Я ела, пока желудок не наполнился, а Пер не вычистил дно большого черного чайника.
- Хочешь выйти на палубу? - предложил он, но я покачала головой.
- Хочу спать, - ответила я.
Он нахмурился, но пошел вместе со мной обратно к гамаку, помог улечься и спросил:
- Ты плохо себя чувствуешь и поэтому так много спишь?
Покачав головой, я ответила:
- Так проще, чем оставаться наяву, - и закрыла глаза.
Снова проснулась, но глаз не открыла, чтобы послушать, как они шепчутся обо мне.
- Но она так много спит. Она больше вообще ничего не делает! - беспокоился Пер.
- Пусть спит. Это значит, она чувствует себя в безопасности. Отдыхает за все то время, что провела у них. И разбирается со всем, что произошло. Когда я вернулся… Когда Фитц вернул меня в Баккип, на протяжении нескольких дней большую часть времени я проводил во сне. Сон - великий целитель.
Несмотря на это, когда я проснулась несколько часов спустя, Пер все еще был у моего гамака.
- Ты уже достаточно проснулась, чтобы поговорить? Я хочу знать обо всем, что случилось с тобой после того, как мы виделись в последний раз. И я много чего хочу рассказать тебе.
- Мне почти нечего тебе рассказать. Меня похитили и утащили в Клеррес. Плохо со мной обращались, - я остановилась. Не хотелось пересказывать все это Персиверансу или кому-то еще.
Он кивнул.
- Значит, пока не надо. Но я расскажу тебе обо всем, что видел и сделал с того момента, как ты накрыла меня плащом-бабочкой и оставила в снегу.
Я выбралась из гамака и мы пошли наверх, на палубу. День был ясный и приятный. Пер привел меня к месту неподалеку от носовой фигуры, но в стороне от остальных. Он рассказывал свою историю, а мне она казалась сказкой о странствующих героях. Может Нед когда-нибудь напишет обо всем этом песню, подумалось мне. Несколько раз я расплакалась из-за того, что отцу и Перу приходилось делать, чтобы найти меня. Но это были хорошие слезы, пусть и грустные. Все те дни, когда я недоумевала, отчего отец не пришел спасти меня, я сомневалась в том, любил ли он меня когда-нибудь. Я вернулась к своему гамаку и к своим снам, зная, что любил.
В следующий раз меня разбудил корабль. Она пробилась сквозь мои стены.
Пожалуйста, помоги нам. Приходи ко мне, на носовую палубу. Ты нужна здесь.
Мне показалось, что я перебудила всех, когда вывалилась из гамака на палубу. В трюме всегда темно, но, судя по количеству занятых гамаков вокруг, я предположила, что была ночь. Светила всего одна тусклая лампа, раскачивавшаяся в такт движениям корабля, мне было неприятно смотреть на нее. Сквозь мечущиеся тени, мимо гамаков со спящими моряками, висевших, словно спелые фрукты на дереве, я пробралась к лестнице и поднялась на палубу Проказницы.
Дул свежий ветер, и я вдруг обрадовалась, что не сплю. Посмотрела наверх: паруса наполнились, словно живот богатого купца, а над ними в ясном небе сияли россыпи звезд. На ходу палуба парусного судна никогда не бывает абсолютно пустой, но сегодня дул хороший, ровный ветер, так что вокруг было немного матросов, и меня никто не заметил, когда я двинулась вперед. Несколько ступенек, и я на передней палубе среди небольшой толпы. Сюда сходилось множество снастей, они были натянуты и ветер играл на них свою музыку. Под ними располагалась еще одна небольшая палуба, выдававшаяся в сторону носовой фигуры, раньше я ее не замечала, здесь растянулся человек. Когда я осторожно подошла, пошевелились двое. Одного я узнала - отец Бойо, капитан Брэшен Трелл. Теперь капитан без корабля, насколько я понимаю. А сын его обожжен и лежит без движения.
Я почти забыла, что мы подобрали мать Бойо. Ее лицо и руки были в пятнах, я уставилась на нее, а потом поняла, что это следы лечения волдырей в тех местах, где солнце обожгло кожу. Она взглянула на мое покрытое шрамами лицо и сочувственно нахмурилась. Я отвела взгляд.
Ее зовут Альтия Вестрит. Если бы в прошлом все сложилось иначе, сейчас она была бы моим капитаном. Несмотря на это, она - часть моей семьи, семьи живого корабля. Как и ее сын. А Трелл много лет прослужил на моей палубе, так что и он тоже.
- Что ты хочешь от меня? - я произнесла эти слова и вслух, и в своем сознании.
Корабль не ответил.
- Она здесь! - устало удивился Брэшен Трелл. - Альтия, об этом ребенке я рассказывал тебе. Это ее они отправились спасать. Она прикоснулась к Бойо в Клерресе, и там, где она трогала его, ожоги вылечились.
- Привет, Пчелка, - сказала она. Мягко и печально добавила: - Мне жаль, что ты потеряла отца.
- Спасибо, - ответила я.
Это ведь правильно, благодарить кого-то за то, что ему плохо оттого, что кто-то умер. Теперь стало понятно, зачем корабль призвал меня. От Бойо плохо пахло. Встав рядом с ним на колени, я почувствовала, что корабль убаюкивает его. Она не то что бы обнимала его, но там, где он соприкасался с диводревом ее палубы, она напоминала ему, как оставаться живым, и посылала нежные воспоминания о времени, проведенном на ее борту. Воспоминания принадлежали не только ему, но и его матери, и деду, и прабабке. Все они ходили под этим парусом. Проказница хранила воспоминания всех, кто умер на ее палубе.
