Серебро, которого так жаждут живые корабли и которое драконы так ревностно охраняют, – та самая Сила, что я видел на руках Верити, когда он вырезал своего дракона. Это первозданная, сырая магия, самая суть Силы. Я видел, как она густой слизью покрыла руки моего короля, видел, как он с ее помощью придавал камню форму. Во сне Силы я видел Верити у реки, где в воде текла широкая струя Серебра. Я видел, как Серебро переливалось тончайшими нитями в драконьей крови и как эта кровь ускорила исцеление Шута – в точности как Сила выправила изъяны детей в Кельсингре.
Выходит, Серебро – это и есть Сила, а Сила – это магия, которую я умею направлять разумом и волей, чтобы мысленно поговорить с Чейдом. Шут когда-то намекал, что в моих жилах течет кровь дракона. Смоляной утверждал, что я – человек дракона. Имел ли он в виду каменного дракона или эхо Верити, сохранившееся в моей памяти? Теперь я заново вернулся к этой мысли. Что, если я унаследовал от своих предков нечто в крови, крошечную малость настоящего Серебра? Возможно, это оно и позволяет мне вторгаться в чужие мысли? Вкрапления Серебра есть в путеводных камнях, в столпах Силы, способных переносить меня с места на место. Прожилки Серебра были и в камне, из которого Верити высекал своего дракона, и в других каменных драконах, спавших, пока я не пробудил их своим прикосновением и кровью. И в тех каменных брусках камня памяти, что хранят записи Элдерлингов.
Что же тогда представляет собой поток Силы, при помощи которого я дотягивался мысленно до Неттл или Дьютифула? Теперь стало ясно: он существует не в моей голове, это нечто реальное. И там, в этом потоке, кроме нас, есть и другие. Могущественные разумы, такие манящие, способные поглотить меня. Кто они? Не померещилось ли мне там присутствие Верити? Или короля Шрюда? И при чем тут Серебро?
Мысли неслись наперегонки, отталкивая друг друга. С раздумий о потоке Силы я перескочил на попытки вообразить, какие чудеса мог бы творить, выпив Серебро из флаконов, которые подарил мне Рапскаль. Искушение было велико, но и страх не меньше. Обрету ли я великую мощь или умру мучительной смертью? Как много Серебра человеческое тело способно усвоить без вреда для себя? Совершенный стал намного сильнее, когда Янтарь напоила его Серебром. В каждом из флаконов, лежавших в моем мешке, в два раза больше Серебра, чем он выпил. А он и без того уже расплескивает свои чувства с такой силой, что мне стоит немалого труда защищаться. Понимает ли он, что творит с людьми? Или это я больше прочих уязвим для него, потому что учился направлять Силу? Если он понимает, что делает, и делает это целенаправленно, смогу ли я сопротивляться?
Хоть кто-нибудь сможет?
Когда каменные драконы поднялись в небо и Верити повел их на бой с красными кораблями, у воинов на полях битвы под ними мутился разум. Драконы разили наших врагов кислотным дыханием, сметали порывами ветра от могучих крыльев, хлестали каменными хвостами. Но страшнее всего было то, что они творили с умами людей. Те, над кем пролетали драконы, теряли память. Это чем-то напоминало то, как пираты Внешних островов «перековывали» пленных. Даже наши собственные воины страдали от потери памяти при приближении драконов. Даже появление самого Верити в Оленьем замке помутило память его защитников. Свидетели того, как королева и Старлинг вернулись в замок, сохранили лишь туманные воспоминания. Большинство из них рассказывали потом, что Верити сидел верхом на драконе, когда доставил их в замок. А не что король превратился в дракона.
Таково свойство Силы и Серебра: сбивать с толку, путать мысли, красть воспоминания, а порой и человечность.
Вот и прислугу в моем доме кто-то сбил с толку в ту ночь, когда похитили Би. Может, они использовали Серебро или кровь дракона, чтобы сотворить эту магию, заставить всех людей в доме забыть, что похитители явились и забрали мою дочь, забыть даже о том, что она вообще существовала?
А нельзя ли ту же самую магию направить против них?
Я отважился представить, как пью Серебро. Не все, по крайней мере, не сразу. Самую малость, чтобы посмотреть, как оно на меня подействует. Ровно столько, чтобы не поддаваться чувствам корабля. Ровно столько, чтобы вернуть зрение Шуту, самому не ослепнув. Возможно ли это? Ровно столько, чтобы дотянуться до Чейда и спросить его совета, а может быть, даже восстановить ущерб, нанесенный его телу временем, и исцелить его разум. Смогу ли я? А может, Неттл больше моего знает о том, что возможно при помощи Серебра, а что нет?
А если я выпью все, что у меня есть, возможно, я смогу просто явиться в Клеррес и велеть его обитателям поубивать друг друга?
Неужели существует такой простой способ уничтожить их и спасти мою дочь?
– Что ты тут делаешь? – спросил Лант.
Я поднял глаза и увидел, что он идет ко мне, а за ним – Пер и Спарк.
– Где Янтарь?
– Беседует с изваянием. Велела нам оставить их. Что ты делаешь?
– Думаю. А чем заняты остальные?
