Что бы это ни была за хворь, она держала меня жесткой хваткой весь следующий день. Теплым летним днем я, свернувшись калачиком, дрожала от холода. Яркий солнечный свет не мог согреть меня; он лишь раздражал, пробиваясь сквозь закрытые веки в багровеющую темноту, пока меня ломала лихорадка.
Я лежала на занозистом полу чердака гостиницы, меня знобило. Винделиар повернулся ко мне и приложил руку к моему лбу. От него отвратительно пахло. Это была не грязь и не его пот, а именно его собственный запах, который заставил меня отшатнуться. Мое волчье чутье велело остерегаться его. Я попыталась стряхнуть его руку, но была слишком слаба.
- Брат, позволь мне согреть тебя, - прошептал он. - Это была не твоя ошибка.
- Моя ошибка? - услышала я свое бормотание. Конечно, нет. Ничто из этого не было моей ошибкой.
- Это сделал я. Я создал развилку, которая позволила тебе убежать. Двалия сказала мне об этом. Когда я не сделал то, что она хотела от меня, это открыло для тебя другой путь. И ты последовала по нему, уводя нас все дальше и дальше от истинного Пути. И теперь мы должны вынести трудности и боль, возвращаясь к нему. Как только мы снова окажемся на дороге в Клеррес, станет легче.
Я пыталась избавиться от его руки, но он привлек меня ближе. Его вонь окутала меня, вызывая тошноту при каждом вдохе.
- Ты должен извлечь этот урок, брат. Как только ты примешь Путь, все в жизни станет легче. Двалия ведет нас. Я знаю, что она кажется жестокой. Но она сердита и груба только потому, что ты увела нас от истинного Пути. Помоги нам вернуться к нему, и все станет проще для всех нас.
Эти были слова не его и не Двалии. Возможно, он бездумно повторил какой-то прошлый урок.
Я собрала всю свою волю в кулак и выдавила из себя:
- Мой истинный путь ведет домой!
Он похлопал меня по плечу.
- Да. Ты права, твой истинный Путь приведет тебя к твоему истинному дому. Теперь, когда ты признаешь это, все станет легче.
Я ненавидела его. Я свернулась калачиком на полу, больная, злая и обессиленная.
Двалия увела нас на другую часть набережной, где окликала прохожих, расспрашивая, неизвестно ли им о судне, которое бы направлялось в Клеррес. Большинство пожимало плечами, остальные игнорировали ее. Я лишь жалко съеживалась, в то время как Винделиар удалялся от нас, проходя вверх и вниз по улице и «выпрашивая» подаяние. Я видела, как неохотно люди лезли в свои кошельки и карманы, и наблюдала за смущением на их лицах, когда они удалялись прочь. Он выбирал, к кому обратиться, и я знала, что у них мало шансов, так как он направлял их мысли против них самих. Это место не изобиловало богатыми людьми. Я даже подозревала, что Винделиар проявлял милосердие, выманивая у людей небольшие суммы, хотя Двалия всегда ругала его за то, что он не вымогает больше денег у своих жертв.
Однажды он не собрал достаточно денег, чтобы оплатить наш ночлег. Я думала, что никогда не почувствую себя хуже, но с приходом вечернего холода меня начало трясти так, что застучали зубы.
Двалию обычно мало волновали мои страдания, но, как показалось мне в тот вечер, она забеспокоилась, что я умру. Она ничем мне не помогла, но обрушила свой гнев на Винделиара:
- Что с тобой случилось? - требовала она ответа, когда улицы опустели, и поблизости не осталось никого, кто мог бы услышать ее брань. - Ты был сильным. Теперь ты бесполезен. Ты управлял кавалькадой наемников, скрывая их от посторонних. Теперь ты едва ли можешь забрать монету-другую из кошелька фермера.
Впервые за много дней я услышала нотки неповиновения в его голосе:
- Я голодный, уставший, я далеко от дома и недоволен всем, что видел. Я очень стараюсь. Я нуждаюсь...
- Нет! - гневно прервала она его. - Ты не нуждаешься! Ты желаешь. И я знаю, чего ты желаешь. Ты думаешь, я не знаю, сколько удовольствия ты получаешь от этого? Я видела, как ты закатываешь глаза и пускаешь слюни. Нет. Остался только один, и мы должны сохранить его на самый крайний случай. Он не достанется даже тебе, Винделиар. И никогда больше не достанется, так как его стало слишком мало с тех пор, как девятипалый мальчик-раб освободил змея!
Как же странно эти слова отозвались во мне, как память о чем-то, чего я никогда не переживала. Девятипалый мальчик-раб. Я почти могла видеть его, темноволосого и худого, сильного лишь своей волей. Волей сделать то, что он считал правильным.
- Змей был в каменном бассейне, - я выдохнула эти слова. Это не было видением о змее в чаше, нет.
- Что ты сказала? - резко переспросила меня Двалия.
- Я больна, - сказала я, повторяя слова, которые вертелись у меня на языке последние несколько дней. Я закрыла глаза и отвернулась. Но с закрытыми глазами я не могла управлять картинами, которые тут же заполонили мое сознание. Мальчик-раб подошел к каменному бассейну, он сражался с железными прутьями ограды. В конце концов, он проделал путь для изуродованной змеи, которая выползла из бассейна в воду. Да, в воду, в надвигающийся поток. Как я могла помнить то, чего никогда не видела? И все же волны устремились в бассейн, наполняя, но не очищая его. И раб, и змея растворились в белизне. Больше я ничего не увидела.
