Прошли десятилетия с тех пор, как я работал на палубе, но никогда раньше мне не приходилось трудиться на таком корабле как Совершенный. То, что корабль был живым, означало, что он способен принимать деятельное участие в путешествии. Он не мог поставить или спустить паруса, но мог указать рулевому лучший курс, ощущать, где течение быстрее, и предупредить, что нужно выбрать слабину троса. У него было тонкое чутье глубин и фарватера, которое он гордо продемонстрировал, когда указал экипажу курс из гавани Делипая, и снова, когда мы опасливо следовали проходами между Пиратскими островами, пока, наконец, не вышли в открытое море. Совершенный разрезал высокие волны, а наша куцая команда старалась приноровиться к его темпу.
Не только я восхищался живым кораблем. Члены экипажа, которых мы приняли на борт в Делипае, открыто восторгались тем, как Совершенный участвовал в нашем походе. Вскоре штурман робко попросила разрешения обсудить с носовой фигурой свои карты, чтобы подправить их с учетом знаний корабля. Предоставленный сам себе, Совершенный стал почти приветливым, особенно с Бойо и Кеннитсоном.
Несмотря на это, мое превращение из пассажира в матроса проходило нелегко. Втайне я всегда гордился тем, как хорошо сохранился для своих шестидесяти лет. Этим я по большей части был обязан Скиллу, которым меня когда-то вылечили и который все еще бежал по моим венам и обновлял тело. Однако быть здоровым не означает быть крепким. Первые дни тянулись бесконечно. Мозоли от меча или топора – это не то же самое, что шершавые ладони, которыми работа со снастями награждает моряка. Следующие несколько дней были изнурительны: ноги, спина и руки – все болело. Мышцы и плоский живот возвращались медленно. Хоть мое тело и восстанавливало само себя, но лечение бывает не менее болезненным, чем само увечье.
Несмотря на пополнение экипажа в Делипае, нам не хватало людей, еще меньше было тех, кто привык ходить на живом корабле. Окончание вахты не гарантировало, что мой отдых не будет прерван. Команда «Всех наверх!» могла прозвучать в любой момент. Как и предсказывал Брэшен, нам не встретилось попутного течения с юго-запада. Земля превратилась в полосу низких облаков на горизонте позади нас. Когда я проснулся следующим утром, она скрылась из виду.
Спарк и Пер оба расцвели. Они весело сновали по снастям вместе с Ант. Клеф был прекрасным учителем, а теперь к нам присоединился и такой опытный матрос как Бойо. Лант, работавший вместе со мной, пытался вбить в свое тело взрослого мужчины навыки, которыми гораздо легче овладеть в детстве. Я ему сочувствовал, но он не жаловался. Мы все ели столько, сколько нам позволяли, и спали, как только выпадала возможность.
Дни обрели размеренный ритм. Если бы я был моложе и у меня не было в жизни иной цели, кроме как заработать себе на хлеб, я был бы доволен. Враждебность команды, вызванная тем, что мы собирались разрушить их привычную жизнь, развеялась из-за необходимости день изо дня работать с нами бок о бок. Я избегал любых разговоров, которые могли напомнить им, что в конце этого путешествия Совершенный собирается превратиться в драконов.
Я восхищался терпению Брэшена с Кеннитсоном. Капитан неоднократно ставил нас вместе на вахту. Трелл обращался ко мне исключительно «Принц Фитц Чивэл», и я, наконец, взял в толк: он хотел показать мальчишке, что даже особа королевской крови не брезгует черной работой. Однако Кеннитсон стремился освоить навыки матроса не по приказу Трелла, а по собственному желанию, чтобы его воспринимали как равного или даже более умелого, чем остальные. Смотреть на него было жалко. Он пускался наперегонки с более опытными матросами, чтобы получить задание, и громко выкрикивал:
– Я могу это сделать!
Иногда он пренебрегал помощью или замечаниями касательно своей работы. Он не был глупцом, но его переполняло высокомерие и отчаянное желание быть правым. Еще больше жалости вызывал Бойо, оказавшийся между родителями и человеком, с которым он хотел подружиться. Кеннитсон относился к нему, как к умилительному щенку, и временами выказывал пренебрежение к его матросским навыкам. Иногда я замечал, что Бойо тайком заново скруживал за Кеннитсоном снасти, ослаблял и по-новому подтягивал провисшие тросы. Я ничего не говорил, однако был уверен, что раз уж я об этом знаю, то его отец и подавно. Если Брэшен допускал это, то не мое дело открывать рот. С тайным любопытством я наблюдал, как Кеннитсон мечется между человеком, который жаждет освоить навыки моряка, и принцем, который не может признать, что он чего-то не умеет. Я надеялся, что беда его минует.
Бойо вырос на глазах у первого помощника Клефа, было бы логично, если бы эти двое стали близки, поэтому я удивился, когда Бойо подружился с Кеннитсоном. Клеф был юнгой на Совершенном в те времена, когда Кеннит изнасиловал Альтию и попытался отправить корабль на дно, однако он жаловал Кеннитсона по его собственным заслугам. Казалось, Кеннитсон легче принимает критику Клефа, чем вмешательство Брэшена. Я боялся, что Пер может приревновать, потеряв внимание Клефа, однако вместо этого он влился в их компанию, и вскоре они стали обедать все вместе. В один из вечеров Пер присоединился к ним за игрой в кости. Тогда я понял, что его приняли в кружок, и расслабился. Мальчишки добиваются того, чего хотят.
