Неуверенная улыбка появилась на его лице.
- Значит, ты будешь помнить меня. Когда станешь каменным волком.
- Мы будем помнить тебя, Ночной Волк и я.
Он вздохнул.
- Хорошо. Хотя бы так.
Мне требовалось откашляться. Для этого я отвернулся от него. Кровь забрызгала волка, и на одно мгновение, перед тем как она впиталась, я увидел его цвета - такими, как они должны быть. Я закашлялся снова, перевел дыхание и снова кашлял, положив руку на волка и прислонясь к нему лбом. Если уж я кашляю кровью, то пусть ни одна капля не пропадет впустую. Когда я наконец смог сделать хрипящий вдох, у меня из носа текла кровь.
Уже недолго, - прошептал Ночной волк.
- Уже недолго, - согласился я.
Мгновение было тихо. Затем рядом со мной заговорил Шут:
- Фитц, я тебе кое-что принес. Холодный чай, с валерьяной и карримом.
Я сделал небольшой глоток.
- В нем слишком мало каррима, он не подействует. Мне нужно больше.
- Я не осмелился сделать его крепче, чем сейчас.
- Меня не волнует, на что ты осмелился. Добавь больше каррима!
Он выглядел ошеломленным, и в это же мгновение я снова стал прежним Фитцем.
- Шут, прости. Они грызут каждую мою частичку, внутри и снаружи. У меня зудит в таких местах, которые я никогда не смогу почесать. Я чувствую, как они шевелятся у меня в легких, когда делаю вдох. В горле у меня кровоточит, и все, что я чувствую - это вкус крови.
Он не ответил, просто забрал чашку. Мне было стыдно. Всё это я вложил в волка - достаточно, чтобы сделать четким подъем его губы. Я вздрогнул, когда Шут заговорил:
- Осторожнее, теперь он горячий. Мне пришлось налить кипятку, чтобы заварить каррим.
- Спасибо, – я взял у него чашку и осушил ее. Горячий чай во рту смешался с кровью. Я проглотил все. Он поспешно забрал чашку из моей трясущейся руки.
- Шут, кем мы были друг для друга?
Это был не пустой вопрос. Мне нужно было понять. Я хотел, наконец, осознать, чтобы вложить это знание в моего волка.
- Я не знаю, – осторожно ответил он. – Друзьями. Но также Пророком и Изменяющим. И в этих отношениях я использовал тебя, Фитц. Ты это знаешь, и я знаю. Я говорил тебе, как мне жаль, что приходится так поступать. Надеюсь, ты мне веришь. И сможешь простить меня.
Его слова были выстраданными, но я хотел поговорить не об этом - и отмахнулся от них:
- Да, да. Но было что-то еще. Всегда. Ты был мертв, и я вернул тебя обратно. В тот момент, когда мы вернулись в наши тела, когда мы прошли сквозь друг друга, мы…
Мы были одним существом. Целым.
Он ждал когда я продолжу. Казалось нелепым, что он не мог услышать волка.
- Мы были одним существом. Целым существом. Ты, я и Ночной Волк. Я ощущал странное умиротворение. Как будто все части меня, наконец, собрались воедино. Все недостающие кусочки, которые сделали бы меня… законченным, – я покачал головой. – Словами такое не выразить.
Он положил свою ладонь в перчатке на мою прикрытую рукавом руку. Слои ткани приглушили его прикосновение, но оно все-таки отозвалось во мне. Это было не то оглушающее касание, которое он разделил со мной когда-то в башне Верити. Я вспомнил это очень хорошо. В тот раз меня будто скрутило в тугой узел, потому что это было слишком, слишком ошеломляюще - знать так подробно другое живое существо во всей его полноте. Ночной Волк и я, мы были простыми созданиями, и наша связь была простой. Шут был сложным, полным секретов, оттенков и витиеватых идей. Даже сейчас, отделенный от него, я чувствовал развертывающийся пейзаж его существования. Он был бесконечным, достигающим далекого горизонта. Но каким-то образом я познал его. Обладал им. Создал его.
Он убрал руку.
- Ты это почувствовал? – спросил его я.
Он грустно улыбнулся.
- Фитц, мне никогда не было нужно касаться тебя, чтобы это почувствовать. Оно всегда было здесь. Нет границ.
Некая часть меня знала, что это важно. Что когда-то это бы значило для меня очень многое. Я попытался найти слова и сказал:
- Я вложу это в своего волка.
И он грустно отвернулся от меня.
- Папа?
Я попытался поднять голову.
- Он все еще жив, – сказал кто-то в изумлении, а кто-то другой шикнул на него.
- Я принесла тебе чай. В нем сильное обезболивающее. Будешь?
- Боги, да! – теперь я сказал, то, что хотел сказать. Я успел распластаться на своем волке - боялся, что умру этой ночью и не смогу уйти в него, находясь в беспамятстве. Разлепив веки, я увидел мир сквозь розовую пелену. Кровь застила глаза. Как у посланницы. Я моргнул, и взгляд немного прояснился. Здесь была Неттл, и рядом с ней Пчелка. Неттл держала чашку у моих губ. Она наклонила ее, и жидкость полилась мне на губы. Я набрал немного в рот и попытался проглотить - кое-что получилось, но остальное побежало по подбородку.
Я посмотрел за плечо Неттл. Кеттрикен плакала, Дьютифул ее обнимал. Рядом стояли его сыновья. Шут, Лант, Спарк и Пер, а за ними - ряды любопытных. Группы Скилла и те, кто пришел с ними. Все собрались посмотреть на мое последнее представление. Наконец-то я совершу то, что издавна слухи приписывали обладателям Уита. Я превращусь в волка.
Мне вспомнились последние дни в подземелье Регала. Там меня пытали, принуждая раскрыться и проявить свой природный Уит, чтобы потом убить меня на законных основаниях.
Велика ли разница?
Я желал, чтобы все они ушли прочь.
Кроме Шута. Хорошо бы он присоединился ко мне. Каким-то образом я всегда думал, что он ко мне присоединится. Только что-то не припомню, почему. Возможно, я похоронил это в камне.
Я услышал музыку. Странно. Я перевел взгляд и увидел Неда с необычным струнным инструментом. Он сыграл несколько нот и затем начал тихонько напевать «Жертву Кроссфайер». Это я его научил, много лет назад. На некоторое время музыка захватила меня. Я вспомнил, как обучал его песне, затем - как он пел ее со Старлинг. Я вспомнил менестреля, который научил этой песне меня самого. Я позволил воспоминаниям скользнуть в волка и почувствовал, как они утрачивают свой окрас и живость внутри меня. Песня Неда стала просто безликой песней. Нед стал просто безликим певцом.
Я умирал. Меня никогда ни на что не хватало.
Пора попросить его. Или пора уходить.
Это не то, о чем просят друга. Он не предложил, а я просить не стану. Не буду его этим терзать. Я пытаюсь уйти. Не знаю, как.
Разве ты не помнишь, каким слабым было твое тело в подземельях Регала?
Это было давно. Тогда я боялся жить и принять то, что они могли со мной сделать. Теперь я боюсь умирать. Боюсь, что мы просто исчезнем, лопнем, как пузырь.
Пожалуй. Но это так мучительно.
Лучше, чем умереть со скуки.
Я так не думаю. Почему ты его не попросишь?
Потому что я уже попросил его присмотреть за Пчелкой.
Она не особо нуждается в присмотре.
Я ухожу. Прямо сейчас. Ухожу.
Но я не мог.
Глава сорок девятая. Ложь и правда.
Я постаралась записать события из жизни моего отца, пока он вкладывал их в своего волка-дракона. Могу сказать, что когда я подступала к нему с пером, он выбирал, о чем рассказать, с превеликой осторожностью. Понимаю, у него должно быть много воспоминаний, слишком личных для того, чтобы делиться ими со своей дочерью.
Сегодня он в основном рассказывал о времени, проведенном с тем, кого он называет Шутом. Какое нелепое имя. Возможно, если бы меня угораздило называться «Любимая», то имя «Шут» я бы воспринимала куда охотнее. О чем только думали его родители? Они, правда, воображали, что каждый, кого он встретит в жизни, захочет называть его Любимым?
Я заметила одну вещь. Когда отец говорит о матери, он абсолютно уверен в том, что она любила его. Я хорошо помню мою мать. Она могла быть раздражительной и придирчивой, критикующей и требовательной. Но она позволяла это себе, пребывая в уверенности, что их любовь выдержит такие пустяки. Она даже злилась на него в основном от обиды на то, что он вообще способен в ней усомниться. Всё это чувствуется, когда он говорит о ней.
Но когда он говорит о своей долгой и глубокой дружбе с Шутом, в этом всегда присутствует оттенок неуверенности. Сомнения. Насмешливая песенка, вспышка злости - и мой отец повержен в замешательство отвергнутого человека, который не может понять, насколько серьезен был упрек. Я вижу Изменяющего, который был использован своим Пророком, и использован безжалостно. Может ли кто-то поступать так с тем, кого любит? Полагаю, это и есть тот вопрос, над которым сейчас бьется мой отец. Он всегда отдавал - и зачастую чувствовал, что это признавалось недостаточным: Шут всегда желал от него большего, и то, чего он желал, выходило далеко за пределы возможного. И когда Шут покинул его, скорее всего ни разу не обернувшись назад, для моего отца это было как удар кинжалом, от которого он так никогда и не оправился полностью.
И ему пришлось переосмыслить их отношения. Когда Шут так неожиданно вернулся в жизнь моего отца, тот больше не был уверен в безграничности их дружбы. Теперь он всегда мыслил с оглядкой на то, что Шут может еще раз использовать его в своих целях, а потом снова бросить одного.
И, несомненно, так и случилось.
Дневник Пчелки Видящей
- Они должны уйти, – прошептала я Неттл. – Он наш отец. Я думаю, он не хотел бы, чтобы даже мы видели его таким.
Я не хотела видеть своего отца таким - висящим на каменном волке, как сохнущее белье на заборе. Выглядел он ужасно: человек, словно сшитый из лоскутов гладкого серебра и изглоданной червями плоти. А пах он хуже, чем выглядел. Чистый балахон, который мы на него надели, сейчас был весь покрыт пролитым чаем и другими пятнами. По шее змеились потёки засохшей свернувшейся крови из ушей. В уголке рта скопилась кровавая слюна. Серебряная же часть его лица была гладкой и глянцевой, без морщин - как напоминание о том, каким он был еще совсем недавно.