- Вот почему драконы съели Кеннитсона, - сказала я себе.
Да.
- Драконы Совершенного съели Кеннитсона? - недоверчиво переспросила Альтия.
- Они не сделали ничего плохого. Просто хотели сохранить его в себе. Они разделили тело.
- Ох, - она дотронулась до Бойо. - Тебе что-то нужно? - ей хотелось, чтобы я ушла.
- Корабль попросил меня прийти, хочет, чтобы я помогла.
- Что ты мо… - начала Альтия.
- Шшш, - остановил ее Брэшен, ведь я уже положила руки на здоровую руку Бойо.
Мне хотелось его исправить. Он был неправильной точкой на этом совершенном корабле. Надо все поправить.
- Он хочет пить, - сказала я родителям.
- Сегодня он не говорил и не двигался.
Поднимая его голову, мать, казалось, боялась к нему прикасаться. Она направила тонкую струйку воды в его пересохший рот. Он слегка поперхнулся, глотнул. Так я помогла ему для начала.
- Еще воды, - сказала я. Она держала чашу у его губ, пока я напоминала ему - как пить. Он выпил эту чашу, а потом еще три. Теперь двигаться внутри него стало гораздо легче. - Соленый бульон, который ты иногда готовишь, желтый. Он подойдет.
Даже с закрытыми глазами я чувствовала, что все уставились на меня. Женщина поднялась и заторопилась прочь. Она была напугана и ей не терпелось сделать хоть что-то, что может помочь сыну. Она приготовит этот суп.
Я медленно раскачивалась, пока мои руки общались с его телом. Найдя тихую мелодию, незнакомую мне до сих пор, я начала напевать ее, продолжая работать. К мелодии добавились слова: два голоса - отец и корабль, вместе, нежно пели песенку об узлах и парусах. Учебная песенка, как стишок моего отца про то, как выбрать хорошую лошадь. Отодвигая мертвую кожу и плоть, натягивая здоровую кожу, я задумалась о том, у всех ли семей и в каждом ли деле есть такие песенки. Наткнувшись на что-то, не принадлежавшее его телу, но пытавшееся разрастись, я оттолкнула и уничтожила это. Нечто утекло, словно слизь, вонючее и противное.
Его тело старалось восстановить себя в таком количестве мест! Я знала их все. Он дышал в горячем дыму, это повредило гортань и то, что отвечало за дыхание внутри него. Рука была обожжена, как и грудь, и половина лица. Что болело больше всего? Я задала вопрос его телу, оказалось, что рука. Моя работа сместилась туда.
Мать вернулась с бульоном в горшке.
- О, Са милосердный! - воскликнула она и уже не выглядела такой испуганной, поднимая его голову и придерживая чашу у губ. Пахло прекрасно, и я вспомнила, как будет вкусно, солоновато и немного кисло. Он выпил все: я уже поработала над его гортанью, и теперь он мог глотать сам.
- Что здесь происходит?
- Янтарь! Она помогает Бойо.
- Она должна остановиться! Она всего лишь ребенок. Как вы могли просить ее о таком?
- Мы ее не просили! Мы скорбели, ожидая его смерти, и тут пришла она и положила на него руки. Он будет жить. Бойо будет жить!
- А она? - он был зол. Любимый был зол… нет, испуган. Теперь он заговорил со мной: - Пчелка, остановись. Ты не можешь этого делать.
Я сделала глубокий вдох.
- Нет. Я могу, - сказала я, выдыхая.
- Нет. Ты отдаешь ему слишком много своих сил. Убери от него руки.
Я улыбнулась, вспомнив слова, сказанные отцу.
- Теперь никто не может говорить мне «нет». Даже ты.
- Пчелка, сейчас же!
Я улыбнулась.
- Нет.
- Убери от него руки, Пчелка, или я оттащу тебя!
Знал ли он, что этим навредит нам обоим?
- Еще чуть-чуть, - сказала я и услышала, что он издал какой-то недовольный звук. Я сказала телу Бойо поправляться, сказала ему продолжать работать осторожно, спокойно, не спеша, сейчас мне нужно уйти, но телу необходимо продолжить свою работу, и, да, мы дадим еще бульона. Это было похоже на то, как успокаивают животное. Вдруг я поняла, что сознание Бойо существует внутри тела животного, и именно с этим животным я и разговаривала.
Я открыла глаза, Любимый тянулся ко мне. Я успела поднять руки до того, как он смог до меня дотронуться. Скрестив руки на груди, я откинулась назад. Я не осознавала, сколько времени провела, согнувшись над Бойо, и спина отозвалась болью, стоило мне пошевелиться. Я вытерла руки о подол рубахи, они были мокрыми и липкими.
А потом поняла кое-что.
- Корабль, ты обманул меня! Ты сделал так, чтобы я этого захотела.
Резная женщина чуть повернулась в мою сторону.
- Так было нужно.
- Она ребенок! - запротестовал Любимый. - Ты безжалостно использовала ее.
- Я не понимал, - сказал Брэшен, а голос его звучал виновато и в то же время без тени раскаяния.
- Мне это не навредило, - вставила я и попыталась подняться, но не смогла.
Мать налила из котелка бульон в чашку и предложила мне, я выпила большими глотками. Бульон был приправлен, язык зажгло от каких-то специй. Любимый смотрел, как я пью. Бойо дышал, и звук был обнадеживающий. Поставив чашу на палубу, я сказала: