– Кто-то знает, что означает «Огра» на огрианском? – поинтересовалась я.
– «Живая тьма», – ответила Сифа.
Я слегка усмехнулась и, как только в нижней части корабля, нависшего над нами, приоткрылся небольшой люк, воздела, опоясанные тенями, руки к небу.
Я посылала нити теней все выше, выше и выше.
Послышалось шипение силового поля амфитеатра, которое Акос отключил прикосновением, когда мы убегали. Он крепко, как веревкой, обхватил меня за спину.
Паутина возвышалась над центром Воа, где я прожила всю свою жизнь, в окружении безупречных отполированных деревянных панелей и свечения фензу. Я почувствовала слегка вспотевшие ладони Ризека, которыми он ограждал мои уши от душераздирающих воплей того, кого мучил мой отец.
Тени подлетали все выше – над окраинами, где Сказитель наслаждался своим сладким пурпурным напитком, заговорщики собрали обеденный стол из полдюжины других столов.
Я не испытывала недостатка энергии. Всю жизнь в моих тенях было полно мощи. Они были столь сильны, что не позволяли мне посещать обычные праздничные ужины. Они заставляли меня корчиться и выжимали слезы из моих глаз. От их мощи я просыпалась и всю ночь расхаживала туда-сюда по комнате. Их сила могла убивать. Но сейчас я иначе взглянула на то, как они убивали. Тени не высасывали из человека жизнь – они его переполняли. Как гравитация. Нам она необходима, чтобы стоять на земле. Но когда гравитация чрезмерно сильна, она образует черную дыру, в которой растворяется даже свет.
Естественно, сила Тока была чересчур свирепа для одного тела.
Но не для моего.
Мое тело, битое сотни раз солдатами, братьями и врагами, все еще прекрасно функционировало…
Мое тело – проводник чистой энергии Тока, гула жизни, что других ставил на колени…
«Жизнь полна боли, – сказала я Акосу, пытаясь вытянуть его из апатии. – Ты способен выдержать больше, чем ты думаешь». И я была права.
У меня были все основания замкнуться в себе, отгородиться от всего и вся, отталкивать все, что напоминало о жизни, развитии и силе, как можно дальше. Было бы проще ничего не впускать в сердце. Но я впустила Акоса, доверяла ему, после того, как забыла, как это делается. Потом я сблизилась с Текой. И возможно, когда-то подпущу Сифу…
Я впущу каждого, кто осмелится приблизиться. Я как Огра, приветствующая каждого, кто способен на ней выжить.
Боль мучила меня не потому, что я ее заслуживала или могла ее вытерпеть, а потому, что моего жизнелюбия доставало, чтобы принять ее как неизбежность.
Тени вздымались все выше, выше и выше.
Они выползали усиками из моих пальцев и собирались в стремящийся к небесам столб, который окутал всю меня мрачной дымкой. Я не различала ни Теки, ни Сифы, ни Имы, но видела громадную колонну Тока, что объяла меня и тянулась до самого отворившегося люка отирианского корабля.
Самого противотокового оружия и очертаний его контейнера я не видела, но увидела вспышку. Свет распространялся из одной точки, подобно тому, как из меня выплывают тени.
Две силы столкнулись.
Агония.
Я издала беспомощный вопль. Не помню, чтобы я так кричала с тех пор, как повзрослела. Боль была настолько неистовой, что подавила мою гордость, разум и самосознание. Я услышала крик, а затем почувствовала, как мой собственный голос скребет мне глотку. Ад внутри и вокруг меня. Свет и тень встретились, породив оглушающий хлопок.
Ноги подкосились, а тонюсенькие, костлявые руки обвились вокруг талии. Голова вжалась в плечи, и раздался голос Теки:
– Держись! Держись! Держись!..
Я убила ее дядю, двоюродную сестру и в некотором смысле мать, но она была рядом и поддерживала меня.
Теплые, мягкие руки обхватили мои предплечья. Донесся аромат листьев сендеса – шампуня Сифы.
На меня посмотрели темные глаза той, что оставила меня, а затем воротилась за мной…
И в конце напряженные бледные пальцы Имы Зетсивис коснулись моего запястья.
Ток объял нас всех: моих друзей, врагов, мою мать, саму меня – всех нас окутала тьма, что являлась самой жизнью.
Часть пятая
Арзода. Глагол. На золданском: «как ножом изувечить».
53
«Шокирующие новости» – гласит надпись на экране: «Известие о смерти Лазмета Ноавека подтвердилось. Это произошло во время покушения на Гессу – крупнейший город Туве».
Я пристально смотрю в глаза медсестры. Мне хочется сказать ей, что мне абсолютно плевать, что мои кишки могут вывалиться на пол. Она предоставит мне инвалидную коляску и позволит лететь с Исэй Бенезит в Туве. Но само собой, сказать такого я не могу. Обычно токодар дает сбой, если тело ослаблено. Но со мной это не работает.
Так что я продумываю, как бы ее убедить. Работающие с отирианцами «материи», такие как ткани, помогут навряд ли. Медсестра слишком практична. Она находит успокоение в доступных вещах вроде горячей ванны или мягкого кресла. Вода мне дается легко, так что ее я и применяю – не волны, что действуют на Исэй, а теплую гладь. Я погружаюсь в ванну и всплываю на поверхность. Лежу не шевелясь.
