Над богатым американцем хотели посмеяться, но, оглянувшись вокруг, на танцующих, играющих в карты, бурно спорящих и степенно беседующих господ, сплошь затянутых в офицерские и генеральские мундиры, промолчали.
В России дворянство, начиная с императора, почти поголовно было военным сословием, что придавало военной форме высокий авторитет – она не только допускалась, но и поощрялась как на балах, так и в императорских покоях. С нею не расставались даже в кругу семьи. Россия имела самую многочисленную в мире регулярную армию.
В начале 1880-х годов на действительной службе в России состояли 32 тысячи генералов и офицеров и 900 тысяч нижних чинов. Часть из них несла тяжелую службу на пограничных окраинах, особенно южных, часть квартировала по провинциальным городам, где для солдат всегда находилась работа, а для офицеров – развлечения, часть же наслаждалась привилегированной жизнью в Петербурге.
«Военная служба вообще развращает людей, – писал в «Анне Карениной» отставной офицер граф Лев Николаевич Толстой, – ставя поступающих в нее в условия совершенной праздности, то есть отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную честь полка, мундира, знамени и, с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а с другой – рабскую покорность высшим себя начальникам.
Но когда к этому развращению вообще военной службы, с своей честью мундира, знамени, своим разрешением насилия и убийства, присоединятся еще и развращение богатства и близости общения с царской фамилией, как это происходит в среде избранных гвардейских полков, в которых служат только богатые и знатные офицеры, то это развращение доходит у людей, подпавших ему, до состояния полного сумасшествия эгоизма».
Великий князь Константин Константинович, конечно же, не был согласен со столь дерзким мнением о любимых царских полках, он с малых лет привык видеть на парадах и в залах дворцов подтянутых, в красивых мундирах гвардейцев и воспринимал их как обязательный атрибут блеска и могущества российского самодержавия. И все же, окончательно распрощавшись с морем, он хотел поступить в гражданскую службу, но разве государь согласится, чтобы его кузен стал штафиркой? Такого еще не случалось в августейшем семействе. Надо искать другое решение. И оно было найдено – пойти командовать ротой в гвардейский Измайловский полк, куда его записали еще с рождения. Там служба необременительная, останется много свободного времени для пополнения знаний и занятий изящной словесностью.
Измайловский полк был сформирован в Москве 22 сентября 1730 года по указу императрицы Анны Иоанновны и получил свое название от села Измайлово – любимой летней резиденции государыни. Он принимал деятельное участие в дворцовых переворотах, сажая на русский престол женщин, угодных хитроумным вельможам. Судя по тому, что за всю стопятидесятилетнюю историю полк потерял в боевых действиях лишь шесть офицеров (одного при штурме Очакова в 1731 году, одного в сражении со шведами при Свенскзинде в 1790 году, двоих в Бородинском бою в 1812 году, одного в сражении при Кульме в 1813 году и одного при штурме редута у Горного Дубняка в 1877 году), измайловцев на поле брани посылали не часто и тем более на передовые позиции. Зато они могли гордиться своими шефами – сплошь августейшими особами (Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Павел I, Александр II, Александр III). В полку служили офицеры, прославившиеся позже на поприще государственной деятельности (графы П. Н. Панин, М. А. Милорадович, Е. Ф. Комаровский) и литературы (Н. И. Новиков, В. Л. Пушкин, В. Г. Венедиктов, И. И. Козлов).
Конечно, попади в гвардейскую часть провинциальный дворянин, он от общения со знатными, по слову Льва Толстого, дошел бы до «сумасшествия эгоизма». Или, того хуже, разорился бы в прах, ведь гвардейскому офицеру одних мундиров надо иметь не менее семи (парадный в строю, парадный вне строя, бальный, обыкновенный в строю, обыкновенный вне строя, служебный и повседневный). Кроме того, сто рублей каждый месяц плати за обеденный стол в Офицерском собрании, изволь тратиться на извозчика, карты, попойки, женщин, кресло в театре. Набежит с полтысячи рубликов в месяц, а жалование вместе с квартирными деньгами составляет всего восемьдесят рублей. Многие поначалу, чтобы поддержать офицерскую честь, залезали в неоплатные долги, а затем, чтобы не замарать этой чести, пускали себе пулю в лоб или умоляли начальство перевести их в провинциальную армейскую часть.
Совсем другое дело, когда в гвардию идет великий князь. Все знают, что он им не ровня, и не зовут кутнуть в ресторан или провести ночь в публичном доме. В отличие от других офицеров, которых служба в гвардии возвышает в мнении высшего света, великий князь в полку как бы опрощается, попадает в более грубую и непритязательную среду. А несколько тысяч рублей, потраченных на мундиры и угощение для однополчан, не пробьют брешь в бюджете миллионера.
Облачившись в новенький измайловский мундир, 15 декабря (15 – любимое число!) Константин Константинович в первый раз явился на службу. Зачислили его в третью роту и предупредили, что заходить туда нет необходимости, надо посещать только первую Государеву роту, командиром которой он вскоре будет назначен.
