По крайней мере, так, по мнению юноши, должны были обстоять дела. Однако на первом же занятии мастер Нарвани отвела его на полянку в бамбуковых зарослях и приказала стать деревом. И все. Держать расслабленные руки над головой под неудобным углом и стоять неподвижно.
Стать каким-то дурацким деревом!
– Почувствуй, как твои корни держатся за землю. Пусть ветер колышет твои ветви, – ворковала Бхазани на ухо Цзяню. – Вбирай все, что находится вокруг, и становись частью леса.
И тому подобная ерунда.
Несколько недель на уроках Нарвани Цзянь выполнял разные нелепые задания. Однажды ему пришлось изображать камень; в другой раз Нарвани заставила его до изнеможения бегать по зарослям в полной темноте, одновременно приказав обострить все органы чувств, чтобы расширить сознание. Все это казалось напрасной тратой времени. Вскоре Цзянь стал с раздражением ожидать уроков с Бхазани.
Спустя месяц его наконец повысили – он уже изображал не дерево, а статую и одновременно читал какие-то непристойные стихи.
– Пустая возня, – проворчал Цзянь.
В животе у него урчало. Он стоял в стойке цапли, подняв одно колено и раскинув руки в сторону. Бхазани иногда ставила его в боевую стойку, иногда заставляла изображать животных. Иногда она велела Цзяню встать наверху водопада, или под водопадом, или на скользкий камень, или на высокую ветку, или на шест в тренировочном дворике. Иногда сочетала несколько приемов и заставляла его, например, удерживать позу, стоя под водопадом. В довершение всего Бхазани требовала, чтобы ее уроки начинались поутру, с восходом солнца.
– Он хорошо держит равновесие, – заметила Сонайя с края поляны. – Но глаза…
– Они сразу всё выдают, – согласилась Бхазани. – Его взгляд слишком красноречив. Эй, перестань любоваться пейзажем.
Перышко коснулось его шеи, заставив вздрогнуть.
То, что делала Бхазани, не имело смысла, а наставница отказывалась что-либо объяснять. С ее уроков Цзянь уходил сконфуженный, раздосадованный и издерганный. Как только он принимал позу, по нему начинали ползать мурашки. Кто бы мог подумать, что стоять спокойно так щекотно?
– Что не так? – жалобно спросил Цзянь. – Куда мне смотреть?
– Статуи не разговаривают и не ерзают. – И кончик пера пощекотал его ухо.
Таким образом Бхазани поддерживала дисциплину и указывала на ошибки. Это оказалось на удивление действенно. Цзянь предпочел бы бамбуковую палку. Слова наставницы как будто через ухо ввинчивались ему в голову.
– Смотри на всё и ни на что, – сказала Тайши, входя в рощу.
На ней был мягкий халат, а в руках она держала чашку горячего чая.
– Чтобы заглянуть внутрь, нужно смотреть вдаль, – согласилась Бхазани. – У нас с твоей наставницей когда-то был один учитель… – Она поправила Цзяню руки, и все три уставились на него, как будто разглядывали картину или скот на ярмарке.
– Он держится лучше, – признала Тайши. – Меньше отвлекается.
– Я все утро бросала ему легкие понуждения, – сказала Бхазани. – Он отозвался только на половину.
– Какие понуждения? – спросил Цзянь. – Я ничего не слышал и не чувствовал.
– Вот именно, – сказала Сонайя. – Побуждения чисто мысленные. Твой разум обостряется и становится сосредоточеннее. Он начинает пропускать шум сквозь себя.
– Правда?
Цзянь даже не заметил, что в его образе мыслей или поведении что-то изменилось. В нем вспыхнула надежда.
– Значит, эти ужасные уроки скоро закончатся?
Он тут же ощутил в голове нечто вроде булавочного укола; тело вздрогнуло, и Цзянь почувствовал сильное желание схватиться за живот. Он пошатнулся и сделал шаг в сторону.
– Впереди еще долгий путь, – со смехом сказала Сонайя. – Побуждения бывают очень привлекательные.
– Так, хватит болтать. Мы тут не флиртовать учимся. Делай то же, что и он. Спокойная Вода. Удерживай стойку Озорной Обезьяны, Висящей на Дереве, пока я не вернусь. – Бхазани повернулась к Тайши. – Есть еще чай?
– Только что заварила, – ответила Тайши. – Цзянь, потом придешь ко мне.
Сонайя встала напротив. Цзянь сделал глубокий вдох, ухватился обеими руками за правую ступню и поднял ее над головой. Сонайя сделала то же самое, но без помощи рук. Она подмигнула, однако без особого самодовольства. Как и ожидалось, упражнения у нее получались гораздо лучше. Неудивительно. Девчонка не собиралась его щадить.
Цзянь вздохнул. По правде говоря, он был рад, что Сонайя частенько тренировалась вместе с ним. Ее присутствие делало уроки чуть более сносными. Он слегка заерзал, пытаясь найти устойчивое положение, замедлил дыхание и сосредоточенно уставился прямо перед собой, то есть на Сонайю. Та лукаво взглянула на него, попеременно поднимая то одну, то другую бровь и мешая юноше сосредоточиться.
Цзянь прикусил губу.
– Перестань.
– Тебе надо укрепить сердцевину, – поддразнила девушка. – Ты неустойчив, как новорожденный ягненок.
Задранная нога дрожала все сильнее.
– Хватит лезть ко мне в голову!
Сонайя выставила свернутый трубочкой язык. У Цзяня это никогда не выходило. Он пытался не раз и пришел к выводу, что у него язык от природы так не гнется. С тех пор Сонайя его дразнила. А еще Цзянь обнаружил, что не умеет свистеть.