Я не мелочусь и заполняю всю комнату. Щеки горят, а живот болит от швов, что все еще удерживают мои внутренности.
– Я из Гессы.
Мой голос звучит приглушенно, хотя себя я слышу хорошо – одна из причуд моего токодара.
– Мне нужно улететь. Отпустите меня.
Отрешенно глядя на меня, медсестра кивает.
С тех пор как арестовали Аста, я с Исэй еще не разговаривала. Канцлер пришла уверить меня в том, что его выслали. Дом Аста не входил в состав Ассамблеи, так что его отправили на родной обломок луны дожидаться суда. Тамошние власти имели право поступить с ним, как посчитают нужным, но теперь Асту запретили ступать на землю любой планеты – члена Ассамблеи.
Однажды планет-членов в составе Ассамблеи может поубавиться. Ходят слухи о распаде, результатом которого может стать предложенный Отиром закон о надзоре за оракулами. В скором времени судьба планет будет ясна. Но Туве уже заключила с Отиром союз. Так что по крайней мере с нами уже все понятно.
Пока не совсем ясно, что произошло на шотетской земле. Новости оттуда доходят медленно. Но мы точно знаем, что противотоковое оружие не сработало. Что-то чернильно-черное в воздухе над центром Воа создало препятствие. Что это было, объяснить никто не может, но я воспринимаю это как добрый знак.
Медсестра катит меня к больничной посадочной площадке на носилках, которые можно закрепить у переборки отирианского судна. С каждым толчком мой живот пронзает боль, но я так счастлива, что лечу домой, что стараюсь свою боль не выдавать. «Первое дитя рода Керезетов падет жертвой клинка». Что ж. Может быть, я и пала, но не погибла. Такие дела.
Пока медсестра возится с магнитным креплением на переборке и фиксирует носилки, подготавливая их к взлету, с навигационной палубы спускается Исэй. Там она общалась с командиром судна. Канцлер одета повседневно: в свитер с рукавами достаточной длины, чтобы покрыть ее руки, обтягивающие черные брюки и старые кроссовки с красными шнурками. Она непривычно взволнована.
Исэй протягивает небольшой экран и клавиатуру.
– На случай, если захочешь сказать что-то, но не сможешь.
Я кладу устройство на колени. Я сержусь на Исэй. За то, что она слушала не меня, а Аста, и не верила мне. Но этот жест напомнил мне, за что я люблю ее. Исэй беспокоит, в чем я нуждаюсь. Она хочет, чтобы я высказывала свое мнение.
– Удивлена, что ты позволяешь мне лететь, – говорю я ей настолько недобро, насколько позволяет токодар.
– Я стараюсь учиться доверять твоим суждениям. – Исэй опускает взгляд на свои переплетенные пальцы. – Раз ты хочешь лететь в Гессу – ты полетишь. Ты хотела, чтобы я была милосердна. С этого момента я буду стараться.
Я киваю.
– Прости меня, Си, – чуть ли не шепчет Исэй.
Я ощущаю внезапный укол совести. Я не рассказала Исэй, что пыталась связаться с шотетами, когда канцлер решила обрушить на них противотоковую бомбу. И о том, как я с самого начала использовала токодар, чтобы смягчать и убеждать ее. Собственно, сознаваться я и не планирую. Тогда я потеряю все, к чему пришла. Однако и лгать мне совестно.
Но я по крайней мере могу простить ее. Я протягиваю руку и маню Исэй ближе. Она кладет свою ладонь на мою.
– Я люблю тебя, – выговаривает канцлер.
– И я люблю тебя, – отвечаю я.
Это – одна из простейших фраз для меня. Возможно, я и лгу Исэй иногда, но это – сущая правда.
Исэй склоняется надо мной и целует. Я кладу ладони на ее щеки, и это длится несколько долгих моментов, прежде чем она отстраняется. Она пахнет листьями сендеса и мылом. Домом.
Я не войду в историю, как та, что отговорила Исэй Бенезит от агрессивных действий и призвала шотетов к мирным переговорам после предпринятой попытки атаковать Воа. Эта война могла бы обернуться одной из самых разрушительных за всю историю существования Ассамблеи, если бы не я. Никто не запомнит меня талантливым дипломатом, рассудительным или выдающимся советником.
Но так и должно быть. Когда все идет своим чередом, я теряюсь где-то на заднем плане. Но я буду стоять рядом с канцлером, пока она устанавливает этот неустойчивый мир. Я буду той, к кому она обратится за советом или утешением, когда горе и гнев будут снова и снова овладевать ею. Я буду рукой, что ее направляет. Никто не узнает об этом.
Но я буду знать.
54
Меня разбудило жужжание. Светящиеся синие фензу лениво кружили над моей головой. Их переливающиеся крылышки напомнили мне об Узуле Зетсивисе, который питал к этим насекомым теплые чувства. Они были для него и доходом, и страстью.
Меня окружала белизна – белый пол, белые стены, белые шторы. Это был не госпиталь, но здесь царила тишина. В углу стоял горшочек с черным цветком. Его роскошные лепестки слой за слоем расходились от желтого центра.