Видя, что Цзялинь недоволен, девушка не стала больше поминать про собачью шкуру, но не знала, о чем еще говорить. Наконец она произнесла:
– Саньсин теперь трактор водит, а Цяолин вместо него преподает – она не прошла в вуз.
– Я уже знаю об этом, Саньсин сказал.
– Колодец в нашей деревне починили и края подняли.
– Понятно…
– Ваша свинья принесла двенадцать поросят, но одного задавила, осталось…
– Ясно, что одиннадцать осталось! Зачем говорить об этом? Ты лучше пей чай!
– Да, осталось одиннадцать, но на следующий день еще один подох.
– Ну что ты говоришь о всякой ерунде! – Цзялинь раздраженно схватил со стола газету, потом бросил ее. После возвышенных разговоров с Хуан Япин слова Цяочжэнь казались ему особенно неуместными и бессмысленными.
Цяочжэнь не понимала, чем он так раздражен, что она плохого сказала, но чувствовала, что он вроде бы любит ее уже не так, как раньше. О чем же говорить? Кроме обычных деревенских забот, она ни с чем не сталкивалась и не могла рассуждать о разных высоких материях. Она только потерянно села на край кровати и молча смотрела на Цзялиня. Ему стало жалко ее: явно хочет понравиться и не знает, как это сделать!
Он встал:
– Сейчас в нашей столовой начинается обед. Ты подожди меня здесь, а я принесу обед, и мы вместе поедим.
– Я совсем не голодная. Да и пора мне уже, – поспешно сказала Цяочжэнь. – Когда на трактор садилась, даже мотыгу в поле бросила и никого не попросила забрать…
Она тоже поднялась, вынула из-за пазухи какой-то сверток и протянула Цзялиню:
– У тебя в городе расходов много, а зарплата небольшая. Вот тебе пятьдесят юаней. Если в вашей столовой плохо кормят, ты в городе ешь. Еще я купила тебе кеды, а то Саньсин говорит, что ты много играешь в баскетбол, а кеды старые… У нас тут премии выдавали, я девяносто два юаня получила…
Цзялинь схватил ее за руку:
– Не надо, у меня сейчас есть деньги, и кормят в нашей столовой хорошо. Ты лучше купи себе какую-нибудь обновку!
– Нет, это для тебя! – Цяочжэнь совала ему деньги в руки.
Ему пришлось сказать:
– Если ты не заберешь их, я рассержусь!
Увидев, что он не шутит, девушка была вынуждена спрятать деньги.
– Все равно я их для тебя оставлю. Когда тебе будут нужны, возьмешь. Ну, мне пора!
Цзялинь проводил ее за ворота и сказал:
– Ты подожди меня у моста через Лошадиную. У меня тут еще одно дело, я догоню тебя.
Девушка кивнула и пошла. Цзялинь быстро сбегал в универмаг и на гонорар, который получил сегодня с радиостанции, купил ярко-красную косынку. Положив ее в карман, он поспешил к Лошадиной.
Ему давно хотелось купить Цяочжэнь красную косынку, потому что когда он впервые почувствовал, что любит ее, он вспомнил одну русскую картину, на которой была красивая девушка, похожая на Цяочжэнь, в красной косынке. И сейчас ему нужно было непременно повязать косынку на голову любимой.
Девушка ждала его у моста, на том самом месте, откуда однажды отправилась продавать за него пампушки. Теперь Цзялинь оглянулся, и не увидев никого вокруг, вынул из кармана косынку, стал повязывать на голову девушке. Цяочжэнь, ни слова ни говоря, крепко обняла его, и слезы счастья потекли по его щекам.
А Цзялинь, когда проводил девушку, вдруг осознал, что чувство к Цяочжэнь совсем не так уже опьяняет его, как тогда в полях. И тяжело вздохнул.
Глава семнадцатая
Хуан Япин была в большом возбуждении. Она чувствовала, что не может больше встречаться с Кэнанем. Она лишь помолвлена с ним, но даже будь она его женой, то, полюбив другого, обязательно бы с ним рассталась.
Итак, решение принято. Однако любит ли ее Цзялинь? Вот что мучило ее.
В последнее время ей даже есть не хотелось, бессонница одолела, да и на работе она совершала какие-то нелепые ошибки. Позавчера долго не могла заснуть, потом забылась сном, не услышала будильника и опоздала на целых пятнадцать минут. Начальник радиостанции сам вынужден был колотить в дверь, чтобы разбудить ее. В результате она, естественно, схлопотала выговор.
Только собралась она идти к Цзялиню для решительного объяснения, как явился Чжан Кэнань. Девушка чуть не заплакала с досады.
– Что это ты снова невесела? – огорчился Кэнань. – Может, ты больна. Если так, давай я тебя в поликлинику отведу!
– Не надо никакой поликлиники, у меня сердечная болезнь! – проворчала Япин, ложась в постель и не глядя на него.
– Сердечная болезнь? – всполошился Кэнань. – С каких пор?
– Эх ты, шуток не понимаешь! Нет у меня никакой сердечной болезни! – снова обозлилась Япин.
– Не похоже, чтоб ты шутила, у тебя что-то серьезное! – промолвил Кэнань, но все-таки улыбнулся. Он налил сам себе воды, присел за стол и продолжил: – У меня вот какая идея: Цзялинь уже давно работает в нашем городе, надо бы отметить это, пригласить его в ресторан. В школе я ведь дружил с ним, ты тоже, других одноклассников с нами почти не осталось… Давай пригласим его в государственный ресторан, у меня там знакомые есть, так что все будет на высшем уровне.
