Я запоминала каждую мелочь из того, о чем они шептались. Какие-то важные люди были не согласны с тем, что Двалия отправилась в свой поход. Когда она стала настаивать, они уступили, но лишь потому, что Любимый сбежал. Из рукописей моего отца следовало, что «Любимый» был также «Шутом» и «лордом Голденом». «Четверо» предупредили Двалию о том, что ее ждет, если она не представит результатов. Она обещала привезти им Нежданного Сына. Но у нее была лишь я.
Винделиар был исключен из их круга, но ему так остро не хватало внимания, что он забывал о гордости. Однажды ночью, когда они шептались под одеялом, он возбужденно встрял в разговор:
- У меня тоже был сон.
- Не было у тебя снов! - отмахнулась Реппин.
- Нет, был, - он упрямился, как ребенок. - Мне приснилось, что кто-то принес в комнату небольшой сверток, но никто не хотел его брать. А потом кто-то открыл его, и огонь, дым и шум метнулись из него, а комната развалилась на части.
- Тебе это не снилось, - взорвалась Реппин, в ее голосе сквозило отвращение. - Врун! Ты подслушал, когда я рассказывала об этом сне, и просто повторяешь.
- Я не слышал, чтобы ты говорила о нем, - возмутился он.
- Тебе лучше не упоминать этот сон при Двалии, потому что я уже рассказала ей. Она поймет, что ты врешь, и изобьет тебя палкой, - прорычала ему Алария.
- Но он мне снился, - захныкал Винделиар. - Иногда Белым снятся одни и те же сны. Ты и сама знаешь.
- Ты - не Белый. Ты родился калекой, ты и твоя сестра. Надо было тебя утопить.
В этот момент я задержала дыхание, ожидая, что Винделиар взорвется от ярости. Однако он наоборот замолчал. Подул холодный ветер, и единственное, что у нас было общего - это невзгоды. И сны.
Даже когда я была маленькой, мне снились яркие сны. Я знала, что они имеют значение, и ими нужно поделиться. Дома я записывала их в дневник. С тех пор, как Служители выкрали меня, сны стали более мрачными и зловещими. Я не рассказывала о них и не записывала. Невысказанные сны застряли во мне, как кость в горле. С каждым новым сном невыносимое желание проговорить их вслух или записать становилось все сильнее. Картинки из снов озадачивали. Я держала факел, стоя на перекрестке над осиным гнездом. Девочка со шрамами держала на руках ребенка, ей улыбалась Неттл, и обе плакали. Человек готовил подгоревшую кашу, где-то тоскливо выли волки. Желудь посадили в гравий, и из него выросло пылающее дерево. Земля сотрясалась, и черный дождь шел и шел, заставляя драконов задыхаться и падать на землю с порванными крыльями. Это были глупые бессмысленные сны, но потребность поделиться ими была сродни рвотному позыву. Я долго водила пальцем по холодному камню, притворяясь, что пишу и рисую. Напряжение немного спало. Я повернула лицо к небу и вгляделась в далекие звезды. Было безоблачно - ночью будет очень холодно. Я попыталась посильнее закутаться в свою шаль, чтобы согреться, но безуспешно.
Третий день прошел, а потом и четвертый. Двалия шагала из стороны в сторону, бормоча себе под нос и изучая бумаги. Мои синяки начали сходить, но все тело по-прежнему болело. Опухоль вокруг глаза уменьшилась, но один из задних зубов все еще шатался. Рана на скуле почти затянулась. Им всем было все равно.
- Проведи меня через камень обратно, - потребовала Реппин на четвертую ночь. - Может быть, в Шести Герцогствах меня смогут спасти. По крайне мере, я умру в постели, а не в грязи.
- Неудачники умирают в грязи, - безразлично ответила Двалия.
Реппин издала жалкий возглас, легла на бок и поджала ноги, прижимая свою зараженную руку к груди, словно драгоценность. В этот миг мое отвращение к Двалии было столь же сильно, как и ненависть.
- Мы не можем оставаться здесь. Куда нам деваться? Почему бы не пойти по этой старой дороге? Она же должна куда-то вести, например, в деревню, где можно найти приют и еду, - тихо проговорила Алария в сгущавшейся темноте.
Двалия сидела у огня, вытянув руки к теплу, но при этих словах неожиданно сложила их на груди и бросила на Аларию свирепый взгляд.
- Ты задаешь вопросы?
Алария потупила глаза.
- Просто мысли вслух, - она осмелилась поднять голову. - Разве лурики не должны давать тебе советы? Разве нас послали не для того, чтобы помочь тебе найти истинный Путь и принимать правильные решения? - напряжение в ее голосе возросло: - Коултри и Капра не хотели, чтобы ты уезжала. Они разрешили это только потому, что Любимый сбежал! Мы должны были выследить и убить его! И быть может захватить Нежданного Сына, если бы Любимый вывел нас на него. Но ты позволила Видящему забрать Любимого, чтобы мы могли ограбить его дом. Столько убийств! И теперь мы потерялись в лесу с бесполезной девчонкой, которую ты выкрала. Ей снятся сны? Нет! Какая от нее польза? Я думаю, ты привела нас всех сюда на смерть! И я думаю, что слухи не врут, и Любимый не «спасся», его отпустили вы с Симфи!
Двалия вскочила на ноги и нависла над Аларией.
- Я - лингстра! А ты молодой глупый лурик. Если ты так любишь думать, то подумай, почему гаснет огонь. Пойди, принеси дров.
