В те времена никто не внушал кадетам любви и преданности Царю и Родине и никто не твердил им о долге, доблести и самопожертвовании. Но во всей корпусной обстановке было нечто такое, что без слов говорило им об этих высоких понятиях, говорило без слов детской душе о том, что она приобщалась к тому миру, где смерть за Отечество есть святое и само собой разумеющееся дело…
Особенную солидарность и веру в себя самих внес в кадетский быт великий князь Константин Константинович, сыгравший в жизни и воспитании кадет перед революцией совершенно исключительную роль. Всю свою светлую и любящую душу он посвятил кадетам и окончательно уничтожил в кадетских корпусах остатки старого казарменно-казенного духа… В ответ на эти заботы чуткая кадетская семья не только поняла, но и вполне оценила заботы о ней, совершенно изменив свой характер под его управлением. Враждебные отношения между офицерами-воспитателями и кадетами, существовавшие как наследие прошлого, исчезли совершенно, и кадеты стали не только уважать, но и горячо любить своих воспитателей. Состав последних стараниями великого князя также совершенно изменился».
Ностальгических воспоминаний о Константине Константиновиче написано в эмиграции бывшими кадетами и юнкерами множество. Началось же сближение великого князя с военной молодежью не по его почину, а воле государя.
«Нина Келлер говорила Павлу Егоровичу, что слышала вчера в свете «достоверную» новость, будто бы я назначен главным начальником военно-учебных заведений. А я был бы совсем не прочь от такого назначения, но не теперь. Хотелось бы дотянуть командование полком до 1901 года, чтобы десять лет прокомандовать полком, или, по крайней мере, до 1900, когда исполнится два века с дарования полку наименования лейб-гвардии» (18 января 1898 г.).
Но гвардейское и прочее военное начальство считало, что Константин Константинович мягкотел и распустил Преображенский полк, преображенцы все чаще стали нарушать дисциплину и даже ведут политические разговоры. Пусть лучше великий князь, который ревниво заботится о народной грамотности, подтягивает в учебе юное поколение будущих офицеров.
Выслушав множестве слухов о своем предполагающемся назначении, Константин Константинович 17 марта 1899 года из уст военного министра А. Н. Куропаткина узнал, что государь хочет предложить ему с 1900 года возглавить военно-учебные заведения. Великий князь согласился, но уговорил Николая II повременить до юбилея преображенцев, чтобы дать возможность пройти в этот высокоторжественный день парадным маршем во главе полка. Царь согласился.
Тем временем Константин Константинович десятками заглатывает книги о воспитании кадет, чтобы вступить в новую должность во всеоружии. Но пройти парадным маршам во главе полка он не успел – 4 марта 1900 года государь подписал указ о назначении Константина Константиновича главным начальником военно-учебных заведений с ежегодным содержанием в двенадцать тысяч рублей и с отчислением от командования Преображенским полком, за сохранением в его списках.
Московский газетчик Владимир Гиляровский поздравил кадет:
С праздником, детки! И праздник большой
Выдался ныне: назначен к Святой[88]
Чудный начальник, из царского рода.
Он понимает и горе народа,
Дорог ему и последний солдат,
Он и отец, и начальник, и брат.
Константин Константинович 15 марта (15 – любимое число!) впервые прибыл в здание Главного управления военно-учебных заведений (Кадетская линия, 3-й подъезд от Невы). Ему представили служащих. Генералам, полковникам и подполковникам он подавал руку, остальным кивал. Закончив первое знакомство, великий князь заехал к государю, чтобы узнать: на «ты» или на «вы» ему обращаться к военным воспитанникам. Поразмыслив, Николай II решил: на «ты» к кадетам и на «вы» к юнкерам и пажам.
На многие годы с этих пор любимым занятием Константина Константиновича стали разъезды по России с целью инспекции военно-учебных заведений.
«Не могу не шутить с этой молодежью, кого по голове поглажу, кому запущу палец за воротник, похлопаю по плечу, возьму за нос и т. д.» (20 марта 1900 г.).
«Младшая рота при мне после обеда играла. Шум как в сумасшедшем доме. Милые дети!» (18 апреля 1900 г.).
«Моя бы воля, я бы все время свое отдавал исключительно кадетским корпусам и военным училищам. Как, бывало, командуя ротой, я не знал большего удовольствия, как оставаться среди своих солдат по возможности без офицеров, так теперь меня тянет в среду юнкеров и кадет, причем начальство мне мешает, и хотелось бы оставаться в кругу этой молодежи без посторонних свидетелей» (1 сентября 1900 г.).
«Везде замечаю, что особенно льнут ко мне самые дурные мальчики, или, вернее, дурно аттестованные (эти аттестации, думается мне, не всегда совпадают с действительностью)» (7 октября 1900 г.).
О встречах великого князя с военной молодежью осталось сотни воспоминаний и легенд, кадеты и юнкера хранили его визитные карточки как драгоценную реликвию, в память о его посещении их учебных заведений сочиняли стихи и рисовали картины.
