В этот самый момент старик Гао Юйдэ растерянно стоял на своем участке, опершись подбородком на мотыгу. Он был недоволен тем, что Лю Либэнь заставил его выйти из себя и в то же время не знал, что делать с сыном, который-де соблазнил девушку.
Вообще-то в последние месяцы настроение у Юйдэ было неплохим. Он видел, что сын вышел из своего подавленного состояния, а это уже большое дело. Сам он – всего лишь вечернее солнце, заходящее за горы, а сын в самом расцвете сил. Если он женится, заведет детей, то отцу можно и глаза спокойно закрыть, лечь в желтую землю. Цзялинь сильнее характером, чем он: обязательно превзойдет своего отца.
И тут на Гао Юйдэ вдруг свалилась эта история. Кто из деревенских не мечтает женить своих детей по-честному, как полагается? Не думал он, что его сын будет вести себя так воровски, позорить своих родителей. Может, на самом деле и не очень позорит, но уж соседи постараются все это разукрасить!
В то же время Цяочжэнь действительно хорошая девка, такие в окрестных деревнях наперечет. Если бы Цзялинь женился на ней, можно было считать, что ему счастье привалило. Но женился б по-хорошему, согласно деревенским обычаям, а не таскаясь ночами по полям! Неужто все, что сказал Лю Либэнь, правда? Тогда односельчане будут просто презирать и ненавидеть Цзялиня, а это страшно! Стоит парню однажды осрамиться, и он даже слепой и колченогой невесты не найдет. Все будут считать его злодеем, знаться с ним не захотят. Вот дурак! Как он мог до этого докатиться?
Гао Юйдэ уже не хотелось мотыжить свой участок. И есть не хотелось, хотя он сегодня так и не пообедал. Ковыляя на изуродованных ревматизмом ногах, он спустился по тропинке в излучину, сел на берегу под старой ивой и попытался размышлять с точки зрения Цяочжэнь. Может, этой красивой девочке действительно нравится мой Цзялинь? И тогда стоит, как положено, послать к ней сватов?
Но когда он вспомнил о Лю Либэне, сердце похолодело. Разве мне, голодранцу, доползти до такого человека! И не только мне, но и людям побогаче меня.
Солнце уже прошло зенит, тень от западных гор упала в овраг, наступила вторая половина дня, а Гао Юйдэ все сидел под ивой и не мог ничего придумать.
– Эй, ты чего тут сидишь в одиночку? – раздался голос за его спиной.
Юйдэ обернулся и увидел старика Дэшуня. Хотя разница в возрасте у них была солидной, они любили поболтать друг с другом, а в давние времена даже батрачили на одного хозяина, поэтому Юйдэ призывно махнул рукой и промолвил:
– Посиди со мной. Мне страсть как тошно!
Дэшунь снял с плеча мотыгу и уселся:
– Ладно, посижу, хотя дел у меня невпроворот. Сегодня я до вечера должен прополоть свой участок, а то он весь сорняками зарос! – Он взял трубку, которую протянул ему Юйдэ. – А у тебя что стряслось? Сын твой красив и силен как тигренок, через год-два все у него наладится. И вообще он хороший парень! Не смотри, что Гао Минлоу и Лю Либэнь сейчас в чести. Цзялинь их со временем переплюнет…
Юйдэ тяжело вздохнул:
– Ты еще хвалишь его! Как раз этот балбес и несет мне горе!
– Какое горе? – нахмурился Дэшунь. Все его морщинки, казалось, собрались в уголках глаз.
Юйдэ немного поколебался и сказал:
– Говорят, он спутался со средней дочкой Лю Либэня! Сейчас вся деревня судачит об этом, точно ветер шумит. Правда, я не очень верю. Ты что-нибудь знаешь?
– Давным-давно! Только почему «спутался»? Парень и девка полюбили друг друга, что тут плохого?
– А, так ты давно знал? – Юйдэ сердито зыркнул на друга. – Тогда почему мне ничего не сказал?
– Я думал, ты и сам все знаешь. А согласись: отличная пара! Хорошо все-таки, когда молодые любятся!
– Хорошо-то хорошо, но надо все путем делать, а не шататься ночами по полям!
– Эх ты, старый чурбан! Забыл, что ли, когда молодым был? Я за свою жизнь так и не женился, но и то погулял немного, а о нынешней молодежи и говорить нечего!
– Ладно тебе, Либэнь уже приходил только что, наорал на меня, да еще сулил Цзялиню ноги переломать. Боюсь, это не пустые слова.
– А ты не слушай его угроз, их разве что лисенок какой испугается! Он хоть и упрямый, но свою дочь не переупрямит. Раз Цзялинь ей приглянулся, ее никто не удержит! Если не веришь, погоди, посмотрим… Так что не печалься, а то ты больно любишь нос вешать. Иди лучше обедать, да и у меня еще дела!
Он вернул другу трубку, закинул на плечо мотыгу и пошел, напевая. Юйдэ смотрел ему вслед и думал, что хотя тот и старше его, а на ногах стоит крепче. Потом решил, что это от одиночества. У холостяка ни семьи, ни забот: сам сыт, вот и вся семья сыта. А если б у тебя был сын, я б посмотрел на тебя, он бы тебе мигом хлопот прибавил! Когда сын маленький, беспокоишься, как вырастить его; когда вырос, душа болит за его неудачи, а тут он еще сам создает неприятности родителям!
