- То есть он никогда не узнает, через что пришлось пройти его отцу?
- Он знает достаточно, все, что известно Этте и Соркору, известно и ему. И не надо ему терпеть истинные воспоминания отца. Зачем знать больше?
- Чтобы понять поступки отца?
- О, неужели знание об испытаниях, выпавших его отцу в детстве, поможет понять деяния взрослого Кеннита?
Я слушал свое сердце, когда ответил:
- Нет.
- И я так думаю, да и он тоже. Так зачем обременять парнишку этим?
- Возможно, для того, чтобы он никогда не поступал так же?
- Эта частичка кокона дракона на груди у парня, с вырезанным лицом его отца, принадлежала Этте гораздо дольше, чем Кенниту. Все свое детство она занималась проституцией. Задумывался ли ты, что Кеннит стал для нее первым человеком, отнесшимся к ней с добротой? Что она полюбила его, когда он избавил ее от жизни шлюхи?
- Я не знал об этом, - тихо ответил я.
- Поверь, Кеннитсон знает об изнасилованиях куда больше, чем показывает, и никогда не повторит того, что его мать переживала, испытывая отвращение, - он набрал воздуха и прошептал едва слышно, будто волны прошелестели по песку: - Может, потому мать и привязала медальон покрепче к его горлу, прежде чем разрешила взойти на борт.
Кеннитсон пошевелился, повернулся и открыл глаза, молча глядя в небо. Я задержал дыхание, замерев на месте. Плащ был не лучшей защитой, он принимал цвета и форму объектов, находящихся рядом, но раздуваемый ветром, выглядел своеобразно. Но парень не заметил меня и заговорил то ли с небом, то ли с кораблем:
- Я должен был родиться на этой палубе, повзрослеть, я столько всего пропустил.
- Как и я, - ответил Совершенный, в его голосе звучала доброта: - Пути назад нет, сын мой. Мы примем то, что есть сейчас, и запомним это навсегда.
- Когда ты станешь драконами, ты покинешь меня?
- Да.
Кеннитсон вздохнул:
- Ты даже не задумался над ответом.
- Другой ответ невозможен.
- Но ты вернешься навестить нас? Или исчезнешь навсегда?
- Я не обещаю, да и откуда мне знать?
Голос Кеннитсона прозвучал по-детски:
- Ясно, и что ты собираешься делать?
- Думаю, мне придется научиться быть драконом. Тем более что нас будет двое, а что случится потом неизвестно. Могу только сказать, что оставшиеся нам дни я проведу с тобой.
Я отступил, разговор был не для моих ушей. Мне было достаточно собственной боли, не хотелось слышать слова другого ребенка, брошенного отцом. Я пробыл с носовой фигурой слишком долго, Янтарь и Спарк должны были уже спать. Я пересек палубу, останавливаясь, чтобы не попадаться экипажу на глаза. В темноте, притаившись за дверью, я снял плащ, встряхнул и аккуратно сложил его, трижды постучав в дверь. Не дождавшись ответа, я вошел.
Шут лежал на полу, слабого света, идущего от иллюминатора, едва хватало, чтобы разглядеть его очертания.
- Фитц, - радостно поприветствовал он меня
Я перевел взгляд на верхнюю койку.
- Спарк нет?
-Дежурит. Итак, снова плащ-бабочка?
- Откуда ты знаешь?
- Я слышал шорох ткани за дверью и решил, что это плащ, а ты подтвердил мою догадку. За кем шпионишь?
- Не шпионю. Это единственный способ побыть в одиночестве, стать невидимым для окружающих. Мы немного пообщались с Совершенным.
- Это опасно. Посторонись, пожалуйста.
Я отошел от него, уперевшись спиной в дверь. Шут подтянул колени к груди и попытался вскочить на ноги, но не смог, с силой ударившись боком о койку. Наверняка потом останутся синяки, но он, не показывая боли, поднялся и присел на койку.
- Пока у меня не получается, но я смогу.
- Знаю, что сможешь, - сказал я. Шут был способен на многое, в том числе и овладеть старыми трюками.
Я вытащил потрепанную сумку из-под койки, залез внутрь и, убедившись, что камень Элдерлингов перевернут правильно, положил рядом плащ. Я раздвинул сложенную одежду и книги Пчелки, прощупывая флаконы с Серебром, завернутые в рубаху. На самом дне были взрывчатые горшки Чейда. Разложив все, я с облегчением задал вопрос:
- Шут, у тебя были другие сны?
Его вздох был полон раздражения:
- Я должен был догадаться, что Совершенный предупредит о моих снах. Что он сказал?
- Ничего об их содержании, но он поделился со мной, во впечатляюще яркой манере, историей того, что послужило становлению Кеннита.
Я поставил свой мешок обратно под койку и сел рядом с Шутом. Пришлось склонить голову, чтобы не стукнуться о верхнюю койку:
-Какие же чудовища люди! Лучше бы мне родиться волком.
Он удивил меня, внезапно подавшись в мою сторону:
- И мне, - спустя мгновение он добавил: - Прости, я рассердился на тебя, это было нечестно, но с твоей стороны было несправедливо сомневаться в моих снах. Ты еще говорил с Пчелкой?
