Я обыскал тела. Сандалии одного юнца оказались мне впору. У миловидной женщины был плащ. Я забрал у них монеты, мех с вином, нож. У одной женщины нашелся маленький бумажный кулек с мятными конфетами. Я бросил их в рот и запил дешевым вином. В стороне Мотли клевала плоть мертвецов. Чем это отличалось от моего грабежа? Они мертвы, и ворона берет у них то, что принесет ей пользу.
На землю опустилась тьма и взошла луна. К воспоминаниям о бойне на ныне разрушенных улицах добавилось еще одно. Мотли села мне на плечо. Были ли убийцы Элдерлингов предками тех, кто сейчас живет в жалком городишке под холмом? Были ли затяжной страх и ненависть ужасным непредвиденным наказанием, которое пало на детей, не ведающих, что натворили их прародители? Запятнал ли мрачный дух этого места молодые поколения тех убийц?
Я отыскал Скилл-колонну по следам иллюзорной бойни. Пробирался через бестелесных вопящих призраков, пока не дошел до места, где Элдерлингов перемалывали, как овец, окруженных волками. Они выбирались из Скилл-колонны, видели кровопролитие и пытались сбежать обратно в сомнительную безопасность. В самой гуще этой безумной битвы я и нашел колонну.
Она оказалась там же, где говорил Шут. Кто-то приложил много усилий, чтобы ее свалить. Она сильно накренилась, и в свете полной луны была видна выщербленная поверхность. Колонну покрывало множество царапин, резко воняло мочой и экскрементами. Неужели спустя столько лет она все еще вызывала такую глубокую ненависть, которую выражали таким ребяческим образом?
Люди мочатся, когда напуганы.
Павший монумент тонул в высокой траве. Из него выходили призрачные Элдерлинги с детьми и вещами. Упав на колени, я пробрался через жесткую траву и вьющиеся плети. Хотелось бы иметь карту Чейда со всеми известными колоннами и местами их назначения. Ну, неважно. Что пропало, то пропало, и я надеялся, что медведю она пришлась по вкусу. Шут говорил, что они выбрались из-под опрокинутой Скилл-колонны. Все, что мне нужно – это повторить его путь. Сквозь растения я всмотрелся в черноту под наклонившимся камнем. Мотли вцепилась в мой плащ и воротник рубашки, царапая мне шею.
Ты готов?
Никогда не буду готов к такому. Просто иди.
– Домой. Сейчас же домой.
Ну, хорошо. Я раздвинул ветки ежевики и поморщился, когда шипы впились в ладонь. Попасть под колонну можно только ползком. Я испытал минутное отупение от усталости, и все. Я прижал руку, посеребренную руку, к ближайшему участку колонны, готовясь заползти под нее. Колонна завладела мной, мельком я увидел затертую руну, которую не узнал. Мотли испуганно каркнула, и нас затянуло в камень.
Глава сорок третья. Бингтаун
Мастеру Скилла Неттл от ученицы Кэррил:
По вашему требованию этим письмом признаю свою вину, тем не менее полагаю нужным кое-что объяснить. Это не оправдание, а просто изложение причин, по которым я выказала неповиновение Подмастерью Шерсу, своему наставнику, во время поездки на Аслевджал. О сути нашего задания я знала. Мы должны были собрать камни Скилла, отметить, где они были найдены, и доставить их в Олений Замок для изучения, классификации и хранения. Шерс предельно ясно дал понять, что я должна держаться рядом с остальными и не дотрагиваться до вещей, которые не относятся к нашему заданию.
Но я слышала рассказы о комнате-карте на Аслевджале. Мое желание увидеть ее перевесило чувство долга и послушания. Когда никто не видел, я покинула свою группу и разыскала комнату-карту – потрясающую, именно такую, как о ней говорят. Я задержалась там дольше, чем планировала, и вместо того, чтобы вернуться в место сбора камней, направилась прямиком к колонне, которая привела нас туда.
И вот самая важная часть моей истории, даже если она не оправдывает моего неповиновения в целом. Остальные еще не подошли к колонне. Сумка с собранными камнями была тяжелой, я устала - и присела, прислонившись спиной к стене. Не знаю, уснула ли я или просто был захвачена воспоминаниями камня. Я начала видеть, как сквозь колонну приходят и уходят Элдерлинги. Кто-то был разодет в пух и прах, кто-то словно бы шагнул сюда после прогулки по саду. Но через какое-то время до меня вдруг дошло, что все они выходят из одних граней, а входят в другие. Не было грани, служащей одновременно и входом, и выходом.
Полагаю, нам следует тщательно изучить руны на каждой грани колонн, поскольку я считаю, что побочные эффекты путешествия сквозь них – вроде потери времени и сильной слабости – могут возникать в результате перемещения в направлении, противоположном изначально заданному. Когда пришло время вернуться к Камням-свидетелям, я чувствовала большое волнение. Считаю, что наша задержка на сутки связана с тем, что мы воспользовались как входом той гранью колонны, из которой Элдерлинги исключительно выходили.
Приношу свои извинения за то, что покинула свою группу. С моей стороны это было легкомысленно и безрассудно. Склоняюсь перед вашим судом и приму любое наказание.
Со всей искренностью, ученица Кэррил.