Алария заколебалась, словно намеревалась поспорить. Потом неловко встала и неохотно поплелась во мрак, сгущавшийся под громадными деревьями. За последние несколько дней мы собрали все сухие ветки поблизости, поэтому ей нужно было углубиться в лес, чтобы найти больше хвороста. Я подумала, что она может не вернуться. Волк-Отец дважды заметил слабый отталкивающий запах.
Медведь, - предупредил он.
Я испугалась.
Он не хочет подходить к людям и огню. Но если он передумает, то пускай остальные кричат и разбегаются. Ты не сможешь убежать ни достаточно быстро, ни достаточно далеко, поэтому ляг, замри и не издавай ни звука. Тогда он бросится за остальными.
А если нет?
Лежи неподвижно и не издавай ни звука.
Это не успокаивало, и я стала надеяться, что Алария вернется с охапкой хвороста.
- Ты, - неожиданно сказала Двалия. - Иди с ней.
- Вы уже связали мне ноги на ночь, - напомнила я ей. - И руки.
Я старалась, чтобы мой голос звучал угрюмо. Я была почти уверена, что если она развяжет меня, чтобы я могла собирать хворост, то во мраке мне удалось бы ускользнуть.
- Не ты. Я не допущу, чтобы в темноте ты сбежала и умерла в лесу. Реппин. Иди за дровами.
Реппин посмотрела на нее, словно не поверила своим ушам.
- Я с трудом могу пошевелить рукой. Я не могу собирать хворост.
Двалия смерила ее взглядом. Я думала, что она прикажет ей подниматься на ноги, но она лишь поджала губы.
- Бесполезное существо, - холодно проговорила она, а потом добавила: - Винделиар, принеси дров.
Винделиар медленно поднялся. Он смотрел под ноги, но я чувствовала его возмущение по тому, как он держался, когда поплелся в том же направлении, куда ушла Алария.
Двалия вернулась к тому, что делала каждый вечер: к изучению небольшого свитка и мятых бумаг. Перед этим она часами ходила вокруг колонн на краю рыночной площади, глядя то на найденный пергамент, то на руны. Некоторые из этих символов я видела среди бумаг в кабинете отца. Неужели она решится еще раз пройти через Скилл-колонны? Она совершила короткие вылазки в оба направления по дороге, но вернулась, раздраженно качая головой. Я не могла понять, что пугает меня больше - что она заставит нас войти в Скилл-колонну или что мы умрем здесь от голода.
На другой стороне рыночной площади Керф был увлечен каким-то танцем с притопами. Если я позволяла себе, то могла слышать музыку и видеть Элдерлингов, которые танцевали вокруг него. Алария вернулась с обледеневшими зелеными ветками, наломанными с деревьев. Они могли гореть, но не давали тепла. За ней шел Винделиар, он нес кусок трухлявого бревна, который больше был мхом, чем деревом. Когда они подошли, Керф принялся отплясывать вокруг них.
- Убирайся, - прикрикнула на него Алария, но он только ухмыльнулся и унесся прочь, чтобы вновь присоединиться к веселью призрачных Элдерлингов.
Мне не нравилось ночевать посреди открытой рыночной площади, но Двалия считала, что лесная земля «грязная». По мне грязь была гораздо лучше, чем гладкий черный камень мостовой, который беспрерывно бормотал и шептал. Когда я не спала, то могла удерживать свои стены, хотя и уставала от напряжения, которое для этого требовалось. Ночью же, когда усталость брала верх, я была уязвима для голосов, хранившихся в камне. Рынок оживал: мясо коптилось на ароматном дымке, жонглеры подкидывали сверкающие камни, а одна бледная песенница, казалось, смотрела прямо на меня.
- Держись, держись, куда начертано вернись! - пела она. Но ее слова скорее пугали, чем успокаивали. В ее глазах читалась вера, что я совершу что-то ужасное и одновременно прекрасное. Что-то, что под силу только мне? Внезапно рядом со мной плюхнулся калсидиец. Я подпрыгнула. Мои стены были подняты так высоко, что я не почувствовала его приближения.
Опасность! - предупредил меня Волк-Отец.
Керф скрестил ноги, беспечно улыбнулся и сказал:
- Прекрасная ночь для праздника! Ты попробовала копченую козлятину? Она просто превосходна! - он указал на темнеющий за площадью лес. - Вон у того лавочника под фиолетовым навесом.
Сумасшествие сделало его приятным парнем. От упоминания о еде у меня засосало под ложечкой.
- Превосходна, - тихо ответила я и отвела взгляд, надеясь, что согласие - это лучший способ поскорее закончить разговор.
Он мрачно кивнул и, придвинувшись ближе к огню, вытянул грязные руки к теплу. Даже в свихнувшемся состоянии у него было больше ума, чем у Реппин. Тряпка, оторванная от его рубахи, была намотана на палец, который я укусила. Он открыл прочный кожаный мешочек, прикрепленный к поясу, и порылся в нем.
- Держи, - сказал он и протянул мне палочку. Я вдруг почуяла вяленое мясо и поразилась тому, что желудок тут же свело от голода, а слюна заполнила весь рот. Руки тряслись, когда я поднесла мясо ко рту, но оно оказалось настолько сухим и жестким, что я не смогла откусить от него. Я жевала и сосала его, пытаясь отгрызть кусочек, который смогла бы проглотить.