Цзяню хотелось сбежать – однако он смотрел на Соня не отрываясь. Вчерашний разговор с ним пролил свет на страдания старика. На мгновение Цзянь ощутил гнев и муку мастера Немеркнущего Яркого Света так же отчетливо, как его сожаление и горе. Эти чувства были неприятно знакомы Цзяню, пусть он и пережил меньше.
Он всегда думал, что Сонь пил и играл, чтобы укрыться от жизни, что он губил себя, поскольку это притупляло боль и заставляло забыть о невзгодах. Теперь, глядя в разъяренные, безумно блестящие глаза мастера, Цзянь понял, что ошибся. Соа Сонь явился сюда не для того, чтобы позабыть о прошлом; он пришел, чтобы вспомнить, что значит жить. А Цзянь, требуя возвращения таблички, лишал его возможности играть дальше и чувствовать… хоть что-то.
– Так, малец, – произнес вышибала, лысый, коренастый, с жестоким безбровым лицом. – Ты всем портишь настроение.
Он приподнял Цзяня, держа за рубаху, и наполовину понес, наполовину потащил к выходу. Цзянь заметил, что все взгляды устремлены на него. Люди, которые посещали поздно вечером игорные дома, вероятно, изучали и объявления о наградах. Он привлек к себе внимание в наименее подходящем для этого месте. Покрывшись потом, Цзянь попытался заслонить лицо. Вот-вот его кто-нибудь узнает… Ему показалось, что толпа сжимается в кольцо. Как он мог сглупить и влезть в такую историю?
– Стой, стой! – закричал Сонь. – Отпусти парня! Он со мной.
– Тебе, похоже, тоже пора прогуляться, – прорычал вышибала.
Сонь, охранник и все, кто стоял вокруг, принялись обмениваться толчками. Потасовка распространилась по залу, как городской пожар по соломенным крышам. Кулаки мелькали, столы переворачивались, и все содержимое рассыпалось по полу. Половина игроков вдохновенно дралась, половина ползала на карачках и собирала разлетевшиеся фишки.
Цзянь стоял посреди драки, словно окаменев. Как быть? Присоединиться и помочь Соню или, наоборот, тихо улизнуть, благо о нем позабыли? Он прекрасно представлял эту картину: Тайши является в здание городского суда, чтобы выкупить Цзяня и Соня, и за уши вытаскивает обоих из камеры. Она их убьет. При этой мысли Цзянь решительно развернулся к ближайшей двери. Он почти убедил себя бежать – но остановился. Он не мог бросить Соня здесь, это было неправильно. Это было бесчестно.
Цзянь уже хотел пробиться к Соню, когда его ухватили поперек тела. Кто-то третий толкнул их обоих, и Цзянь отлетел в сторону. Он стукнулся головой о деревянный пол, и по нему тут же прошлись несколько ног. Один сапог придавил кисть, другой наступил на поясницу. Цзянь свернулся клубком, в то время как люди спотыкались и падали сверху. Стало трудно дышать…
Чьи-то руки схватили Цзяня за ворот и вытащили. Юноша вслепую нанес несколько ударов и угодил противнику в лицо, прежде чем понял, что это Сонь.
– Мастер, простите!
Мастер Немеркнущего Яркого Света, казалось, даже не почувствовал удара.
– Уноси ноги, а я составлю им компанию, парень. Мне жаль, что я сорвался. Ты застал меня не в лучшую минуту.
Цзянь принял извинение. Прежде чем он успел ответить, Сонь отбросил его прочь: драка становилась все серьезнее. Затем Сонь размахнулся и одним ударом отшвырнул троих. Цзянь думал, что буяны испугаются, но те только распалились.
Юноша с трудом добрался до двери, получив по пути несколько тычков и пинков, и вышел на лестницу. Он еще раз оглянулся на Соня, который стоял в гуще схватки, и побежал вниз. Разминувшись с несколькими вышибалами, которые спешили наверх, он выскочил на улицу.
Выйдя из игорного дома, Цзянь перевел дух. Теплый ветер казался прохладным и освежающим по сравнению с удушливым запахом дыма, пота и отчаяния. Цзянь сделал несколько глубоких вдохов.
– Ты здоров, мой друг?
Цзянь испуганно вскинул голову. У двери, сбоку, с какими-то листочками в руках стоял монах Тяньди, одетый как на молитве Десятого дня.
Цзянь замер. Что делать? Нельзя же просто уйти, не обратив на монаха внимания. Это грубо, а кроме того, подозрительно. Нужно вести себя обыкновенно, как советовал Сонь.
– Здравствуй, брат Лао, – сказал Цзянь.
Лао сложил ладони вместе и поклонился.
– Приветствую тебя, друг Гиро. Признаюсь, я удивился, когда увидел, как ты выходишь из игорного заведения.
– Я… – начал Цзянь и запнулся. – А ты что тут делаешь?
Монах Тяньди улыбнулся.
– Каждый вечер я прихожу сюда в надежде дать заблудшим душам опору, в которой они, вероятно, нуждаются.
У Цзяня заурчало в животе. Он вспомнил, зачем вообще явился в игорный дом. Что же теперь делать?
Лао, должно быть, это услышал.
– Я как раз направлялся в лапшичную неподалеку от храма, чтобы поужинать. Я близко знаком с поваром Сау, и он всегда накладывает мне большую порцию. Не хочешь ли пойти со мной?
– Не могу, – промямлил Цзянь. – Денег нет.
– Тогда я тебя угощу, юный Гиро.
У Цзяня не осталось выбора. И потом, он умирал от голода.