– А что такое? Не можешь одновременно стоять и разговаривать? – ухмылка Сонайи стала еще шире.
Она пошевелила пальцами ноги, поднятой на уровень головы. Затем ловко, как танцовщица, потянулась и коснулась сандалией кончика носа Цзяня.
– Перестань меня дергать, – потребовал Цзянь, отчаянно пытаясь держаться прямо. – Я не собираюсь проделывать все это еще раз ради твоего развлечения.
Наказанием за нарушенную стойку был вечерний урок. Продержаться бы еще немного…
Сонайя снова легонько потрогала его большим пальцем, затем попробовала пощекотать под мышкой. Цзянь закрыл глаза и изо всех сил попытался отвлечься… но тщетно.
– У тебя ноги болят, да? – поинтересовалась Сонайя. – У меня болят.
– Все у меня хорошо. Твои нашептывания на меня не действуют.
– Кажется, у тебя москит на икре.
Цзянь почувствовал, как нога зачесалась. Сохранять сосредоточенность стало еще труднее.
– Ничего у тебя не выйдет, ведьма.
Она подула ему в лицо. И Цзяня это доконало. Он почувствовал запах клубники и жженого сахара и потерял равновесие. Отчаянно размахивая руками и виляя бедрами, он пытался устоять, но тщетно. Прежде чем Цзянь успел опрокинуться, Сонайя схватила его за руку.
– Держу!
Он опасно накренился на шесте – только хватка Сонайи и удерживала его от падения в ледяную коричневую воду.
– Спасибо!
– Ты назвал меня ведьмой?
– А?
Сонайя разжала пальцы. Цзянь вскрикнул и плюхнулся на мягкую мокрую землю. Падение смягчила грязь.
– Это была моя последняя чистая рубашка, – со вздохом сказал Цзянь, садясь.
В последние несколько месяцев он прибавил в росте, поэтому большинство рубах, кроме той, что была на нем надета, высоко обнажали предплечья и лодыжки. Тайши не умела шить, а Цофи отказывалась, поэтому нужно было съездить к портному в Бантунь, но в настоящее время Цзяню запрещалось покидать храм.
Бхазани вернулась в рощу в ту минуту, когда Цзянь поднимался с земли. Она осторожно держала обеими руками чашку чая.
– Жалкое зрелище. Я ушла всего на пять минут. – Она повернулась к Сонайе. – Какой прием ты употребила, дочка?
– Никакого, матушка. Просто послала ему воздушный поцелуй.
– Правда? Никакого мысленного принуждения?
– Ни малейшего, – Сонайя зевнула, потянулась и пожала плечами. – Ничего не понадобилось.
Бхазани пожаловалась:
– Ну вот, к нему подошла симпатичная девушка, и он тут же расклеился! Что за работенка…
– Нет, нет, все было не так, – запротестовал Цзянь и тут же замолчал. – Хотя…
Мастер Погруженного Кулака небрежно отмахнулась.
– Давай сначала. На сей раз, дочка, не играй с едой слишком долго.
– Эй, то есть она здесь, чтобы мне мешать? – угрюмо спросил Цзянь, отряхиваясь.
– Сонайя выполняет это упражнение не ради собственной пользы, – ответила Бхазани. – Моя дочь в совершенстве освоила его в пятилетнем возрасте.
– Предательница, – буркнул он, снял грязную рубаху и швырнул ее в траву. Цзянь подумал, не раздеться ли полностью, но скромность одержала верх. Чистое белье у него тоже закончилось.
Бхазани брезгливо окинула взглядом испачканную одежду.
– Ступай мыться. Продолжим завтра.
Вечером пришел Сонь. Он, Фаузан и Каза не остались у Тайши, потому что все трое жили меньше чем в дне пути. Только Бхазани поселилась у нее, потому что ее жилище находилось на Тикском побережье, у самого океана.
Заниматься с остальными мастерами было еще хуже, чем с Бхазани. Цзянь поначалу с особым нетерпением ожидал уроков с мастером Немеркнущего Яркого Света, чья техника сулила непревзойденную защиту – даже Тайши признавала, что у Шепчущих Ветров тут изъян. Поэтому Цзянь страшно расстроился, когда Сонь явился на первое занятие не с саблей и щитом, а с кучей книг.
– Мы займемся тем, как подобает вести себя при дворе, – проговорил мастер Немеркнущего Яркого Света.
По правде говоря, энтузиазма у него было не больше, чем у Цзяня. Кроме того, он явно страдал от похмелья.
– На прошлой неделе мы говорили о Шулане. Теперь сосредоточимся на лауканском государстве, но что еще важнее – на его преступных организациях. Ни в одном государстве нет такого могущественного подполья, как в Лаукане. Все крупнейшие преступные братства расположены на побережье вблизи Маньцзиня. Наверное, потому, что там прекрасный климат. В Лаукане устроились Шелковые Руки, Союз и религия Тяньди… – Сонь погрозил пальцем. – Это главные прощелыги.
Семья Соа некогда принадлежала к высшей знати государства Син, которое отличалось жестокостью и кровожадностью. Поэтому за соблюдением приличий там следили особенно строго, ведь малейшая оплошность влекла за собой вызов на смертный бой. В каждом государстве были особые способы красить лицо, особые манеры кланяться, особые обращения к правителю. Строгие правила и ритуалы, сопутствующие появлению при дворе и уходу. Князь Янсо из Гияня отрезал бы косу любому, кто посмел бы повернуться к нему спиной. А у Дунши из Лаукана, по слухам, был чувствительный нос, и перед аудиенцией каждому следовало выкупаться в ванне с листьями розмарина и маслом померанца.