Каждый день, кроме воскресений, к 9 часам утра Константин Константинович приезжал в полк, где нынешний командир Государевой роты Волков посвящал его в тайны ротного хозяйства, поручик Потехин учил правильно и отчетливо произносить команды, а батальонный командир полковник Божерянов давал советы, как вести себя с офицерами, чтобы они не вздумали быть с ним запанибрата.
«Многое мне кажется ново, непривычно, неясно и страшно, но я уже чувствовал себя в своей среде» (16 декабря 1883 г.).
«Я уже втянулся в свое новое положение и мне без занятий скучно» (26 декабря 1883 г.).
«Мне было хорошо в карауле, я был переполнен сознанием своего долга, люди отлично знали свои обязанности, и я от них был в восторге» (26 января 1884 г.).
15 февраля (15 – любимое число!) великий князь принял Государеву роту, а Волков перешел командиром в менее привилегированную вторую роту. В новой парадной форме, увешанный русскими и иностранными орденами, высокий и стройный красавец царской крови Константин Константинович произнес перед подчиненными свою первую в жизни речь, которую накануне выучил наизусть.
– Я рад, что становлюсь командиром роты его величества. Помните, что Государева рота должна быть не только первой в полку, но первой во всей гвардии. Я уверен в вашей исправности, в вашем усердии к службе и уверен также, что, как вы служили при поручике Волкове, такими же молодцами будете служить и при мне. Постарайтесь, ребята!
Большинство мужчин дома Романовых вовсе не знали русского народа. Гораздо лучше они разбирались в простонародной жизни Парижа и Лондона, где за соседним столиком в ресторане мог очутиться мелкий чиновник и даже лакей и где из-за равенства сословий русское барство сочли бы неприличным или, в лучшем случае, – чудачеством. В России же наоборот – чудачеством считались дружеские отношения дворянина и мужика. Константину Константиновичу была предоставлена возможность увидеть хоть одним глазком и хоть чуточку понять русского мужика в образе солдата благодаря непосредственному общению с подчиненными при исполнении обыденных ротных дел.
«Стараюсь вникать в ротное хозяйство, бегаю по конюшне, по сараям» (6 марта 1884 г.).
«Квас в роте почти готов, он оказался слишком густ, так что пришлось влить в эту же бочку целых два ушата воды. В 11 часов я поспешил в хозяйственное отделение, где был назначен вклад ротных сумм, успел принять следуемые в мою роту деньги и поспел на роспуск караулов» (16 марта 1884 г.).
«Поехал в роту пораньше и вывел ее на ученье на Троицкий проспект. Волков опять помогал мне, замечая ошибки. Я начинаю привыкать с тех пор, что я начал сам учить роту. Мне кажется, что я стал к ней ближе, как будто между нами установилась более тесная, чем прежде, внутренняя связь» (24 марта 1884 г.).
«Вечером очень забавлялись с Цицовичем[35], глядя на игры солдат. Научили их играть в кошку и мышку» (24 июня 1884 г.).
Константин Константинович, благодаря своему высокому положению, мог бы лишь изредка наезжать в полк, но он увлекся службой и не отходил от роты ни на шаг – ни на стрельбах, ни на смотрах, ни на уроках Закона Божия. Он пробует солдатскую пищу, ездит на кладбище проверять, в порядке ли могилы умерших от болезней измайловцев, читает солдатам книги (жизнеописание Суворова, сказки), занимается с неграмотными новобранцами, обучая их составлять отдельные слова: сон, нос, Бова, он… Конечно, великий князь не мог стать солдатам родным отцом, как, к примеру, артиллерийский офицер Тушин – персонаж романа Льва Толстого «Война и мир». Но это беда почти всех родовитых дворян России. По традиции их с рождения нарочито во всем пытались вырастить непохожими на русских людей других сословий. Великий князь понемногу догадывается об этой несправедливости и пытается чуточку изменить веками вскормленное разделение тех, кто равен перед Богом. Дается это ему конечно нелегко. В дни начала Великого поста 1885 года после причащения Святых Тайн он с трудом переборол свою гордыню, чтобы, по православному обычаю, попросить прощение у роты за вольно и невольно нанесенные обиды.
– Бог простит, ваше императорское высочество, – слажено отчеканили в ответ солдаты.
«Когда-то я добьюсь, что и солдаты будут видеть во мне не только начальника, но и своего человека?» (7 февраля 1884 г.).
Наивное мечтание – никогда. То, что воспитывалось веками в чистой публике, не изменишь за год-два. Попробуй-ка дворянин поговори с простолюдинами мужицким языком – отвернутся, решив, что издевается над ними. Оденься в мужицкое платье – за юродивого примут. И все же в XIX веке, во многом благодаря русской литературе, многие дворяне сделали первый шаг к сближению с простонародьем: они научились сострадать