Служивший в течение нескольких лет директором Пажеского корпуса Н. А. Епанчин, сказавший много нелицеприятного о Константине Константиновиче в своих эмигрантских воспоминаниях, утверждал, что, встречаясь с военной молодежью, великий князь подлаживался под нее, внушал воспитанникам, что он всецело на их стороне, чем колебал авторитет начальников корпусов и училищ.
Отчасти Епанчин прав. Но ведь и Спаситель колеблет полицейские порядки?.. Надо понять и оторванных от семьи мальчишек, которые нуждались в идеальном высоком покровителе: царского рода, стройном, красивом, ласковом, общительном, искреннем.
Вот несколько незатейливых сценок из встреч великого князя с будущими офицерами.
Воспитанники Орловского кадетского корпуса уговаривали великого князя остаться у них еще на день.
– Не могу, еще надо побывать в трех городах, а дома меня ждут дети.
– Но мы же тоже ваши дети, – возразил один из кадет.
Великий князь гулял по Стрельне и заметил кадета с черными погонами и зеленым кушаком. Решив, что он из его любимого Псковского корпуса, Константин Константинович позвал мальчика. Когда он подошел, великий князь понял, что ошибся: на погонах выделялись буквы «ЯК» – Ярославский корпус.
– Кадет, как тебя зовут?
– Шлиппенбах, ваше высочество!
– О!.. Скажи, откуда это: «Сдается пылкий Шлиппенбах»?
– Из «Полтавы» Пушкина, ваше высочество!
– А ты будешь сдаваться?
– Никак нет! – последовал пылкий ответ.
В Сумском кадетской корпусе великий князь услышал, что фамилия одного невысокого воспитанника Шеншин. Он подозвал его, поставил на стул, чтоб быть одного с ним росту, и спросил:
– А твои папа и мама не родственники поэту Фету? У него такая же фамилия.
Шеншин вдруг заплакал.
– Он всегда плачет, когда вспоминает родителей, – объяснили другие кадеты. – Скучает шибко по ним.
Великий князь смутился и постарался развеселить мальчика.
Шеншин в конце концов рассмеялся, а слезы продолжали течь, и Константин Константинович утирал их своими перчатками.
В Воронежском корпусе обеденное место великого князя по традиции всегда было за первым столом первой роты, где сидели самые высокие кадеты. Константин Константинович обычно вступал с ними в непринужденную дружественную беседу.
– Ты, Арнольд, по-грузински говоришь? – обратился он к красавцу князю Микеладзе.
– Говорю, ваше высочество.
– Молодец! А то теперь есть грузины, не знающие родного языка… А я, брат, знаю, что ты из Кулашей.
– Откуда же вам известно, ваше высочество? – изумился Микеладзе.
– Вот знаю! – добродушно рассмеялся великий князь. – От старого князя Давида Микеладзе. Он тебе кем приходится?
– Дедом двоюродным.
– Он мне и сказал, что кроме Кулашей нигде нет и не было Микеладзе, а кроме Микеладзе, никого нет в Кулашах. Вот тебе и весь фокус-покус.
Кадет по фамилии Середа «за тихие успехи и громкое поведение» был исключен из Полтавского, а потом Воронежского корпусов. Тогда он отправился в Павловск, во дворец великого князя. Швейцар его не пустил. Середа обошел здание по парку, влез на дерево, увидел, что Константин Константинович сидит в своем кабинете у раскрытого окна и, недолго думая, влез в окно. Великий князь узнал мальчика.
– Середа, что ты тут делаешь?
– В-в-ваше и-и-императорское в-в-высочество, – сильно заикаясь, отвечал Середа, – оп-пять выперли.
– Так… Что же ты теперь думаешь делать?
– В-в-ваше и-и-императорское в-в-высочество, д-д-думайте в-в-вы!
Константин Константинович подумал и, несмотря на существовавший запрет приема в другие военные учебные заведения исключенных кадет, тем более дважды, добился назначения сорванца в Одесский корпус. Середа вышел из него в кавалерию, заслужил в Первую мировую войну Георгиевский крест и пал смертью храбрых.
В Воронежском корпусе кадеты решили подтрунить над воспитателями и в перемену пустили в застекленную перегородку дежурной комнаты шар от кеглей. Они сами не ожидали столь оглушительного грохота и дребезжания стекол. Из дежурки выскочили Звери с испуганными лицами. Озорников тотчас поймали, заодно прихватив и хохотавшего Александра Грейца, хоть он ни в чем не был повинен, о чем сразу заявили три провинившихся кадета. Педагогический комитет постановил лишить всех четырех погон. Выстроили роту. Портной Иртыш срезал погоны с трех воспитанников, и они остались даже рады, так как ожидали, что их уволят из корпуса.
– Я не дам срезать погоны. Лучше выгоняйте, – заявил Саша Грейц.
Старенький и тщедушный Иртыш остановился, с опаской поглядывая на ослушника.