Плаванье продолжалось. Я медленно приходила в себя ото сна.
Двалия оставила на мне свой след. Если погода была холодной и сырой, у меня ныла левая скула, а глаз над ней иногда сочился желтым. Левое ухо превратилось в бесформенный лоскут – когда он касался подушки, спать было невозможно. На месте синяков и отметин от ошейника остались болячки, которые заживали очень медленно.
Но это касалось только моего тела. Всё остальное во мне просто отказывалось шевелиться. Я хотела оставаться в полумраке, лежа в гамаке. Хотела, чтобы Любимый, Янтарь и Шут перестали меня донимать. Каждый раз, делая запись в книге снов или дневнике, я непременно упоминала ему об этом. Несмотря на это он приходил ко мне по нескольку раз в день. Если я не вылезала из гамака, Янтарь садилась рядом и занималась рукоделием. Иногда она оставляла искусно вырезанные фигурки животных – как я догадывалась, работа Шута, судя по тому, что отец писал об этом. Мне хотелось забрать их себе, но я всегда оставляла их на том же самом месте, куда их клала Янтарь. На нее я старалась по возможности не смотреть, но всякий раз, когда наши глаза встречались, его взгляд был полон раскаяния и мольбы. Он был невероятно терпелив со мной.
Внутри меня горел огонек неприязни к нему, который я при любой возможности старалась подкормить. Я часто думала о том, как так вышло, что вот он - здесь, а моего отца нет. Представляла себе, что бы мы с отцом делали по дороге домой. Мы бы разговаривали с кораблем и наблюдали за морскими птицами. Он бы учил меня истории и географии Шести Герцогств, рассказывал о Бингтауне и Дождевых Чащобах. Каким бы он был со мной прямым и честным, мой отец. Но его здесь не было, и каждый раз, когда я смотрела на того, кто пытался его заменить, чувствовала все большую неприязнь.
Пер был со мной более прямолинеен. Он настоял, чтобы я приходила есть за общим столом, и во время трапезы показывал мне, как вязать морские узлы. Бойо поправился и болтался повсюду. Однажды он присоединился к нам за столом, и я была так смущена его благодарностью, что не могла на него смотреть. Его мать всегда улыбалась мне. Капитан Уинтроу подарил мне ожерелье с драгоценным камнем, который светился в темноте, и кружку, которая волшебным образом согревала собственное содержимое.
- Ты должна узнать этот корабль поближе, пока есть такая возможность! – упрекнул меня однажды Пер. - Когда еще ты сможешь прокатиться на живом корабле? Никогда. Все они превратятся в драконов. Лови момент!
Понятное дело, он прав, но любая попытка сделать хоть что-то меня ужасно выматывала. Однажды он настоял на том, чтобы показать мне, как подняться на такелаж.
– Давай же, Пчелка, пожалуйста, пять ступенек вверх – и ты почувствуешь, как веревки натянуты под ногами. Все, что от тебя требуется - повторять за мной. Смотри, руки – сюда, ноги – вот так.
Он не принимал никаких отказов. Не спрашивал, боюсь ли я – точно как тогда, с Присс, а я не могла побороть гордость, чтобы сказать ему, как мне страшно. И вот мы поднимались. И поднимались. Пять ступенек остались далеко внизу. В верхней части мачты была крошечная площадка, огороженная поручнями из сетки. Он помог мне забраться туда, и я была рада развалиться там и, наконец, почувствовать себя в безопасности.
- Это «воронье гнездо», - сказал он мне. Его лицо на мгновение омрачилось. – Хотя вороны-то у меня больше и нет.
- Знаю, ты по нему скучаешь.
- По ней. Мотли. Однажды она последовала за красным драконом и больше не возвращалась. Может быть, так и живет с драконами. Хеби ее просто очаровала, - он помолчал. - Надеюсь, она жива. Другие вороны все время клевали ее из-за нескольких белых перьев. А тут ярко-красные, блестящие перья – как бы хуже не стало!
- Мне жаль, что она улетела. Хотела бы я познакомиться с твоей вороной.
Он вдруг сказал:
- Пчелка, ведь ты исцелила ожоги Бойо. Почему бы тебе не сделать то же самое для себя?
Я отвернулась. Меня задело, что шрамы на моем лице и запястьях так важны для него, что он их заметил. Конечно, магией он не владел, но словно бы услышал мои мысли:
- Да я не о том, как ты выглядишь, Пчелка. Но тебе же больно. Я вижу, как ты хромаешь. Вижу, как прикладываешь руку к щеке, когда она болит. Почему не лечишься?
- Мне кажется, это неправильно, - ответила я, помолчав. Как сказать ему, что мне просто не хочется делать это самой? Отец должен был быть здесь, своими руками ощупать лицо и сказать мне, насколько серьезны повреждения. Зачем мне исцеляться самой? Вместо отца рядом со мной эта Янтарь. Конечно же, ничего подобного я сказать не могла, поэтому нашла другие слова.
- У моего отца были шрамы. У Риддла они есть. Моя мать носила на теле следы рождения всех своих детей. Сам отец сказал мне, что это - отметины моей победы. Просто избавиться от них… - я коснулась пострадавшей щеки и почувствовала искореженную внутри кость. - Это не отменит того, что со мной сделали, Пер.