– Уинтроу вернулся на «Проказницу». Наверное, хочет ее успокоить. Королева и Соркор отбыли в Делипай. Полагаю, они будут искать Кеннитссона, чтобы отговорить его. Брэшен и Альтия закрылись в капитанской каюте. А Янтарь попросила Спарк принести ее свирель. И сейчас играет для Совершенного. – Он втянул воздух и оглядел кубрик. – Так ты пришел сюда подумать?
– Да.
– А можешь думать за работой?
Я обернулся на голос Клефа. Под палубой было душно, и его лицо блестело от пота, когда он выбрался из темного зева трюма.
– Я как раз тебя искал. У нас мало людей, а надо переложить груз. Некоторые ящики сдвинулись, несколько, кажется, намокли. Капитаны хотят, чтобы их вытащили на палубу. Ты сказал, что поможешь. Сейчас самое время.
– Иду, – сказал я.
– Я тоже, – добавил Лант, а Пер просто кивнул.
– И я, – заявила Спарк. – Я теперь в вашей команде, отныне и до самого конца.
«До самого конца», – мысленно повторил я и встал, чтобы идти. Но тут на меня накатило такое головокружение, что пришлось снова сесть на сундук.
Вот ты где! – Голос у меня в голове звенел до удовлетворения. Я лечу к тебе. Готовься.
Я медленно встал. И улыбнулся, чтобы подавить страх и растерянность.
– Тинталья летит ко мне, – сказал я.
Глава 19Снова на корабле, снова в море
Небел, известный как Любимый, продолжает сеять смуту среди других небелов. Он пытался остаться в деревне после начала прилива, когда остальные небелы уже построились, чтобы возвращаться в свои дома. Он огорчил людей, пришедших, чтобы узнать свое будущее, разглагольствуя о возможных грядущих бедствиях. Он сказал одному просителю, что его сын женится на ослице, однако дети от этого союза принесут в семью великое счастье. Другой просительнице он сказал: «Сколько денег ты готова отдать за мое вранье? Мое лучшее вранье стоит очень дорого, но вот тебе бесплатное: ты очень мудрая женщина, раз пришла сюда, чтобы заплатить мне кучу денег за вранье».
Я дважды порол его: один раз – голыми руками, другой – ремнем. Он умолял меня спустить с него шкуру, чтобы заодно с его спины сошли и татуировки. Думаю, он искренне хотел этого.
Как только он поправился достаточно, чтобы снова работать на рынке, он забрался на груду ящиков и заявил, что он – истинный Белый Пророк нынешнего поколения и его держат в Клерресе против воли. Вокруг тут же собралась толпа зевак, и он стал просить их помочь ему сбежать. Я схватил его и встряхнул, чтобы заставить замолчать, но несколько зевак принялись бросать в меня камни. И только тогда два других стражника вмешались, и я смог увести его обратно за стену.
Я считаю, что делал свою работу не хуже, чем делал бы ее на моем месте любой другой. И теперь я прошу снять с меня ответственность за небела, известного как Любимый. При всем моем уважении, должен сказать, что считаю его источником неприятностей и даже опасностей для других небелов.
Моя жизнь изменилась к лучшему, – по крайней мере, я пыталась себя в этом убедить. Нас разместили в красивой каюте, кормили регулярно, и Двалии редко выпадал случай поколотить меня. Больше того, на радостях, что жизнь так наладилась, Двалия почти оттаяла. На море воцарилось лето. Ветра дули свежие, шторма случались редко. Не знаю, что за чары навел на меня Виндлайер, но команда воспринимала мое присутствие спокойно и равнодушно. Пока я не задумывалась о будущем или прошлом, жизнь была не так уж плоха. От меня почти ничего не требовали. Я приносила Двалии еду в каюту и забирала грязную посуду. Во время ее послеобеденных прогулок с капитаном по палубе я шла следом за ними на почтительном расстоянии, создавая видимость приличия.
Хотя выглядело это так себе. Я сидела снаружи под дверью капитанской каюты. Думаю, Двалия не поняла, что, предложив предоставить ей свою каюту, он имел в виду, что и сам останется там. Из кабины донесся ритмичный стук, и я от души понадеялась, что это Двалия бьется головой о переборку. Стук ускорялся, и это мне не нравилось. Время, пока капитан Дорфел был с Двалией, было самым безмятежным в моей жизни пленницы.
Со стороны трапа, ведущего на палубу, раздались шаркающие шаги. Я стала думать о море, о перекатывающихся волнах, о том, как солнце играет на их гребнях. Подумала о чайках: они летают высоко-высоко и все же кажутся огромными. А если такая птица опустится на палубу, насколько большой она окажется? Размером с меня? А что они едят? Где гнездятся, где садятся отдохнуть, когда забираются так далеко от суши? Я заполнила голову этими ширококрылыми белыми птицами и больше ни о чем не думала. Когда Виндлайер опустился на корточки рядом со мной, я задумалась, как он выглядел бы, будь он птицей. Я мысленно нарисовала ему клюв, блестящие перья и рыжие лапы со шпорами, как у петуха.
– Они все еще там?
Он не удостоился моего взгляда и ответа. Длинные, блестящие, серые перья.