Гао Юйдэ поднялся и заковылял домой.
Едва он перешагнул порог, как увидел сына, который без рубашки лежал на кане и читал книгу. Жены не было: наверное, она спала в другой комнате. Юйдэ повесил мотыгу у притолоки и мрачно сказал:
– Все читаешь? Эти книги тебя и испортили! Такой большой парень, а простых вещей не понимаешь. Когда ты только перестанешь нас волновать!..
Цзялинь привстал и недоуменно взглянул на отца:
– А что я сделал?
– Что?! Много чего! Сегодня Лю Либэнь прибежал ко мне на участок и говорит, что ты с Цяочжэнь любовь крутишь и что вся деревня судачит о вашем бесстыдстве!
В голове Цзялиня как будто что-то зажужжало. Он положил книгу на кан:
– Ты не вмешивайся в наши дела! Мало ли что люди говорят…
Отец вскинул свою седую голову:
– Смотри, парень, будь осторожней! Либэнь грозился тебе ноги переломать!
Цзялинь закусил губу и холодно усмехнулся:
– Ну раз так, я ему еще похуже сделаю!
Юйдэ возбужденно встал и приблизился к сыну:
– Ни в коем случае не связывайся с ним! Забудь и думать про это! Нам до него никогда не доползти. В нашем положении лучше помалкивать, а он знаменит на всю долину!
Цзялинь скрестил руки на груди и с жалостью поглядел на отца:
– Еще неизвестно, кому до кого ползти надо! Ты всю жизнь робеешь, папа, а ты не бойся. Я сам с этим делом справлюсь!
– Ох, сынок, споткнешься! – протянул Гао Юйдэ.
Глава девятая
После многодневного совещания в коммуне Гао Минлоу возвращался в деревню пешком – велосипед он сам отдал сыну: тот ведь теперь преподавал в школе, а учителю без велосипеда неудобно.
Хозяину деревни Гао Минлоу уже перевалило за пятьдесят, но шагал он очень бодро. Правда, сегодня он был не в духе. На совещании в коммуне шла речь о том, как осуществляется система производственной ответственности, поэтому его теснили со всех сторон. Во многих деревнях уже ввели хозрасчетные звенья, а секретарь парткома коммуны Чжао призывал секретарей объединенных бригад вести себя смелее и дойти до подворной ответственности. «Это же фактически единоличное хозяйство, только название другое!» – недовольно думал Гао Минлоу.
По существу, он понимал, что новая политика поможет больше выращивать зерна и больше зарабатывать, особенно в горных районах, где поля маленькие, – недаром абсолютное большинство крестьян поддерживало эту политику. Недовольство Гао Минлоу было вызвано главным образом личными соображениями. Раньше вся деревня трудилась скопом, а он даже в поле не выходил, «работал дома», начисляя трудодни, совсем как освобожденный кадровый работник. Он распоряжался не только провиантом, но и всеми делами деревни. И взрослые, и дети уважали, боялись его. А если они разделятся на дворы и семьи, каждый пойдет своей дорогой, и плевать им будет на Гао Минлоу!
Гао так много лет руководил людьми, что ему совсем не улыбалось вдруг потерять власть. Еще больше беспокоило его то, что при новой системе ему тоже выделят участок земли для обработки и придется целый день вкалывать, как остальным. А он давно отвык от этого. За что же ему такое наказание?
Перед лицом крупных социальных перемен Гао Минлоу чувствовал себя крохотным, ничтожным. Он не мог помешать этим переменам, но мог затормозить их, а там видно будет. По крайней мере, в этом году он не станет делить бригаду на дворы!
Размышляя так, он уже почти подошел к деревне.
– Минлоу, это ты? – послышался крик с горного склона над дорогой.
Гао Минлоу поднял голову и увидел старика Дэшуня. Тот был лет на шесть или семь младше его покойного отца, но дружил с ним в молодости, поэтому Гао называл Дэшуня дядюшкой. Конечно, он мог этого и не делать, так как воплощал собой руководство деревни, однако был очень ловок в поддержании человеческих связей и всегда демонстрировал свое почтение к Дэшуню.
– Дядюшка, у тебя в этом году неплохие хлеба уродились! – сказал он, глядя на Дэшуня снизу вверх. – Наверное, изрядный урожай соберешь.
– Если б мне побольше земли дали, я б еще больше собрал! В соседних деревнях уже по дворам делятся, а у нас почему-то все тихо. Столько лет одной кучей живем, друг друга понукаем да бездельников плодим. Недавно разделились на два звена, да как будто не делились!
– Не торопись, дядюшка! Мы действительно столько лет работаем вместе, что если сразу разделимся, то никому ни хрена не достанется! – ответил Гао Минлоу и тут же сменил тему разговора: – За эти дни все пшеничные поля перепахали?
Дэшунь кивнул, отложил в сторону мотыгу и достал трубку, явно собираясь произнести какое-то нравоучение. Этот старик вечно лез не в свои дела и досаждал начальству разными прожектами. Гао Минлоу даже принимал кое-какие из них, потому что Дэшунь всю жизнь возился с землей и знал в ней толк. Видя, что старик спускается со склона, он покорно приготовился к очередной порции брюзжания, протянул Дэшуню сигарету, и они оба уселись на корточках на обочине дороги.
– Да, пшеничные поля все перепахали, – промолвил Дэшунь, прикуривая от зажигалки Гао Минлоу, – но скоро пойдут белые росы