Я проснулась еще до рассвета. Мы спали на улице, но я больше не чувствовала себя продрогшей. Я испытывала боль, какую испытывает каждый после сна на твердой земле или после долгой болезни. Я медленно села или, скорее, попыталась это сделать. Двалия перевернулась на другой бок, натянув цепь. Я взяла цепь обеими руками и попыталась выдернуть из-под нее. Она открыла глаза и впилась в меня взглядом. Я зарычала.
Она шумно фыркнула носом, будто показывая, что не боится меня. Тогда я решила, что когда она будет спать в следующий раз, я дам ей повод снова меня опасаться. Я любовно посмотрела на потемневший укус, которым наделила ее. Затем я опустила глаза, чтобы она не разгадала мой план.
Она встала на ноги и пнула Винделиара.
- Поднимайся! - сказала она. - Пора идти дальше, пока кто-нибудь не задумался, почему вчера отдал половину своих монет нищему.
Я сидела на корточках и мочилась в сточной канаве, задаваясь вопросом, когда же это я утратила всю свою застенчивость и воспитанность. Моя мать не узнала бы меня с этими спутанными волосами, с въевшейся в кожу пылью и грязными ногтями. Опрятная одежда, которую дала мне торговец Акриэль, не была предназначена для такого. Слезы наполнили глаза при мысли о ней. Я стерла их с лица вместе с грязью. Я посмотрела на руки и на грязь, которая осталась на пальцах. Я отряхнула ее и стала искать взглядом Двалию, которая довольно смотрела на меня с презрительной усмешкой.
- Путь знает ее, даже если она не знает Пути, - сказала она Винделиару, который выглядел преисполненным благоговейного страха. Тогда она резко дернула мою цепь так, что я споткнулась.
Мои руки чесались и, когда я поскребла их, моя кожа слезла тонким слоем. Это не было похоже на кожу, слезающую после загара. Сошедший слой был тонок, как осенняя паутинка, и под ним моя кожа была не розовой, а более бледной. Меловой.
На набережной мы обошли ручные тележки, тележки, запряженные ослами, и людей, несущих товары на плечах. Двалия вела нас к рядам рыночных палаток. От запаха пищи мой желудок чуть ли не подпрыгнул к горлу. Это был шок. Я не чувствовала голода в течение многих дней, но теперь он обрушился на меня так, что закружилась голова, и меня зашатало.
Двалия притормозила, и я понадеялась, что она тоже голодна и у нее может оказаться несколько монет, чтобы раздобыть еду. Но вместо этого она потащила меня вперед, к растущей толпе, собиравшейся вокруг стоящего на тележке высокого широкоплечего человека. Он носил высокую шляпу в разноцветную полоску. У его плаща был стоячий воротник до самых ушей, тоже полосатый. Я никогда не видела таких нарядов. Позади этого человека в тележке находился деревянный шкаф с разноцветными выдвижными ящиками, на каждом из них было по эмблеме. Над головой человека на каркасе из палочек висели платочки и бубенчики. С моря почти все время дул ветер, бубенчики звенели, а платочки трепетали. Даже у большой серой лошади, которая терпеливо топталась на месте, в гриву были вплетены ленты и колокольчики. Я еще никогда не видела такого зрелища!
На какое-то время я забыла о своем голоде. Что за удивительные вещи мог продавать этот торговец? Этот вопрос, казалось, волновал всех. Он говорил на языке, который был мне незнаком, как вдруг внезапно перешел на Общий:
- Удача для вас, чтобы направить ваши шаги на удачный путь! Прибыл к вам издалека! Вам жалко серебра для такого знания? Дурачье! Где еще на этом рынке вы можете расстаться с серебром взамен на мудрость и удачу? Надо ли вам жениться? Понесет ли ваша жена? Будет ли этот год урожайным? Ну же, подходите! Вы должны это узнать! Приложите серебро ко лбу и затем дайте его мне с вашим вопросом. Монета подскажет мне, какой ящик открыть! Ну-ка, кто попробует? Кто будет первым?
Двалия издала звук, похожий на кошачье урчание. Я оглянулась на Винделиара. Его глаза были широко открыты. Он заметил мой пристальный взгляд и сказал шепотом:
- Он подражает мелким пророкам Клерреса, тем, кого Четверо посылают в мир. То, что он делает, запрещено! Он - мошенник!
Два человека повернулись и уставились на него. Винделиар опустил глаза и затих. Человек с тележки болтал на обоих языках, и внезапно какая-то женщина махнула монетой в его сторону. Когда он кивнул ей, она прижала монету ко лбу и затем отдала ему. Он улыбнулся, взял ее серебро и прижал к своему лбу. Он задал ей вопрос, и она ответила. Затем он обратился к увеличивающейся толпе на Общем языке:
- Она хочет знать, будут ли ей рады мать и сестра, если она проделает долгий путь, чтобы навестить их.
Он прижал монету еще раз к своему лбу и затем вытянул руку, которая начала кружить около ящиков. Действительно, это выглядело так, будто монета сама привела его руку к небольшой дверце, которую он и выбрал в итоге. Он открыл ее и извлек орех. Это поразило меня. Орех был золотым или покрашен позолотой. Человек внезапно ударил им об лоб, словно разбивая яйцо. Затем протянул его женщине. Она в нерешительности взяла его и открыла. Орех разломился так ровно, будто был разрезан ножом. Восхищенная, она раскрыла его на ладони и в