Помещения для слуг, казармы стражи, склады и прочее – все, что, с точки зрения князя, не считалось привлекательным, – теснились в дальних уголках. Слугам, охранникам и остальным было велено ходить подземными коридорами, чтобы не портить собой безупречный облик аллей и садов. Цисами ненавидела эти сырые туннели. Там всегда воняло сточной канавой.
Она достигла входа в один из туннелей, взяла висевший на крючке фонарь и двинулась дальше широким, но низким коридором. Хоть Цисами и не отличалась высоким ростом, ей было тесно. Она принялась фальшиво напевать, слушая эхо собственного голоса. Память сохранила слабые, туманные воспоминания о том, как мать пела ей в детстве. Больше Цисами ничего не помнила.
Когда она вышла из крытого перехода, оставалось лишь миновать квартал слуг – сущий лабиринт узких улочек и кое-как сляпанных, жмущихся друг к другу лачуг. Дорожки там были вымощены грубо, меж домов попахивало мочой.
Скоро Цисами добралась до особняка Аки. Нянька – весьма важная особа – уже ждала ее у черного хода. Эта немолодая пухлая женщина оглядела Цисами с ног до головы и нахмурилась.
– Да ты сама еще девчонка. Любишь малышей, Кики?
«Только если за них можно потребовать выкуп».
Цисами ответила, не поднимая глаз:
– Да, очень люблю. Надеюсь, что однажды и своих заведу.
Она подумала, что немного перегнула палку.
– Хорошо. Идем.
Нянька провела Цисами в ярко-желтые ворота, а потом на задний двор, где гость и его семейство отдыхали после долгого путешествия из Шинья – родного города господина Аки. Цисами услышала смех и вопли задолго до того, как увидела детей, и сразу ощутила раздражение.
Нянька поднялась по лестнице в квадратную пагоду, которая как будто нависала над небольшим водопадом.
– Дети проводят время здесь.
Она хлопнула в ладоши.
– Акийя, Акиана, госпожи мои, идите сюда.
Цисами сама не знала, чего ожидать. Она понимала, что злится, и злилась от того, что понимает это. Мелюзгу она прямо-таки ненавидела. Знатную мелюзгу – тем более. Избалованные сопляки – все равно что глупые, необученные собаки, которые безнаказанно гадят по углам. Честно говоря, Цисами терпеть не могла детей с тех пор, как сама была маленькой, – задолго до того, как Союз забрал ее у родных и запихнул в тренировочную школу. По крайней мере, так ей казалось. Она почти ничего не помнила.
Из-за двери показалась первая девочка. Она выглядела именно так, как положено богатой соплячке, – длинное шелковое платье с просторными рукавами, накрашенное личико, пухлый животик, мягкие как бархат пальчики. Большие круглые глаза и невинная улыбка были даже красивы. Девчонка что-то держала за спиной. Наверное, какую-то гадость.
– Акийя, – сказала нянька. – Это Кики. Сегодня она будет играть с вами и вашей сестрой. По личной просьбе.
– Что? – переспросила Цисами. – По чьей просьбе?
Девочка подошла к Цисами и обратилась к ней как к ровне:
– Здравствуй.
Она вынула из-за спины ручку в розовой перчатке и протянула Цисами ярко-желтый цветок на длинном стебле.
Цисами этого не ожидала и приняла подарок.
– Хм… спасибо.
Девочка вдруг хихикнула и бросилась бегом обратно в пагоду. Нянька пожала плечами.
– Акийя застенчива и коварна.
И добавила:
– А цветок ядовитый.
Цисами немедленно бросила его и нахмурилась.
– Значит, так?
Следующей показалась Акиана. Она выглядела точь-в-точь как Акийя – такие же глаза, вздернутый носик, поджатые губы. Но если первая сестра, с ее скромной улыбкой и вежливым поведением, источала сладость, то Акиана хмурилась. Она держала в руке нечто вроде тупого жестяного ножа. Многих знатных детишек начинали учить боевым искусствам в этом возрасте. Девочке, вероятно, впервые дали оружие. В любом случае ребенок не сумеет проткнуть кожу, все равно чем.
Акиана наставила нож на Цисами и топнула ногой.
– Это мой дворец, ты, мерзкая желтозубая тварь! Я, воинственная принцесса зеленой пагоды, изрежу тебя на кусочки и скормлю своей кошке!
– Акиана такая бойкая, – сказала нянька. – Ты будешь делать все, что захочется маленьким госпожам, пока они не пойдут спать. В случае крайней необходимости позвони в колокол. Следи, чтобы дети не пострадали. Их безопасность стоит твоей жизни. Поняла?
Цисами кивнула. Оставшись одна, она осторожно приблизилась к пагоде и заглянула внутрь – и тут же воинственная принцесса ткнула ее в бедро.
– Ах ты мерзкий поросенок, – прорычала Цисами, потом вспомнила свое место и быстро закрыла рот, но было уже поздно.
Девочки смотрели на Цисами разинув рот. Вероятно, впервые в жизни на них кто-то повысил голос.
– Я прошу прощения, госпожи. Пожалуйста, не гневайтесь на меня. – И Цисами бросилась к ногам двух четырехлеток.
Такого унижения она еще не переживала.
Девочки захихикали. Акиана взревела и снова бросилась на Цисами. Некоторое время та поиграла с Акианой, поворачивая ее в разные стороны безболезненными шлепками, а затем опрокинула соплячку носом в землю.
