, где закипала похлебка из вяленого мяса с морковью и картошкой. Почуяв ее, я задрожал от голода, вновь пробудившегося во мне. Но постарался взять себя в руки.
– Фитц… Тебе больно? – спросил Шут голосом, полным вины.
– Конечно больно. Они жрут меня изнутри, мелкие гады. Они едят меня, мое тело восстанавливается, и они едят меня заново. Мне даже кажется, что после того, как я поем, становится только хуже.
– С этим я разберусь, – сказала какая-то женщина. – Я успела узнать очень многое о травах, снимающих боль. И привезла с собой те, что, как мне показалось, будут полезнее прочих.
Я присмотрелся и понял, что это Кетриккен. Мальчишеская радость вспыхнула во мне. Моя королева. О Ночной Волк…
– Кетриккен… Я вас не заметил.
– Ты никогда не замечал, – молвила она с печальной улыбкой и попросила Спарк принести маленький чайник из ее сумки и синий сверток с травами.
– Папа, завтра тебе станет лучше, – сказала Би. – Мы пойдем обратно к рыночной площади, а оттуда поможем тебе попасть домой. Неттл говорит, в Оленьем замке поселились новые целители из дальних стран, они лечат не так, как наши.
– Так это Неттл послала вас, чтобы вы привели меня домой? – Я вдруг осознал, что во всем происходящем что-то не так. Может, это просто предсмертное видение? Я вгляделся в темноту. – И не отправила с вами круг?
Би смущенно замялась.