– Насколько я знаю, этот корабль принадлежал моему отцу, прежде чем стал вашим. И насколько я знаю, даже не имей я наследных прав на этот корабль, мои полномочия принца Пиратских островов превыше твоей капитанской власти. И я иду туда, куда пожелаю.
– На борту этого корабля слово капитана – закон, – сообщил ему Брэшен.
Рев Совершенного ударил нам в лицо, словно порыв урагана:
– Но слово корабля превыше!
Кеннитссон улыбнулся Брэшену, чуть склонив голову набок.
– Кажется, меня хотят видеть, – заявил он и, отвесив элегантный поклон, неторопливо двинулся в сторону бака.
Брэшен рванулся было за ним, но Уинтроу встал в дверях, заступив ему путь:
– Прошу тебя, дай мне поговорить с ним. Он изводится от любопытства насчет Совершенного с восьми лет. – Он обратил взгляд на Альтию. – Любой мальчишка, который в жизни не видел Кеннита и которому с детства рассказывали истории о героических подвигах его отца, был бы очарован этим кораблем. Он не мог устоять.
– Поднимаюсь на борт! – рявкнул кто-то и тут же, не переводя дыхания: – Кеннитссон! Хоть ты и принц, но за неподчинение мне и матери ты у меня попляшешь!
– Соркор, – вздохнул Уинтроу. – Только его тут не хватало.
– Иногда Кеннитссон слушается его, – с надеждой сказал Эйсын.
Янтарь шепнула мне на ухо:
– Быший старпом Кеннита.
– Иногда, – согласился с Эйсыном Уинтроу и пошел встретить Соркора.
Я не разобрал толком, о чем они говорили, но все происходило в спешке; Соркор обвинял, Уинтроу защищался и призывал к благоразумию. Я же тем временем вслушивался в другой разговор. Корабль приветствовал «юного Совершенного» с искренней радостью, молодой человек отвечал ему более сдержанно.
– Как он может? – нарушил Эйсын молчание в каюте. – После того, что Кеннит сделал с тобой, после всего, что вы для него сделали, как он может так весело встречать сына Кеннита?
Под искренним возмущением в его голосе, как мне показалось, таилась ревность. Сердито выпятив подбородок, он вдруг стал куда больше похож на отца.
– Это же Совершенный. Он всегда был способен на то, чего мы и помыслить не могли.
Альтия медленно поднялась из-за стола. Она двигалась скованно, будто резко постарела за эти минуты и суставы у нее стали гнуться хуже.
– Я совсем не такой, как мой отец, – вдруг сказал Брэшен. – И этот парень – не Кеннит.
– Но он так похож на него, – неуверенно возразила Альтия.
– А Эйсын похож на тебя. И на меня. Но он – это он, не ты и не я. Он не в ответе за все то, что мы совершили за свою жизнь. – Голос Брэшена звучал глухо и спокойно. Взвешенно.
– Эйсын… – произнес молодой человек. – Давно меня никто так не звал. Все больше Треллвестрит.
– Я не то чтобы ненавижу его… В смысле Кеннитссона. И я не осуждаю его за грехи его отца. – Мучительно подбирая слова, чтобы выразить свою мысль, Альтия словно и не слышала сына. – Мне кажется, я выше этого. И я не виню его в том, что он сын Кеннита. Хотя и не вижу в нем ничего привлекательного. – Она покосилась на Брэшена и расправила плечи. В голосе ее снова зазвучала решимость: – Но меня беспокоит то, что он может пробудить в Совершенном. В Проказнице сохранилось очень многое от моего отца. И много от моей бабки – ведь Проказница была живым кораблем Вестритов. – Она медленно покачала головой. – Я всегда знала, что Кеннит должен был стать частью Совершенного. Он ведь был Ладлак, а Ладлаки оставались хозяевами Совершенного долгие годы, он помнит много их поколений. И мы оба знаем, что Совершенный забрал у Кеннита память обо всем, чего тот настрадался от Игрота, обо всех унижениях, обидах и надругательствах. Во времена Игрота на его палубу пролилось столько крови… Столько боли, жестокости и страха впиталось в его доски с этой кровью… А потом, когда Кеннит умер, наш корабль вобрал в себя все, чем стал Кеннит с тех пор, как покинул Совершенного. Я думала, Совершенный… стер это. Перерос, как дети перерастают беззаветную любовь к себе и учатся сопереживанию. Я думала… – Она умолкла.
– Все мы храним что-то глубоко внутри, – сказала Янтарь, и я вздрогнул от неожиданности. Она смотрела строго вперед, не на Альтию, но у меня было такое чувство, будто она вмешалась в разговор, не предназначенный для чужих ушей. – Мы думаем, что справились с этим. А потом оно берет и прорывается на поверхность.
Ее рука лежала на моей манжете, и я ощущал ее дрожь.
– Ладно, что сделано, то сделано, – резко сказала Альтия. – Пора посмотреть правде в лицо.
Она взяла Брэшена за руку, и они переглянулись, словно два боевых товарища, готовые встретить врага и прикрыть друг другу спину. Медленно вышли на палубу, и Клеф с Эйсыном пристроились за ними, словно в торжественной процессии.
– Веди меня, – велела Янтарь.
И мы пошли следом, а за нами – Лант, Спарк и Пер. Немногие матросы, решившие, несмотря ни на что, остаться на корабле, молча двинулись за нами.