– Ой!
Но, к ее удивлению, девчонка не расплакалась. Она вскочила и опять накинулась на врага. Та почувствовала некоторое расположение к Акиане.
Акийя тем временем уцепилась за левую ногу Цисами и просто ездила на ней верхом. То и дело она пыталась воткнуть компаньонке длинное гусиное перо в подмышку – в «щекоталку», как она выражалась.
До вечера Цисами возилась с двумя маленькими чудовищами; день выдался утомительный, но, как ни странно, не худший. Впрочем, оказалось, что маленький ребенок все-таки может проткнуть кожу тупым ножом, если хорошенько постарается.
Глава 23. Солнце под Лагуной
За палаткой Сали, пробиваясь сквозь свист ветра, мелодично зазвонили гонги. Она осталась сидеть неподвижно, скрестив ноги, закрыв глаза и положив руки на колени ладонями вверх. Указательный палец левой руки замкнулся в кольцо с большим пальцем, на правой руке то же самое сделал средний палец.
Сбоку что-то зашуршало.
– Сядь, – велела она.
– Тебя вызывают, – сказал Хампа.
Вообще-то предполагалось, что ученик тоже медитирует.
– Оставайся здесь.
Капитан «Ханы» придумал для Сали особый сигнал, которым мог ее вызывать. Поначалу Сали оскорбилась. Она не собачка, чтобы прибегать по свистку. К концу первого дня на борту «Ханы» она уже была рада, что ей назначили сигнал, и потребовала, чтобы капитан сделал то же для Хампы и Даэвона. Тот отказался. Прибегать по свистку полагалось только Сали. Видимо, это считалось большой честью.
Хампа (которому никак не давалась медитация) дотошно следовал правилам и обладал острым чувством справедливости. Сали подумала: эти благородные черты, вероятно, когда-нибудь его погубят. А может быть, она стала слишком язвительна с возрастом. Некогда она тоже честолюбиво мечтала о высоком. Но военный искусник неизбежно становится циником.
Гонг зазвучал опять. Хампа заерзал. Он нервничал, если нарушались правила. Любовь к порядку – хорошая черта… для трехлетнего ребенка. А Броски Гадюки часто действовали на грани допустимого.
Сали вновь сосредоточилась. В последнее время она беспокоилась из-за Хампы. Бросков Гадюки осталось двое. На Хампе, ее ученике, лежала обязанность возродить секту. Сали сомневалась, что он справится. Ей казалось, что она плохо обучила его и, следовательно, обрекла секту на вымирание. Сали со стыдом думала, что именно ей суждено пресечь нить.
Гонг зазвонил в третий раз.
Она всем телом ощущала волнение ученика.
– Хорошо, Хампа, я схожу и узнаю, что нужно капитану. А ты ступай к тренировочному чучелу и отрабатывай прием, который я тебе показала. Не оттопыривай локти, как утка.
Хампа поднялся и был уже на полпути к выходу, когда Сали открыла глаза. Она никуда не торопилась. Сали встала и потянулась. На холоде она еще острее чувствовала возраст и слабеющее здоровье. Здесь, в Подлинной Мерзлоте, сила убывала с каждым днем. Сали надела меховую шубу, которую ей продал один из матросов, и вышла из шатра.
Она шагала по длинным деревянным мосткам, ведущим на нос «Ханы». Поначалу она с опаской отнеслась к плаванию на громадной глыбе льда, тем более что видела, как постоянно набегающие волны откалывают от нее куски. Капитан уверил Сали, что бояться нечего. Ледовые баржи постоянно сбрасывают лед.
– А что будет, если сбросить слишком много? – поинтересовалась она.
– Мы снимем с остатков корабля мачты, весла и постройки, а потом соберем всё заново на свежевырубленном куске льда, – ответил капитан. – Здесь, в Подлинной Мерзлоте, дерева мало, зато льда сколько угодно.
Гениально.
Сали стало нехорошо в то мгновение, когда суша скрылась из виду и она внезапно оказалась в окружении бесконечной пустоты. Вода была такой же бескрайней, как ясное небо над головой, – и то и другое было пусто. Сали чувствовала себя крошечной травинкой посреди океана зелени. Здесь, далеко на севере, ночь выцвела, и они путешествовали в непроходящих сумерках. Дни сливались один с другим, а «Хана» все глубже заходила в хаос медленно дрейфующего льда.
Поскольку делать было нечего, Сали большую часть времени медитировала или учила Хампу. Хоть она и сомневалась, будет ли он когда-нибудь достоин звания, которое она носила, Сали обучала своего воспитанника так же прилежно, как родного сына. Они бились в поединках, проделывали упражнения, разминались. Даже после трех лет обучения этот парень был неуклюж, как престарелый бык.
Сали нашла ученика чуть выше на мостках – он атаковал глыбу льда топором и палицей. Это было его излюбленное оружие, известное под названием «сварливая парочка». Броски Гадюки редко выбирали «парочку», зато она выгодно скрывала недостатки Хампы.
Он описывал топором и палицей круг, прежде чем внезапно броситься вперед и нанести несколько ударов по ледяному чучелу. Действовал он слегка неуверенно, однако довольно чисто. На ногах у него как будто камни висели, но в целом двигался Хампа тоже неплохо. Удары были недостаточно четкими и быстрыми, но… ладно. Зато оригинальность и умение творчески мыслить – ниже среднего. Хампа вроде бы соответствовал всем требованиям, но, если прис