Ее разум.
Осторожно. Путь наружу – это всегда и путь внутрь.
У меня не было времени гадать, что он имел в виду. Я обрушила на Двалию всю свою ненависть и отвращение. Я думала, это причинит ей боль, но получилось, будто плеснула масла в кухонный очаг: ее собственная ненависть ко мне в ответ взметнулась как яростное пламя. Она прыгнула на меня, как кошка на мышь, и, как мышонок, я метнулась в сторону, едва избежав когтей. Двалия была не такая проворная и, хотя и не врезалась в стену, все же пошатнулась. Я рыбкой бросилась под стол и выбралась с другой стороны. Двалия стукнула кулаками по столешнице так, что посуда зазвенела, и крикнула Виндлайеру: «Хватай ее, держи ее!» Он встал на ноги, но двигался неуверенно и неуклюже. Я бросила ему яростное напоминание о том, как кусала Двалию, и, к моей радости, он испуганно схватился за щеки.
Однако Двалия все еще горела желанием схватить меня. Я держалась так, чтобы стол все время был между нами, но она без устали носилась вокруг него за мной. Мне пришлось спрятаться под стол, чтобы перевести дыхание, но она попыталась достать меня пинком и расшвыряла стулья, чтобы не мешали. Когда я выбралась из-под стола и мы снова принялись бегать вокруг него, то обе спотыкались о стулья.
Двалия задыхалась больше меня, но упорно гонялась за мной, пыхтя и крича:
– На этот раз я тебя убью, маленькая дрянь! Убью!
Она вдруг остановилась, уперев ладони в стол и тяжело отдуваясь.
– Виндлайер! – выпалила Двалия, пыхтя. – Никчемный ты неудачник! Поймай ее! Подержи ее!
– Она укусит меня за щеку! Это мне ее магия сказала! Она укусит меня! – Он стоял, раскачиваясь вперед-назад, по-прежнему прижав ладони к щекам.
– Идиот! – рявкнула Двалия и вдруг с силой, какой я от нее не ожидала, метнула в него один из тяжелых стульев. Виндлайер завопил и шарахнулся в сторону, когда стул лишь самую малость не долетел до него. – Лови ее и держи, пока я с ней разберусь! Сделай хоть что-то полезное, а не то я велю капитану швырнуть тебя за борт!
Я бросила быстрый взгляд в сторону двери. Нет, безнадежно: пока добегу и справлюсь с тяжелой дверью, Двалия уже схватит меня. А даже если и успею удрать по трапу, рано или поздно меня найдут и вернут ей. Зря я распалила ее злобу. Зря не дала просто поколотить меня, пока она не вздумала убить меня. Что же делать, что делать? Двалия уже дышала ровнее. Еще немного, и она снова бросится на меня. И не остановится, пока не добьется своего.
Дай ей то, что она хочет.
Дать ей убить меня?
Дай ей добиться своего. Пусть думает, будто добилась своего.
Как?
Ответа не последовало. И меня пробрала странная дрожь: это я почувствовала, как Виндлайер осторожно прощупывает мои мысли, мою сущность, словно только что заметил нарост у меня на лице. Он действовал аккуратно, почти боязливо, и я отшвырнула его щупальце, снова ярко представив, как вгрызаюсь в щеку Двалии. Он отшатнулся, но эта победа дорого мне обошлась. Не обращая внимания на тарелки и чашки, Двалия бросилась животом на стол и сумела-таки схватить меня за грудки. Мне вспомнилось, как она избила меня в прошлый раз. Воспоминание вспыхнуло у меня в голове и передалось Двалии. Ее глаза сверкнули почти невыносимым злорадством.
И тогда мне стало понятно…
Я дала ей почувствовать вкус крови у меня во рту, прикушенную изнутри щеку, боль в расшатавшемся зубе. Вдруг увидела себя ее глазами: волосы промокли от пота, кожа бледная, струйка крови стекает по подбородку. Я полностью владела собой, но притворно обмякла в ее руках. Двалия так и не выпустила моей рубашки, и когда я осела на пол, то протащила ее по столу вперед. Несколько тарелок упало на пол. Я свесила голову набок и приоткрыла рот, будто обессилев. Двалия умудрилась отвесить мне оплеуху, но не смогла как следует размахнуться, свисая со стола. Я вскрикнула, как будто от боли. Дала ей ощутить не свою ненависть, но свой страх, боль и отчаяние. И Двалия выпила их жадно, как запаленная лошадь – воду.
Она сползла со стола, встала и пнула меня. Я снова закричала и позволила силе пинка загнать меня под стол. Двалия пнула снова, в живот, но я была уже далеко под столом, и удар получился не таким уж сильным. Я опять взвизгнула и дала Двалии полюбоваться моей болью. Тяжело дыша, она облизнула губы. Я лежала под столом, не двигаясь, и стонала. Ах, как же мне больно, она избила меня почти до потери сознания, теперь у меня несколько недель все будет болеть. Я щедро скармливала ей все, что только могла вообразить желанного для нее.
Двалия отвернулась от меня, шумно сопя. Она получила что хотела, насытила свою злобу. Ей больше ничего не было нужно от меня, а вот Виндлайер по глупости сунулся к ней слишком близко. Она надвинулась на него и ударила кулаком в лицо. Он упал навзничь, задыхаясь и всхлипывая, зажимая руками разбитый нос.