– Спасибо.
Они зашагали по главной улице к центру городка.
– Ты действительно стоишь тут каждый вечер и раздаешь листовки? – спросил Цзянь.
– Мой отец посещал игорные заведения, когда я был маленьким. Мне, трем моим сестрам и нашей матери жилось тяжело. Я так и не смог обратить отца к свету Тяньди… – Лао помолчал. – И спасти. Теперь я несу покаяние.
– По-моему, для ребенка это непосильная задача, – задумчиво произнес Цзянь.
– Возможно, – ответил Лао. – Но я предпочитаю думать, что таково мое призвание. Как мозаика Тяньди направляет нас к небесам, так и я надеюсь вернуть заблудшие души к вере.
– И ты делаешь это каждый вечер?
– Да, если только не падаю от усталости. Иногда, когда я особенно утомлен, я стою здесь недолго, но все-таки стараюсь не отлынивать…
– Но зачем? – спросил Цзянь. – Это неблагодарный труд.
– Наоборот. Спасти заблудшую душу очень приятно. – Монах помахал мужчине, выносившему из дому корзину с грязной посудой. – А еще это хороший способ завести друзей.
И видимо, получить даровую кормежку. Лао действительно оказался другом хозяина лапшичного заведения «Водяная змея». Специй слегка недоставало, но еда была обильная, вкусная, а главное, бесплатная. Цзянь до конца вечера беседовал с Лао как с обычным человеком, а не как с приверженцем религии, в центре которой находился он сам.
Лао откровенно говорил о своем детстве, о том, как его грубый пьяница-отец погубил семью и как Лао нашел спасение в религии Тяньди и в конце концов стал монахом.
– По правде говоря, – сказал Лао, – это вышло случайно. У отца случился очередной приступ пьяного буйства, и, поскольку я был единственным сыном, он набросился на меня. Он гнался за мной через весь город; я забежал в местный храм и спрятался. Братья предложили мне защиту и покровительство, пока отец не угомонится. Я обрил голову и переоделся. Ясность и гостеприимство Тяньди мне понравились. Я оценил простую монашескую жизнь. Несколько дней, которые я провел в храме, изменили мою судьбу, – он сложил ладони вместе и взглянул на ночное небо. – Кроме того, отец был хоть и пьяницей, но глубоко верующим человеком. Как монах и адепт Тяньди я мог сделать то, что было недоступно мне как сыну. Я пригрозил ему штрафом, если он еще хоть раз поднимет руку на мать и сестер.
– Прекрасно, – сказал Цзянь. – Как же ты этого добился?
– Отец не стал бы слушать сына, но он послушал священнослужителя.
– И что дальше?
Цзянь никогда и не думал, что монахи Тяньди так влиятельны.
Лао понурился.
– Когда он протрезвел, то от стыда повесился на дереве.
Цзянь на минуту лишился дара речи.
– Какой ужас. Соболезную, Лао.
– Мозаика Тяньди всегда ведет нас верным путем, – произнес монах. – Чем тяжелее грех, тем сложнее дорога на небо.
Они доели и двинулись обратно к храму.
– Я рад, что мы снова встретились. Похоже, на твоих плечах лежит большое бремя. Может, зажжем благовония и помолимся вместе? Это дарует облегчение твоей душе.
Мысль о молитве немного успокоила Цзяня.
– Ты очень любезен, брат Лао. Я согласен.
И тут на улице появился Кайю.
– Цзянь! Быстро иди сюда! Дядюшку Соня арестовали!
– Я…
– Пошли, это срочно! – Кайю потянул его за рукав. – Где Сонайя?
Цзянь беспомощно взглянул на Лао.
– Мне надо идти.
Брат Лао явно загрустил. На лице у него отразились боль и разочарование, но все-таки он произнес:
– Конечно, друг. Найдется и другое время. Если твоего дядюшку арестовали, передай судье Лоалю, что я лично прошу его о снисходительности во имя Тяньди.
Цзянь был очень ему признателен. Услуга всегда бесценна – а Лао к тому же предложил помощь незнакомцу.
– Спасибо тебе еще раз, брат Лао. Я обязательно навещу тебя в ближайшее время, обещаю.
Цзянь говорил искренне, и гнев Тайши его не пугал.
Глава 32. Первобытный туман
Первое, что сделал мастер ритуалов Кончитша Абу Суриптика, – это заставил Сали снять доспехи и оружие и раздеться донага. Он даже предложил сжечь ее одежду, но она наотрез отказалась. Затем мастер ритуалов настоял на том, чтобы она вымылась в горячей ванне с мелким красным песком, стоявшей на огне. Сали, всю жизнь проведшая в набегах, не страдала излишней скромностью, хоть поначалу и возразила против того, чтобы ее медленно сваривали.
Мастер ритуалов на несколько часов оставил пациентку париться в ванне, и Сали обнаружила, что это приятно. Красный песок кипел, почти как вода; он отшелушивал кожу и очищал тело. Пахло кориандром, куркумой и мятой, и Сали вновь заподозрила, что попала в общество людоедов. Впрочем, из ванны она встала свежей и обновленной (а также, вероятно, очень вкусной).
Когда она вышла, мастер ритуалов Кончитша Абу Суриптика повел ее к храму, мимо изображений двух духов-хранителей, и открыл массивные черные двери. Войдя, Сали поняла, что они выкрашены краской, сделанной из размолотых в порошок камней вантам. Из вантама было выстроено и святилище Вечной топи в Шакре. Сали изумилась: одна эта дверь, вероятно, стоила больше, чем целый городской кокон.