В течение нескольких вечеров я наблюдал, как Кеннитсон перестал игнорировать Пера и начал подначивать и поддразнивать его – так начинается настоящая дружба. Я видел, как Кеннитсон и Пер сговорились и обжуливали Бойо в карты, пока тот не проиграл все до последнего сухие бобы, которые они использовали вместо монет. Шутливая ярость Бойо, когда он вскрыл заговор, завершила принятие Пера в их группку. Клеф стал ставить Кеннитсона и Пера на вахту вместе. Не единожды я замечал, что Пер показывает принцу, как правильно выполнять их задание. Они стали друзьями, и я решил, что им обоим это на пользу.
Не обошлось и без оказий. Я не стал вмешиваться, когда Бойо и Кеннитсон решили в стельку напоить Пера. Каждый юноша должен пройти это испытание, и я рассудил, что хоть на следующий день Перу и придется помучиться, но серьезного вреда ему это не причинит. Бойо скорее питал слабость к проказам, чем к мелким пакостям. На что я не рассчитывал, так это на то, что подвыпивший Пер пригласит их в нашу каюту посмотреть на удивительные подарки Элдерлингов, которые нам преподнесли жители Дождевых Чащоб. Когда я случайно зашел, все трое уже порядком набрались, а мой парень держал в руках один из котелков со взрывчатой смесью Чейда и пытался объяснить, что, по его разумению, это было. Кирпич Элдерлингов лежал перевернутый на моей койке, одеяло уже начало дымиться. Меня не столько расстроило это, сколько то, что дневники Пчелки валялись в непосредственной близости от смятого покрывала.
Я выгнал всех троих из каюты, цветисто выругавшись и поддав Перу по пятой точке. На следующий день, в промежутках между приступами рвоты, он не уставал просить прощения. Бойо и Кеннитсон тоже принесли свои извинения, чуть более сдержанно. Этот случай скрепил их дружбу, и я понял, что на борту Совершенного Пер в безопасности, насколько это вообще возможно.
Однажды вечером Спарк разбудила меня от сна, в котором я так нуждался, чтобы позвать в каюту Янтарь. Я поплелся за ней с затуманенными глазами. Тяжелый труд матроса брал свое.
– Это важно! – прошипела она, прежде чем юркнуть между подвесными койками других матросов.
Прибыв в каюту, я обнаружил там Пера, который выглядел не менее сбитым с толку, чем я. Меня отпустило, когда я увидел, что придется иметь дело с Шутом, а не с Янтарь.
– Нам нужно обсудить план спасения Пчелки, – объявил он.
– Вы уверены, что она жива? – спросил Пер. В его голосе было столько надежды на положительный ответ, что и я невольно съежился.
– Да, – тихо ответил Шут. – Я знаю, что вам сложно в это поверить, ведь когда мы начинали, у нас на уме была лишь месть. Но я уверен, что она жива, а это меняет все наши планы.
Пер искоса бросил на меня тревожный взгляд, я обрадовался, что Шут не мог его видеть. Я и бровью не повел.
– Вы все изучили карту, которую составил Фитц? Важно, чтобы вы хотя бы в общих чертах знали план крепости Клерреса.
Они кивнули, Спарк сказала вслух:
– Да.
– Я уже говорил, что единственный способ попасть в крепость – во время отлива, смешавшись с толпой людей, которые немало заплатили за привилегию пройти внутрь. Я замаскируюсь, чтобы никто меня не узнал, и вам мы тоже придумаем роли.
Я подавил вздох. Мне все еще казалось, что одиночная вылазка с попыткой подсыпать яд или перерезать кому-то горло – это лучший вариант.
– Как только окажемся внутри, мы должны отбиться от основной толпы и спрятаться. Возможно, для этого нам придется разлучиться. Имейте в виду, что Пчелка не знает нас со Спарк, поэтому, когда после наступления ночи мы соберемся в опустевшей прачечной, то должны будем разделиться на две команды. В одной Фитц и Пер. Лант, Спарк и я – в другой. Так в каждой команде будет опытный воин, и тот, кто может открыть запертую дверь, - он улыбнулся в сторону Спарк.
Все хуже и хуже. Я ничего не сказал. Лант рассматривал свои руки. Пер внимательно слушал. Спарк, видимо, была в курсе плана, поскольку не выглядела удивленной.
– Есть четыре места, где вероятнее всего держат Пчелку. На вершине цитадели располагается бывший гарем, переделанный в камеры для ценных заключенных, которых должны подвергнуть наказанию, но не изувечить. Она может быть там или в домиках, где размещают Белых, – я знал, какие слова он скажет дальше, и боялся их услышать. – Еще есть два нижних этажа под крепостью. На первом – камеры с каменными полами, железными решетками, скудным освещением и суровыми условиями. Боюсь, она может быть там.
Он втянул побольше воздуха.
– На самом нижнем этаже находятся самые жуткие камеры и место, где применяются медленные и долгие пытки. Именно там отходы замка стекают в открытый резервуар, а потом в море. На этаже нет света, а воздух воняет экскрементами и смертью. Это наихудшее место, где она может оказаться, и именно поэтому там я должен искать ее в первую очередь. Моя команда начнет с нижнего этажа. Фитц и Пер отправятся к камерам на крыше. Если вы найдете ее, ступайте в прачечную. Если нет – проверьте домики Белых.