Япин молчала.
– Ну так как?
Девушка обернулась и умоляюще сказала:
– Кэнань, прошу, не надо об этом! Я безумно устала и хочу спать, не мучай меня!
Юноша в недоумении встал. Собрался на прощание поцеловать ее, но она зарылась в одеяло.
– Не надо этого! Иди скорее!
Кэнань, разочарованный и взволнованный, вышел.
Япин еще долго лежала в постели и думала: он слишком наивен. Не видит, что я люблю Цзялиня, сам же хочет его в ресторан пригласить! Она решила повременить с походом к Цзялиню и отправилась домой, к родителям.
Ее отец, надев очки от дальнозоркости, в это время читал газету, отчеркивая наиболее важные места красным карандашом. Мать, завидев Япин, достала из шкафа новое платье и сказала:
– Это тебе отец Кэнаня прислал. Привез из Шанхая, когда был в командировке. Примерь!
Япин отвела руку матери:
– Убери! Я себя неважно чувствую…
Отец повернулся и взглянул на нее поверх очков:
– Я вижу, ты в последнее время что-то в дурном настроении. Случилось что-нибудь?
Девушка спрятала глаза и, причесываясь перед зеркалом, промолвила:
– Скоро я приму одно важное решение, но сегодня ничего вам не скажу.
– Ты хочешь выйти за Кэнаня? – спросила мать.
– Нет, разойтись с ним!
– Вот шалунья! Еще замуж не вышла, а уже разводиться собралась!
Старики не восприняли всерьез слова дочери, а Япин еще больше уверилась в том, что она должна как можно быстрее поговорить с Цзялинем. Тянуть немыслимо! Чем скорее все прояснится, тем лучше. Она не может больше мучить себя и обманывать Кэнаня.
Япин надела красивую синюю форму, которую носила еще в школе, и отправилась в уком.
Цзялиня в его комнате не было, на двери висел замок. Уж не уехал ли он снова по деревням? Девушка зашла к Цзин Жохуну, и тот сказал, что Цзялинь никуда не уехал. Целый день писал у себя, а сейчас пошел прогуляться.
– Наверное, на Восточный холм, он любит туда ходить!
– Спасибо! – кивнула Япин.
Цзялинь действительно гулял на Восточном холме. Голова была тяжелая от целого дня писания, но свежий воздух овевал ее, и становилось легче.
Он думал о Япин. Она явно оказывала ему знаки внимания, намекала на свою любовь к нему – и не только словами, но и выражением лица, взглядом… Собственно, ничего не скрывала.
Редкий туман поднимался из лощины, в воздухе веяло сыростью. Цзялинь смотрел на город, загорающийся огнями, и думал, что теперь на улицах уже куда меньше народу, чем прежде. Раньше люди выходили вечерами из домов, спасаясь от жары, а сейчас, с приходом осени, улицы были тихи и пустынны. Только на перекрестках стояли кучки людей да время от времени раздавались безнадежные крики торговцев съестным.
Спускаясь с холма, Цзялинь вскоре остановился в изумлении: перед ним была Хуан Япин.
– Как ты здесь оказалась? – спросил он.
Девушка засунула руки в карманы и улыбнулась:
– А почему я не могу прийти сюда? Это же не твое родовое кладбище.
– Уже темно, а ты одна…
Цзялинь оглянулся по сторонам.
– А где же Кэнань? Почему его не видно?
– Он не хвост мой, чтобы вечно за мной тащиться.
– Тогда кто же с тобой?
– А ты разве не человек?
– Я?!
– Вот именно!
Цзялиню показалось, что сердце готово выпрыгнуть у него из груди. А Япин вдруг мягко продолжила:
– Ты не бойся, давай лучше посидим немного!
Они сели в жиденькой рощице абрикосовых деревьев, сорвали по листку, стали мять в руках, но долго ничего не говорили. Первой нарушила молчание Япин:
– Я скоро уеду…
– В командировку? – повернулся к ней Цзялинь.
– Нет, не в командировку, а насовсем. Моего отца переводят в Нанкин, я тоже поеду с ним.
– А ты хочешь уехать? – испытующе смотрел на нее Цзялинь.
Япин отвела глаза:
– Конечно, хочу. Юг – моя родина, я там провела детство. Хотя потом отца перевели на север, я всегда мечтала вернуться в те прекрасные места… – И она продекламировала:
– О, как прекрасна юга сторона!
Ее природы лик я помню издавна.
Откроет солнце неба пелена —
Пылают над рекой цветы сильней огня.
И в той реке вода, когда придет весна,
Становится голубовато-зелена.
Как памяти о юге вдруг лишить меня!
Цзялинь подхватил:
– Вспоминать о юге лишь начну,
Ханчжоу вспомнится, подобно сну,
Из храма горного я на луну,
Плоды корицы чтоб найти, глядел давно,
В жилье чиновника к подушке я прильнул
И долго созерцал приливную волну.
Когда же вновь мне быть там суждено[11]?
Япин опять взглянула на юношу:
– Ты ведь знаешь поговорку: «На небе есть рай, а на земле – Сучжоу и Ханчжоу»? Эти города, между прочим, недалеко от Нанкина!