На мачтах и форштевнях кораблей в гавани висели фонари, к тому же всходила луна. В этом неровном свете лица казались укрытыми сумрачной пеленой. Но лунный свет падал на лицо Совершенного, и оно сияло любовью. Мы словно подошли к театру кукольника в разгар представления. Носовое изваяние изогнулось, чтобы видеть Кеннитссона, стоящего на полубаке, я видел профиль изваяния и его улыбку. Его крестник стоял к нам спиной, широко расставив ноги и вальяжно заложив руки за спину. В этой позе я увидел скорее настойчивость, чем благоговейный трепет.
Позади Кеннитссона стоял Уинтроу, а рядом с ним – коренастый человек, почти лысый, зато с пышной седой бородой. Его просторные штаны были заправлены в сапоги, под знатным пузом их поддерживал широкий ремень, на нем висела кривая сабля. Рубашка его была такой белой, что, казалось, светилась в ночи. Старик хмурился, скрестив руки на груди. Он живо напомнил мне Блейда. Бывают старые воины, которые как добрый меч: их шрамы становятся патиной опыта и мудрости.
Совершенный тем временем говорил:
– Так ты пойдешь со мной? Отправишься со мной в это последнее плавание, прежде чем я явлю себя как драконы, которыми был всегда?
Казалось, Кеннитссона насмешил его вопрос.
– Да уж отправлюсь! Чем же мне еще заняться? Мне до смерти надоели уроки геометрии, навигации и языков. Зачем мне учить имена звезд, если мне не позволяют ходить в море под звездами? Да, я пойду с тобой. А ты будешь рассказывать мне истории об отце, о том, каким он был и что делал, когда был такой, как я.
Глаза изваяния сверкнули по-драконьи. Я думал, Совершенный откажется, но он ответил рассудительно:
– Возможно. Если решу, что ты готов это услышать.
Кеннитссон рассмеялся:
– Корабль, перед тобой принц Пиратских островов! Ты вообще понимаешь, кем стал сын Кеннита? Я наследник трона! – Лунный свет упал на его лицо и выхватил из темноты жесткие очертания улыбки. – Я не прошу. Я приказываю.
Совершенный отвернулся от него и произнес в сторону моря:
– Только не у меня на борту, Кеннитссон. Не у меня на борту.
– И ты никуда не поплывешь, Парагон Кеннитссон, – твердо добавил Уинтроу. – Соркор прибыл, чтобы отвезти тебя назад в твои покои. Ты сейчас должен готовиться к званому вечеру, тебе предстоит играть в карты с сановниками островов Пряностей. Твоя мать, королева Этта, рассчитывает, что мы оба там будем, и если мы не отправимся немедленно, то рискуем опоздать.
Кеннитссон медленно повернулся к Уинтроу:
– Мне, право, искренне жаль тебя, первый министр, потому что тебе придется предстать перед моей разгневанной матерью в одиночку. Я вернусь сегодня во дворец для того, чтобы собрать вещи в дорогу, а никак не для того, чтобы нарядиться и отправиться играть в карты с женщиной, которая ржет как лошадь.
Повисло молчание. Потом Соркор проговорил, обращаясь к Уинтроу:
– Я все пытаюсь вспомнить, когда я его в последний раз порол так, чтоб сидеть не мог. Может, пора повторить…
Принц скрестил руки на груди и горделиво выпрямился:
– Только тронь меня, и еще до рассвета будешь сидеть в кандалах. – Он надменно фыркнул. – Я думал, тебе еще много лет назад надоело изображать мою няньку. Мне не нужно, чтобы за мной повсюду таскалась гувернантка, будто за капризным ребенком. Я не ребенок. Уже нет.
– Нет. – Старик с сожалением покачал головой. – Ты хуже ребенка. Ты избалованный мальчишка, разодетый в пух и прах. Я бы давно отправил тебя послужить матросом у Трелла, да только мать твоя ни за что не согласится.
Тогда Брэшен Трелл сказал:
– Боюсь, он уже слишком взрослый, чтобы усвоить эти уроки. Вы оба упустили свой шанс. – Странное выражение промелькнуло у него на лице. – Он напоминает мне избалованного сынка одного из новых купчиков, вообразившего себя сыном торговца из старинного семейства.
Когда мальчик или юноша чувствует, что слова задели его за живое, но не желает это признавать, его выдает поза. Вот и теперь: Кеннитссон замер, прямой как палка, слишком сильно расправив плечи. И проговорил, чеканя каждое слово:
– Я возвращаюсь во дворец. Но не для того, чтобы одеться и отправиться играть в кости с мартышками с островов Пряностей. Корабль! Увидимся утром. – Он резко перевел взгляд на Брэшена и Альтию. – Надеюсь, каюта для меня к тому времени будет уже готова. Капитанская, которую я видел, когда поднялся на борт, вполне подойдет. И не забудьте запасти еду и напитки, приличествующие моему положению.
Он прошел между нами, но выбрал такой курс, чтобы никому не пришлось уступать ему дорогу: Кеннитссон явно не был уверен, что не дрогнет, столкнувшись с любым из нас. Его каблуки простучали по палубе, он перемахнул через фальшборт и стал спускаться по веревочному трапу, отдавая приказы какому-то бедолаге, ожидавшему его в лодке. Вода тихо зашелестела под веслами в ночи.
– Ты правда так думаешь?
Глубокий бас Соркора выдавал медленно вздымающееся в нем беспокойство.
Сначала я не понял – о чем это старик спрашивает Уинтроу, потом разглядел, что его взгляд и вопрос были обращены к Брэшену.