– Ты бесполезен! Не можешь даже поймать мелкую девчонку! Мне пришлось все делать самой! Смотри, что я из-за тебя натворила! Если она теперь умрет от побоев, ты будешь виноват! Она записная лгунья, да и ты не лучше! «Украла мою магию»! Ты придумал это, чтобы оправдаться за то, что не можешь управлять ею?
– Она видит сны! – Виндлайер поднял голову, перестав прятать лицо в ладонях. Его трясущиеся щеки были багровые, из маленьких глазок текли слезы. Из носа шла кровь. – Она все врала! Она видит сны, но не записывает их и даже не рассказывает тебе!
– Тупой ты выродок, все видят сны, не только Белые! Ее сны ничего не значат.
– Она видела сон про свечи! И записала его, весь стих! Я прочел это у нее в голове! Она умеет читать и писать, и она видела сон про свечи!
Я обмерла. Сон про свечи! Я чуть не воскресила его перед мысленным взглядом. Нет! Махнув рукой на опасность, я отчаянно попыталась внушить Двалии:
Он врет. Я тупая и неграмотная. Он просто сочиняет оправдания, чтобы избежать порки. Ты знаешь, что он лжет, ты правильно назвала его лжецом, ты умная, тебя не обманешь!
Я была в панике. Думаю, у меня получилось только потому, что Двалия уже была зла на Виндлайера и обрадовалась, когда я подбросила ей подтверждение, что злилась она не напрасно.
Она избила его. Схватила тяжелый металлический кувшин для умывания и стала им колотить. Тот не сопротивлялся. Я не вмешивалась. Только сжалась в комочек под столом. Из разбитой губы сочилась кровь, и я размазала ее по лицу. Я чувствовала боль Виндлайера при каждом ударе Двалии и запасала ее на будущее, содрогаясь, будто били меня. Я вложила ему в голову мысль, что мне досталось куда хуже. Под градом ударов он легко поверил этому. Он знал, как больно может сделать Двалия. Виндлайер знал это лучше кого бы то ни было и вдруг обрушил это знание на меня, будто поток крови. Мне стало по-настоящему дурно, и мои стены рухнули под напором этого ужаса.
Путь наружу – это всегда и путь внутрь.
Едва осознав слова Волка-Отца, я закрыла свои мысли от Виндлайера и принялась выстраивать стены. Толще и толще, крепче и крепче, и вот наконец я знаю, что Виндлайера бьют, но больше не содрогаюсь от каждого доставшегося ему удара. Выпив эликсир, он стал сильным, его магия сделалась намного сильнее моей. Но теперь я знала: путь внутрь – это и путь наружу. Когда я мысленно тянусь к нему или Двалии, я как будто открываю для них дверь в свой разум. Знает ли об этом Виндлайер? Понимает ли он, что, забравшись мне в голову, проложил мне дорогу в его собственный разум? Вряд ли. А теперь, после того что мельком открылось мне, я вовсе не хотела никогда больше заглядывать в его мысли.
Мне привиделась укрепленная цитадель на высокой скале на острове. Вершины башен походили на черепа чудовищ и смотрели на море и берег за ним пустыми глазницами. Перед моим внутренним взором промелькнул прелестный сад, где играли бледные дети, но Виндлайер – никогда. Терпеливые Слуги наставляли этих детей, учили их читать и писать чуть ли не с пеленок. Их сны собирали и хранили бережно, будто спелые фрукты.
Я увидела рынок со множеством лотков под яркими навесами. Над ним плыли запахи копченой рыбы, медовых пряников и чего-то пряного. Улыбающиеся люди бродили среди лотков, делали покупки и складывали их в сетчатые мешки. Крошечные, почти лысые собачки носились у них под ногами, визгливо тявкая. Девушка с цветами в косах торговала вразнос ярко-желтыми леденцами. Все люди там были чистенькие, хорошо одетые и радостные.
Это Клеррес, место, куда они везут меня. Вот только вряд ли меня там ждет милый садик, заботливые Слуги или залитый солнцем рынок.
Потому что на миг в мыслях Виндлайера всплыла совсем другая картина, нестерпимо страшная. Каменный мешок, освещенный факелами, высокие скамьи вдоль стен. Окровавленное создание, прикованное к столу посреди помещения. Оно душераздирающе кричит, а Двалия протягивает невозмутимому детине у стола маленький острый нож. На конторке возле нее приготовлены бумага, перо и чернила. Когда человек на столе выкрикивает разборчивое слово, она отходит, чтобы записать его, и делает рядом какие-то пометки – возможно, о том, какая именно пытка помогла развязать язык несчастному. Двалия вся такая жизнерадостная и работящая, волосы ее заплетены в косы и уложены вокруг головы, поверх нежно-голубого наряда накинута холщовая рабочая хламида, чтобы не запачкаться…
Виндлайер стоит с краю, в стороне от прочих зрителей, презренный изгой, который отводит глаза и содрогается при каждом вопле жертвы. Он не очень понимает, зачем нужно пытать этого человека. Зрители же, сидящие на скамьях, наблюдают за ходом пытки: одни таращат глаза, приоткрыв рот, другие прыскают в кулак, и странный румянец вспыхивает на их щеках. Среди них есть белокожие, беловолосые и светлоглазые, но есть и люди с темными волосами и кожей такого же насыщенного цвета, как у моих родителей. Здесь есть старики, и люди средних лет, и четверо детей, на вид даже моложе меня. И все они наблюдают за пыткой, словно за представлением.
А потом, к моему ужасу, несчастный на столе будто одеревенел. Растопырив окровавленные пальцы, он замотал головой и замер. Частое дыхание стихло; казалось, он умер.