- Нет, я пытался много раз, но не смог найти ее. Нужно быть очень осторожным, Чейд бушует, словно шторм. Дважды он настигал меня, требуя, чтобы я присоединился к нему. В первый раз я чувствовал Нетлл рядом, когда Круг Скилла пытался взять его под контроль и вернуть обратно в тело. А в последний раз я вообще ничего не почувствовал. Но если Пчелка окажется рядом, когда Чейд вновь начнет преследовать меня, это может выжечь ее способности. Она была очень осторожна, когда я оттолкнул ее прочь. Знаю, это должно было обескуражить ее.
Я остановился, достаточно информации для него. Боль и стыд пусть останутся со мной.
- Ты не говорил мне об этом.
- Ты злился, - я помедлил: - Твой черед, что тебе снится?
Он затих. Я постарался, чтобы следующая фраза прозвучала легко:
- Полагаю, мы оба умрем. Снова.
Он глубоко вздохнул, пытаясь найти своей рукой в перчатке мое запястье.
- Я не хочу спать, Фитц. Сижу здесь в темноте днями и ночами и стараюсь не засыпать, чтобы избавится от снов. Но у меня не получается. И желание рассказывать сны, записывать их, настолько сильно, что я делаюсь больным. Но я не смог бы их записать, даже будь у меня чернила – ведь я слеп, а рассказывать свои сны не хочу никому.
- Но молчание делает тебя больным?
- Это похоже на одержимость. Истинные сны должны быть произнесены, рассказаны кому-то, в крайнем случае, записаны, - он засмеялся. - Служители основываются на этом, собирая сны бедных белых полукровок, подобно фермерам, собирающим созревший виноград. Все идет в их библиотеку снов и предсказаний, где обрабатывается, избавляется от лишних деталей и хранится годами. Множество перекрестных ссылок на разные части пророчеств заставляют их работать, принося выгоды и доходы Служителям.
Он потянулся ко мне, как ребенок, проснувшийся от кошмара, и я обнял его, прижимая к себе. Шут покачал головой.
- Фитц, они узнают, что мы идем. У них будет Пчелка, и они будут все знать наперед. Счастливого конца не получится.
- Так расскажи, не вынуждай меня идти вслепую.
Он рассмеялся:
- Нет, Фитц, ты все путаешь – слепой здесь я. Ты умираешь, тонешь во тьме, в холодной соленой воде, смешанной с кровью. Вот я и рассказал. Не уверен, что это нам принесет какую-то пользу, но теперь ты знаешь, - я почувствовал, как его плечи опустились. - А я, наконец, почувствовал небольшое облегчение, поделившись снами.
Меня пробрал холод. На словах я мог не верить его снам, но внутри чувствовал, что Шут прав.
- Может, я замерзну насмерть? - легкомысленно предположил я, сам осознавая фальшь, звучащую в голосе. - Говорят, ты просто засыпаешь и умираешь во сне.
- Прости, - я услышал ту же лживую легкость в его тоне. - Не я решаю, как это произойдет. Я просто пересказываю свои видения.
- А что будет с тобой?
- О, это худшая часть. Думаю, я переживу все.
Я почувствовал огромное облегчение, а затем оно прошло. Он не был уверен в том, что выживет.
- А Пчелка? - голос дрогнул. - Знаю, ты видел ее живой. Мы спасем ее? Она вернется домой?
Он сказал нерешительно:
- Думаю, она похожа на тебя - точка пересечения всех возможных вариантов будущего. Я видел ее в короне, с чередующимися зубцами пламени и тьмы. А еще я вижу ее и сломанные кандалы, как будто она та – кто может освобождать. Еще она является ко мне в виде разрушенного корабля.
- Насколько разрушенного?
- Настолько, что его невозможно восстановить, – тихо ответил он.
Мое дитя. Дочка Молли. Разрушена так, что починить уже невозможно. Часть меня знала, что ее характер приведет к такому исходу. Ее сломают, как Шута или меня. Что-то в груди заболело при этих мыслях.
- Что ж. Кого только не ломали: и тебя, и меня.
- И мы оба становились сильнее от этого.
- Мы стали самими собой, - уточнил я.
Во мне никогда не существовало твердой уверенности относительно влияния на мою судьбу пыток Регала. Какая-то моя часть умерла в той камере, как в прямом, так и в переносном смысле. Сейчас я был жив, но так и не понял, нашел ли больше, чем потерял. Бесполезные вопросы.
- Что еще? - потребовал я. Его голова дернулась, и я изменил вопрос: - Давно ты не спишь?
- Не знаю. Я дремлю, а потом просыпаюсь и не понимаю, как долго проспал. Слепота в том и заключается, что не отличаешь день от ночи.
- Ты хочешь поделиться со мной еще чем-то? Своими снами или мыслями?
- Мне снился орех, который опасно раскалывать. Иногда я слышу несусветную ерунду: «Приманка – капкан, охотник в ловушке». Но не всегда я вижу сны, иногда передо мной перекрестки, у них бессчетное количество дорог, выходящих из единого центра. В молодости я видел их чаще и яснее, но после того, как ты вернул меня к жизни, я долгое время не видел ни одного. Пока меня не коснулась Пчелка на рынке. Это было невероятно, касаться ее и знать, что она – центр множества путей. Она тоже увидела их, мне даже пришлось отговаривать ее от слишком поспешных поступков, - его голос дрогнул.
- Что случилось потом? - тревожно уточнил я
Он рассмеялся.
- Потом, думаю, ты ударил меня ножом в живот. Несколько раз, но я перестал считать после второго.